От моря до моря - Редьярд Киплинг

[* Этот термин употреблялся буржуазными историками и экономистами, в частности Гибсоном, книги которого были законспектированы В. И. Лениным в "Тетрадях по империализму" (М., 1935).]

Впрочем, мысли об этом чем дальше, тем все чаще посещали Киплинга, и он выражал их если не публично, то приватно. Об этом свидетельствует, например, его многолетняя переписка еще с одним сторонником "здорового" империализма, тоже известным писателем - Райдером Хаггардом, который биографически, творчески и идеологически находился по отношению к Африке в таком же положении, как Киплинг - к Индии и странам Дальнего Востока. Они сошлись на многих общих убеждениях, которые у обоих на глазах прошли проверку на практике, объективно-исторической практике. Проверка, от результатов которой они все же не могли отвернуться, привела их к пессимизму. В своем дневнике Райдер Хаггард записывает, что Киплинг задумал пьесу "Падение Британской империи", которая была оставлена не только потому, что драматургия оказалась областью, не отвечавшей особенностям дарования Киплинга, но и потому, что разработка подобной темы была чересчур тягостна для него. В том же дневнике Райдер Хаггард записал после посещения Киплинга в январе 1922 г.: "Он придерживается самых безотрадных взглядов на положение дел в Ирландии, Египте и Индии и заходит так далеко, что говорит: похоже, Империя разлетается вдребезги. Единственную надежду он видит в молодых людях, которые могут явиться. Но когда я спросил его, откуда они явятся, он отвечал, что ему это не известно. Все же он полагает, что они могут явиться под давлением обстоятельств. И я тоже так думаю, но пока подобных молодых людей что-то не вижу". А еще два-три года спустя Киплинг писал Хаггарду: "Каждый человек, я считаю, смотрит с разбитым сердцем на неудачу во всем, что он пытался осуществить всю свою жизнь. Если бы было иначе, мы были бы просто как боги, между тем, судя по всем имеющимся у меня данным, мы таковыми не являемся". Но это пишет Киплинг выходя, что называется, на последнюю прямую своего жизненного пути.

Очерковая книга "От моря до моря" написана в другое время, другим человеком, который, каким-то богом или демоном внушаем, судит о других странах и народах с позиции историко-государственного превосходства, высказывается решительно и дает советы так, словно от его мнений земная ось несколько сдвинется и ход истории пойдет по другому руслу. Так он держится даже в тех случаях, когда одобряет, хвалит, находит нечто достойное зависти и подражания, когда он добр к местным детям и галантен с туземными дамами; он все время судит, чувствуя за собой право судить; он ведет себя как "самый яркий представитель той Англии, которая железными руками опоясала весь земной шар и давит его во имя своей славы, богатства и могущества"[*].

[* Куприн А. И. Собр. соч. в 9-ти томах. Т. 9. М., 1964, с. 480.]

Путевой маршрут Киплинга начинается в Индии, идет дальше на Восток и заканчивается - в пределах книги - в Америке (сам Киплинг проследовал дальше, в Англию). Индия - Бирма - Сингапур - Китай - Гонконг - Япония США - таким образом Киплинг охватил одну из горячих областей современной политической карты. Тогда это было иначе: некоторые из этих стран и народов только еще выходили на арену большой международной политики. Япония, например, тогда лишь устанавливала связи с Европой, и Киплинг рассматривает эту страну с чувством первопроходца. В отличие от еще немногих тогда европейских посетителей Японии, обращавших в Стране восходящего солнца внимание прежде всего на экзотику, Киплинг, не упуская из виду сугубо местных красок, обычаев и нравов, в то же время очень зорко усматривает умелую переимчивость японцев, их желание и умение учиться постороннему полезному опыту, и некоторые его японские страницы звучат прямо-таки пророчески, предвосхищая нынешнее положение вещей, когда Япония соперничает на мировом рынке с ведущими капиталистическими странами.

