Письмо не по адресу. Любовная горячка - Гортензия Ульрих

Завтра с утра пойду к Кулхардту. Он хотя бы спокойный и в стресс меня не вгоняет.

Берри

Р. S. Кстати, а что это за история со смешным платьем из занавески? И неужели твоя бабушка вправду отдала такую кучу денег за картину?

Отправитель: ПинкМаффин

Получатель: БерриБлу

Тема сообщения: Зачем было платье

Бедненький застрессованный Берри!

В статье про картину всё верно. Есть у моей бабушки такое хобби: отстёгивать кругленькие суммы за произведения литературы и искусства. По-моему, тем самым она пытается застолбить себе место в истории, обрести бессмертную славу. Причём на высоком уровне. Музеи, фонды и всё такое прочее. Но прошу учесть — я к этому не имею никакого отношения. Мы, остальные (члены семьи), обязаны избегать публикаций о себе во всяких низкопробных газетёнках, чтобы не замарать славное имя фон Харденберг.

По требованию бабушки уволили уже двух редакторов, допустивших, чтобы фотографии моей мамы с какими-то знаменитостями были опубликованы под рубрикой «Богатые и красивые». Мама была безмерно горда своими фотографиями и показала их бабушке, которая тотчас позвонила главному редактору того журнальчика, а затем на два дня слегла с мигренью.

Я спросила её, где справедливость, ведь про неё-то саму то и дело пишут в прессе, так чем же плохи мамины фото.

Этот вопрос вернул её на больничную койку, но прежде она объяснила мне, в чём же заключалась разница:

— Моё имя появляется в разделах «Искусство» и «Культура» межрегиональных ежедневных и еженедельных газет, в серьёзных искусствоведческих или литературоведческих изданиях, а имя твоей матери — в колонках сплетен глупых женских журналов с картинками!

— Но ведь ты могла бы отказаться от того, чтобы обо всех твоих благодеяниях писали в прессе, — предложила я, — в конце концов, почему бы не заниматься этим анонимно?

— И из каких же соображений я должна так поступать? — резко спросила она.

Бабушка, видишь ли, придерживается девиза «Делай добро и рассказывай об этом». На сей раз она выкупила на аукционе картину, которая считалась пропавшей на протяжении многих лет, причём кое-кто вообще не верил в её существование, называя всю эту историю мифом.

Так вот, она хочет преподнести картину музею, тем самым существенно приумножив свою славу. После вручения начнётся какое-нибудь грандиозное мероприятие: приём, выступление мэра города, обращение директора музея и так далее.

Всё это вполне во вкусе моей бабушки. Она выслушает хвалебные речи с напускной скромностью и пробормочет (естественно, пробормочет громко и отчётливо, чтобы все расслышали!):

— Ну что вы, прошу вас, это не стоит таких слов. Каждый по возможности вносит вклад в благосостояние общественности. Просто сложилось так, что финансовые рамки моих возможностей на данный момент… э-э-э… выше среднего.

Увидишь, именно эти её слова будут потом цитировать направо и налево.

Ладно, рассказываю про платье в стиле рококо. Моё появление у вас было, хм, ну да… надеюсь, от моего вида у твоей мамы крыша не очень далеко уехала.

Надела я его потому, что на сегодня у нас была запланирована ежегодная семейная фотосессия. Ведь среди наших предков числится романтический поэт, Фридрих Фрайхерр фон Харденберг[3], он же Новалис. Бабушка этим очень гордится и раз в год организует торжественную фотосессию с участием всего семейства. Приходится одеваться в идиотские наряды в стиле XVIII века и мило улыбаться, глядя в объективы фотоаппаратов. Мероприятие было назначено как раз на сегодня, а я во всей этой спешке в связи с освобождением свиней совершенно о нём забыла.

Мама вошла в мою комнату и пропела:

— Ксеньюшка, не забудь, пожалуйста, что у нас фотосессия. Переодевайся и спускайся, мы ждём!

Что я и сделала. Бабушки, правда, ещё не было, вот я и подумала: а не забрать ли пока у тебя свиней, раз уж ты плачешься, что они не могут больше оставаться у вас в кафе?

Водитель остановился прямо напротив вашего кафе, что вообще-то было не совсем к месту, потому что он, ясное дело, носит униформу, распахивает передо мной дверь, а затем, сняв фуражку, стоит возле машины и ждёт моего возвращении. Кроме того, «майбах»[4] едва ли можно назвать неприметным автомобилем…

В общем, влетаю в кафе и обращаюсь к женщине за прилавком:

— Я хотела бы забрать свиней.

Женщина (как выясняется позже, твоя мама) выглядит несколько сбитой с толку, но затем с улыбкой уточняет:

— Ты имеешь в виду «Свиные ушки»? — и начинает накладывать в кулёк слоёное печенье.

