Испытание любви - Андрей Рихтер

– Лучше бы вылезли, чтобы рожи твоей не видеть! – столь же любезным тоном заявила Оксана.

Накричав друг дружке изрядное количество оскорблений, Петр и Оксана разошлись по разным комнатам, не забыв напоследок как следует хлопнуть дверьми.

Остап, общавшийся в чате с приятелями, вздрогнул и пробурчал себе под нос ругательство. В его понимании родители занимались чепухой. Какой смысл выяснять отношения в их возрасте? Все давным-давно прожито, пережито, переговорено… Какой смысл в ссорах, если эти ссоры ни к чему не приводят? Два-три дня предки станут дуться друг на дружку, потом оттают, примерно с неделю все будет спокойно, а там подвернется новый повод для скандала. И все закрутится по новой. Остап давно решил, что жениться он не будет. Разве что потом, ближе к старости, чтобы завести законного наследника… Или же по большой выгоде, чтобы слить папашин капитал с чьим-то еще и подняться на новые высоты. Надо иметь весьма и весьма веские поводы для того, чтобы впрячься в ярмо под названием «супружество».

3

– Дилатационная кардиомиопатия – это не инфаркт, а расширение полостей сердца. Сердечная мышца истончается, увеличивается в размерах, снижается сократительная способность. Возникает сердечная недостаточность…

– Ну, это все-таки не инфаркт!

– Не скажите. Те же самые вареники, только в другой макитре[10]. Сердечная недостаточность – это одышка и отеки, нарушения сердечного ритма, тромбы в расширенных камерах сердца, которые могут привести к закупорке какого-нибудь жизненно важного сосуда…

– Ясно. Не помрешь, так сдохнешь!

– А не хочется помирать. Обидно. Как так? Почему это со мной? У меня же было такое тренированное сердце! Я мог часами играть в футбол, плавал как рыба, я ж – потомственный днепровчанин, в бассейне спокойно проплывал двадцать-тридцать раз туда и обратно, то есть – два-три километра, бегал по утрам, и не по принуждению, а в охотку, один раз даже в марафонском забеге поучаствовал и добежал до финиша…

– А я одно время серьезно занимался айкидо, исколесил на велике чуть ли не всю Украину. И никогда мое сердце меня не подводило. Шестьдесят ударов в минуту в покое, максимум – девяносто шесть при самых больших нагрузках. Не сердце, а мотор. И так меня подвело. Хожу теперь сюда как на службу…

«Академическая» поликлиника – место культурное. Ученые как-никак лечатся, не работяги с «Арсенала». Разговоры тихие, вежливые. Но тема для разговоров одна и та же, что и во всех поликлиниках, – здоровье. Очереди здесь небольшие – по одному-два человека у кабинета, не больше, поэтому для полноценного общения собираются там, где коридор расширяется, образуя нечто вроде холла. Три видавших вида диванчика (Академия наук – это вам не президентская администрация, каждая гривна на счету, о новой мебели можно только мечтать), две кадки с чахлыми пальмами, столик с аккуратными стопочками разномастных, но в одинаковой степени затрепанных журналов. Вряд ли где-то еще в одной стопке могут лежать «Український історичний журнал»[11] и японские комиксы манга. Непонятно, почему журналы затрепаны, ведь их никто не читает. Здесь собираются для того, чтобы поговорить, обменяться новостями и симптомами. Время от времени то один, то другой из беседующих выглядывает в коридор, чтобы узнать, не подошла ли его очередь. Со стороны это выглядит так, словно люди обсуждают нечто секретное и хотят убедиться в том, что их никто не подслушивает.

– Что там кардиомиопатия! Вы представьте мое состояние, когда я узнал, что при цитологическом исследовании[12] моей мокроты выявлены раковые клетки и теперь меня надо обследовать с целью уточнения диагноза с ног до головы. Госпитализировался-то я с пневмонией! И вот – на тебе! Кроме раковых клеток, причем в довольно большом количестве, в моей мокроте нашли эластические волокна и какие-то кристаллы, что указывало на распад ткани легкого. Это мне медсестра объяснила. Я ей шоколадку, она мне правду. В общем, нашли слишком много для того, чтобы диагноз вызывал сомнение. И еще медсестра сказала, что «цитологию» проводил очень грамотный доктор, лучший патологоанатом Киева…

– Патологоанатом? Хе-хе…

– Патологоанатомы, пане, не только вскрытия проводят, но и гистологию смотрят. То их профиль.

– Знать бы еще мне, старому филологу, что такое гистология.