В отдельных людях и целых народах, которые встречаются ему на пути, Киплинг в первую очередь ищет черты, обеспечивающие жизнеспособность. Это очень важный и привлекательный оттенок его позиции. "Он первым, - писал о Киплинге один критик, - наметил тот взгляд, который потом стали называть "антропологическим", т. е. мысль о том, что "представления другого человека о достоинстве и чести могут в корне отличаться от нами принятых и в то же время заслуживать уважения". Потом, правда, тот же "антропологический" взгляд был доведен до крайнего релятивизма, до полной относительности в представлениях о человеческих ценностях, когда и топор, и костер в качестве средств правосудия оказались тоже достойными уважения. Но изначальный толчок, благодаря которому стойкие, застарелые предубеждения были расшатаны, сыграл роль действительно благотворную. Киплинг не был, конечно, ни первым, ни единственным, кто это сделал, но все же он был среди первых, постаравшихся понять истинно другую точку зрения, из другого мира. И его повествовательный, "сказовый" прием, позволявший персонажу самовыявиться, устремлен был к той же цели. И его любимый герой-лазутчик успешно выполнял свою задачу, потому что умел вжиться в чужой мир. Как Маленький Пилигрим, Киплинг при всем немалом высокомерии в свою очередь прежде всего внимателен, он готов отнестись с уважением к трудолюбию, стойкости, к определенному нравственному укладу, в каком бы национальном обличье все это ни выступало. Конечно, нужно помнить, что у Киплинга не какое-то отвлеченное человеколюбие. Он высматривает подходящих, перспективных подопечных, подчиненных или по меньшей мере зависимых партнеров. Он нигде не говорит: "Этот народ и без нас обойдется". Скорее его идея такова: "Если без нас здесь обойдутся, то тем хуже для нас". Характерно рассуждает он в Гонконге, предлагая вывести особую породу туземных англичан, которые и не думали бы отсюда уезжать, а пустили бы корни, вросли бы в почву и тем самым укрепили бы здесь британские позиции. И он говорит об этом без иронии, без тени улыбки, хотя сам еще находится во власти комплекса англо-индийской "второсортности" и униженности. Таким образом, его обостренное и часто очень верное понимание других нацелено не на то, чтобы этих других предоставить самим себе, а на то, как эффективнее их подчинить, присоединить, присвоить. Так рассуждает он о Бирме, обо всем Дальнем Востоке.

Однако тут в самом деле нужно ввести меру относительную. Перед нами гражданин "первой державы мира" - таков был тогда престиж Англии. В своей статье о Киплинге Куприн написал об этом: "Страна, делающая лучшую в мире сталь, варящая лучший в мире эль, изготовляющая лучшие бифштексы, выводящая лучших лошадей..." Этот список можно было бы еще и расширить за счет ассортимента разнообразных изделий и предметов, которые являлись английскими и считались лучшими. Вот по этой шкале, где "английское" и "лучшее" значились на одном и том же делении, самочувствие Маленького Пилигрима несколько занижено, содержит заметную дозу самокритики.

По этой линии путевые впечатления Киплинга поучительно сопоставить с впечатлениями его русского современника, который в ту же пору двигался тем же маршрутом, только в противоположном направлении. Это - Чехов. По тем же местам он проехал примерно на год позднее, но если принять во внимание масштабы времени и места, то можно считать, что они едва разминулись. Во всяком случае, одни и те же места они видели в одном и том же состоянии. В Японии Чехову помешала побывать эпидемия холеры, однако он посетил Гонконг. Они с Киплингом входили в один и тот же порт, швартовались у того же причала, ходили по одним и тем же улицам, пользовались одной и той же канатной дорогой, взбирались на одну и ту же гору, видели одно и то же торгово-деловое оживление - их некоторые впечатления просто совпадают. Но даже при совпадениях их впечатления имеют разную подоплеку, разную окраску. Буржуазную, коммерческую деловитость Чехов наблюдает, вспоминая о только что им виденной у себя феодальной давности бюрократии и солдатчине. Не строя никаких иллюзий, он все же отдает себе отчет в том, что и этого уровня нужно еще достигнуть[*]. А Киплинг тут же включается в дело, выспрашивая, кто торгует, чем, на какой основе? Ревниво отмечает он между прочим, что одевают Гонконг американцы - не англичане. В самом деле, подобно Дефо, он с тревогой всматривается в биржевую горячку, он понимает, что это преуспевание - "бумажное", за которым столь же внезапно, как возник бум, может последовать крах.

[* См. Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. Т. 4. Письма. М., 1976, с. 139.]

На каждую из увиденных им стран Киплинг смотрит в плане перспективы, дальнейшего движения. Это здоровое зерно его "здорового" империализма наиболее динамичного в то время способа развития, но здесь нельзя не заметить и внутренней двойственности. Считая пагубным одностороннее потребительское хищничество, с которым он на каждом шагу сталкивается в действиях своих соотечественников, симпатизируя местной деловитости и развитию, Киплинг в то же время не приемлет вполне логики этого развития. Тоскливое ощущение, что рано или поздно все же каждую страну придется предоставить ее собственной судьбе, не покидает Киплинга в итоге каждого из посещений. Одним словом, пусть страна развивается, но как бы не развилась она чересчур сильно!