Я смеюсь и заявляю:

— Я МАКС!

Это ей тоже почему-то ни о чём не говорит.

— Очень приятно, Дорис Кранц, — дружелюбно представляется она. Затем бросает на меня недоверчивый взгляд: — Разве Макс — это не мужское имя?

Я киваю:

— Да, ваш сын тоже поначалу принимал меня за парня!

Тут она бледнеет и шёпотом переспрашивает:

— Берри?

— Да, Берри. Ваш сын, — добавляю я на всякий случай.

Она смотрит на меня с отчаянием в глазах и повторяет моё имя:

— Макс?!

Чтобы как-то ослабить напряжение, я смеюсь и рассказываю ей:

— На самом деле меня зовут Матильда Антония Ксения. Но это слегка длинновато, так что я называю себя МАКС.

Напряжение на лице твоей мамы заметно спадает.

— Ах вот как! — смеётся она.

Но я по-прежнему стою с кульком «Свиных ушек» в руке, время бежит, а мы и на шаг не продвинулись.

Наклоняюсь поближе и шепчу:

— Я хочу забрать свиней.

Не исключено, что ей будет неприятно, если посетители услышат об этом.

Но об этом мне следовало задуматься пораньше, потому что в кафе вдруг стало тихо-тихо. Все постоянные клиентки смотрят в нашу сторону и прислушиваются.

Нет, так дело не пойдёт, думаю я и спрашиваю:

— А где Берри?

Голос твоей мамы звучит не очень-то счастливо, когда она переспрашивает:

— Ты знаешь моего сына?

— Да. Нет, — поправляюсь я.

Бедная фрау Кранц явно запуталась.

— Я знаю его, но в жизни мы ещё ни разу не встречались, — пытаюсь я объяснить. — Смешная такая история, знаете.

Лицо твоей мамы говорит мне, что она едва ли находит историю смешной.

Всё, хватит с меня бестолковых переговоров, надо поскорее заканчивать дело и бежать домой.

— Мне срочно нужно переговорить с ним.

Твоя мама делает глубокий вдох, слабо улыбается и выходит из-за прилавка. Подведя меня к одному из столиков, жестом предлагает присесть.

По залу разносится громкий шёпот. Тут я вспоминаю, что на мне одежда в стиле XVIII века. Это платье эпохи рококо, и я благодарна бабушке за то, что она выбрала именно её, ведь Новалис родился на излёте рококо, на смену которому пришёл ампир, и — ух! — тебе приходилось видеть платья в стиле ампир?[5] Сущее недоразумение. Прозрачные, лёгкие, свободно свисающие куски ткани. Такое платье можно в кошелёк запихать. Ладно, проехали. Как бы та ни было, а мой рококо-нарядец выглядит явно не к месту в вашем кафе.

— Для фотосессии, — пытаюсь объяснить я, указывая на платье. — Бабушка настаивает на этом, она у нас малость… — Кручу указательным пальцем у виска.

Твоя мама сглатывает:

— Садись же, я позову на пом… в смысле, своего мужа.

— Нет. Берри! Или свиньи сейчас у вашего мужа?

— Просто сиди здесь. — Она по-матерински улыбается мне, быстро приносит тарелку с вашими «Клёцками валькирии» и предлагает: — Поешь, дитя, это всегда помогает.

Не желая показаться невежливой, я уминаю клёцки одну за другой. Увы. Это приводит лишь к тому, что твоя мама подкладывает мне добавки.

Уф-ф. Продолжаю соблюдать правила хорошего тона и ем дальше. Уже начинает подташнивать. Встревоженная фрау Кранц исчезает за дверью служебного входа, я по-быстрому пишу тебе письмо. (Папа привёз мне из последней командировки «мобильный офис», который, ха-ха, помещается в любую сумочку марки «Гуччи».) Вскоре твоя мама возвращается вместе с отцом.

Он дружелюбно улыбается и спрашивает:

— В чём проблема?

— В свиньях, — с полным ртом отвечаю я. — Я пришла забрать свиней.

— Каких свиней?

Тут меня осеняет, что ты, видимо, ничего не говорил родителям о нашей акции по спасению лабораторных свиней.

— Скажите, Берри здесь?

Твой отец качает головой. Всё ясно. Пора сматывать удочки, точнее — юбки.

— Ох, тогда всё это — просто одно огромное недоразумение, — говорю я, подбираю подол и, насколько получается, с достоинством вышагиваю из кафе.

В общем, мне искренне жаль, что у тебя сейчас неприятности с родителями. Но в каком-то смысле их отношение к нашей семье даже несправедливо. Я называю это дискриминацией богатых!

И потом, ты ведь не позволишь, чтобы тебе на самом деле запретили общаться со мной, или я не права?