Прекрасный день, чтобы умереть - Дэвид Дэниш

Все пятнадцать Великих Аятолл Исламской Республики Иран создавали свои теории о том, как справляться с сексуальным влечением. Аятолла Хомейни, наш верховный лидер, пишет в своей книге «Политические, философские, социальные и религиозные принципы», что лучший способ избавиться от желания – это секс с животными. Он объясняет, что это приемлемый снять напряжение до брака. Однако, есть проблема: секс с курицей. Он пишет, что если мужчина имеет курицу, то ему нельзя готовить и есть её после этого. Также запрещается готовить и есть его семье и его соседям. Однако сосед, который живет через дверь, может ее съесть.

– Ваше Святейшество, могу я продолжить? – тихо спросил обвинитель.

Аятолла поерзал на стуле, и кивнул в знак согласия.

– В последние четыре месяца, – начал читать обвинитель, – Мы получили из различных источников информацию, что ресторан Морварид в северной части города – это место встречи преступников, наркодилеров и проституток. Месяц назад Революционная полиция начала надзор за этим местом и арестовала более сотни преступников. Вечером находящиеся при исполнении сотрудники увидели в ресторане Бабера Шауля. Он сидел там, пил пиво и разглядывал женщин. Революционная полиция направила агента под прикрытием, чтобы получить больше информации о подозреваемом. Когда стало понятно, что Бабер Шауль явился в ресторан за проституткой, подсудимый был задержан и доставлен сюда.

– Ну, что ты скажешь теперь? Как ты объяснишь, что ты оскорбил нашу веру? – спросил Аятолла.

Я чувствовал себя совершенно бессильным, безвольным. Моя голова раскалывалась от боли. Я хотел что-то сказать, но язык не слушался и больше походил на кляп.

– Ты лишь усугубишь свое наказание, если не будешь отвечать на вопросы суда, – сказал Аятолла и после небольшой паузы бросил: – Скажи что-нибудь!

Мои губы двигались совершенно механически. Не было никакой нужды в защите, наказание уже было определено. Наверное, меня заставляли говорить, только чтобы удостовериться, что я не немой.

– Я… Я…

Я потерял дар речи. Горло сжалось, как будто я кричал. Я нервничал, и это, казалось, только усиливало мою вину. С огромными усилиями я все-таки произнес несколько слов:

– Я раскаиваюсь в своем намерении. Но Ваше Святейшество, я же не совершил никакого преступления! Меня накажут за то, чего я не делал?

– Ты виновен и мыслью, и делом, – быстро проговорил Аятолла, – Намерения и действия – по сути одно и то же. Все преступления рождаются в уме, сперва как помыслы. Если мы окормляем их, они перерастают в намерения. Последняя стадия приходит сама собой. Аллах видит все. Ты собирался снять проститутку, и за это ты должен понести наказание. Я посылаю тебя в Балбак на шестьдесят дней, и там ты получишь возможность научиться жить, думать и вести себя так, как будет полезно для нашего общества.

Два гвардейца заковали меня в наручники и вернули в камеру. Рамин стоял за своей решеткой, очевидно, дожидаясь меня, чтобы поговорить. Но мне хотелось побыть в тишине. Я не желал слышать свой собственный голос. Не в силах принять свою судьбу, убитый горем, я опустился на пропахший мочой матрац. Я завернулся в одеяло, уткнулся в стену и заснул.

3

Я сидел в темном углу камеры и полузакрытыми глазами следил за бледными лучами октябрьского солнца, ползущими по серым стенам. Вскоре тонкая полоска света проникла в камеру и заструилась по полу. Она все расширялась, и тени от предметов сливались в полукруги. Свет падал на металлическую раму кровати, клочки журнала и пустую сигаретную пачку на полу. В скважине повернулся ключ, дверь отворилась, послышались шаги. Гвардеец заглянул ко мне в камеру, передал чашку чая и бутерброд с сыром. Он посмотрел на противоположную камеру и бросил:

– Просыпайся. Пора.

Рамин не шевелился. Он завернулся в одеяло по самые уши.

– Я сказал, просыпайся, мразь! – закричал гвардеец и пнул дверь. – Хорошо устроился, что ли?

Рамин поднялся и осмотрелся. Он зевнул, потер лицо ладонями и медленно выполз из своей постели. Гвардеец отдал ему завтрак. Перед уходом он рявкнул, чтоб мы готовились идти.

Мы с Рамином смотрели через заднюю дверцу тюремного фургона на переполненные дороги, покуда нас увозили прочь. Ездить по улицам Тегерана никогда не было скучно. Город походил на огромную выставку с лабиринтом галерей. Все улицы были покрыты гротескными, яркими картинами, портретами, цитатами и слоганами. На фасаде банка Мелли был изображен Дядя Сэм с его знакомой дьявольской ухмылкой, кровь капала с его длинных когтей, в руках он держал сумку, наполненную детскими черепами. Под картиной было написано:

«Смерть Америке, Великому Сатане. Смерть Израилю, Малому Сатане».

На другой картине был нарисован басидж, доброволец-смертник. На нем был пояс со взрывчаткой, его большой палец лежал на кнопке, он бежал в здание с американским флагом, висящим над входом. Текст под картиной гласил:

«Наша цель – умереть во имя Аллаха. Если мы убиваем или умираем, мы попадаем в рай как мученики. Наши враги попадают в ад».

С высокого здания Министерства образования бесстрастно и решительно смотрел Аятолла Хомейни. Под портретом было напечатано одно из его известных изречений:

«Израиль – раковая опухоль, которая должна быть стерта с лица земли. Все американцы должны быть убиты, а их страна – уничтожена. Такова воля Аллаха».

Это не были произведения настоящих художников, которые хотели выразить свои мысли и чувства. Их создало Министерство исламской ориентации, машина пропаганды режима. Они отдали приказ, они профинансировали создание таких рисунков, их целью было продвижение ценностей Джихада, сопротивление влиянию западной культуры в нашем обществе. У картин не было ничего общего с историей Персии, с традициями, они были вратами в идеальный мир с точки зрения исламских фундаменталистов, канал передачи тайных мыслей Аятолл, интерпретация их понимания жизни, предназначения человека, рая, вечности, вызов всему западному миру.

Нас везли уже больше часа, но мы все еще не выехали из Тегерана. Возле площади Фиделя Кастро мы свернули на узкую улицу, проехали два блокпоста и остановились перед серым зданием. Гвардейцы отворили заднюю дверь фургона и впихнули внутрь молодого человека. Дверь закрылась, и машина продолжила движение.

Новенький оказался высоким молодым парнем лет двадцати. Усталые серые глаза, покрасневшие веки – он не спал очень долго. У него были смуглые, лоснящиеся щеки, полные губы, крючковатый нос, он был настолько худым, что переносица отсвечивала белым цветом.

Через два часа мы наконец покинули город. Фургон выехал на трассу и направился на запад. Никто не говорил ни слова. Нас захватили наши собственные мысли и страхи. Я не имел ни малейшего представления о том, куда нас везли, весь знакомый мне мир ускользал, исчезал в тумане. По пути Рамин все время зевал, а другой парень бесцельно смотрел в окно.

Конец ознакомительного фрагмента.