– Исследование срезов под микроскопом. Так вот, оказалось, что медсестра неправильно промаркировала мокроту при отправке в лабораторию. Перепутала, видите ли, меня с одним больным из седьмой палаты и обнаружилось это только спустя несколько дней, во время обхода заведующего отделением. Заведующий обратил внимание на то, что у больного из седьмой палаты анализ мокроты неожиданно хороший, несмотря на то, что распад в легком был ясно виден на рентгеновском снимке, и сразу же вспомнил про мой анализ, который был отправлен в тот же день…

– Перепутала! За такое расстреливать надо!

– Зачем сразу расстреливать?! Так никого не останется, кто не ошибается? Все ошибаются…

– Errare humanum est![13]

– Вот-вот. Я попросил не очень-то наказывать медсестру. Медсестры по утрам носятся как белки в колесе. Там то надо сделать, здесь – это, тому – укол, этого на рентген везти, другому клизму поставить. Лишь после обеда все немного устаканивается и наступает относительное спокойствие. При такой суете-чехарде совсем нетрудно перепутать анализы…

Галина не понимала, почему люди, пришедшие на прием к врачу, с таким упоением говорят о болезнях и только о болезнях. Совсем как театралы о спектаклях, как болельщики о футболе… Но то ведь приятные темы – театр, спорт, а что приятного в болезнях? Не лучше ли поговорить на другие темы, отвлечься немного, чем пережевывать все это нудное медицинское – гистология, кардиопатия, недостаточность? Сама она в этих разговорах не участвовала, но была вынуждена их слушать, потому что кабинет кардиолога находился прямо напротив холла. «Козы́рное место», – как сказал бы Виктор. Вместо узкой неудобной банкетки можно сидеть на диване. И расплачиваться за удобство унынием, которое навевают разговоры о болезнях. Что поделать, за все приходится платить

– Я полностью исключил из рациона колбасы, сосиски и паштеты, поскольку не могу быть уверен в том, что производитель, желая повысить рентабельность, не намешал в них разного ненужного. Вместо колбасы я ем буженину домашнего приготовления – покупаю раз в неделю двухкилограммовый кусок свинины, мариную, шпигую чесноком и запекаю в духовке. На неделю нам с мамой хватает. А мама под настроение может сделать паштет, да такой, что никакой покупной с ним не сравнится…

Переваливаясь с ноги на ногу и шумно отдуваясь, как будто только что сделала какую-то тяжелую работу, из кабинета кардиолога вышла тучная женщина. Над дверью коротко мигнула лампочка. Не досказав про мамин паштет, любитель буженины домашнего приготовления, сидевший рядом с Галиной, сорвался с места – его очередь была следующей. На его место уселся только что подошедший мужчина в широком, крупной вязки, свитере и потертых джинсах. В поликлинике для ученых человек, одетый подобным образом, невольно обращал на себя внимание. Здесь был принят совершенно иной дресс-код – костюм, галстук. У кого-то даже запонки в рукавах сверкали. При виде запонок Галина всегда вспоминала выражение брата Степана: «Оно мне нужно, как те запонки». Степан «ополячился» в своем Белостоке да с польской женой и теперь часто говорит не «запонки», а «спинки». Смешно звучит для украинского уха с непривычки.

Соотнеся наряд с небольшой аккуратной рубенсовской бородкой и пятнышками красной краски на пальцах правой руки, Галина пришла к выводу, что ее сосед – художник. Приятный человек – взгляд приветливый, улыбается. В поликлинике все больше хмурятся, место такое, не располагающее к веселью.

Приятный человек усилил приятное впечатление тем, что, во-первых, поздоровался перед тем, как спросить, кто еще ждет приема у кардиолога (редкость и для академической поликлиники), а во-вторых, не начал рассказывать о своих болезнях. Вообще не стал заводить никаких разговоров. Достал из сумки, висевшей у него на плече, книгу и углубился в чтение. Скосив глаза, Галина незаметно полюбопытствовала, что читает сосед. Флорентийские художники эпохи Возрождения? Точно, художник. Тут бы и доктор Ватсон не ошибся. Странно только, что ему надо у кардиолога? Выглядит на все сто. Не в смысле лет, а в смысле процентов, лет ему где-то сорок пять – пятьдесят, не больше. Румяный такой, пышущий здоровьем бодрячок. Спортсмен, наверное. Впрочем, мало ли какие бывают у людей проблемы. Может, у него аритмия? Вне приступов совершенно здоровый человек, а как приступ начнется, так кандидат в покойники… Проведя в больнице три с лишним недели («почти месяц» пугает, «три с лишним недели» звучит лучше), Галина приобрела, как она сама выражалась, «начальное медицинское образование». Волей-неволей наберешься кое-каких знаний, пусть и отрывочных. Аритмии, блокады, рубцовые изменения, тромболизис… Век бы этой премудрости не ведать, будь она трижды проклята!