Сочинения - Уильям Теккерей

– Сударыня, ни один джентльмен никогда во всех своих долгах не признается, – говорит мистер Дрейпер. – Во всяком случае, я такого еще не встречал.

– Глупый мальчишка принял на себя обязательство, от которого его необходимо освободить, мистер Дрейпер. Вы помните некое происшествие в Танбридж-Уэлзе осенью? То, по поводу которого я присылала к вам моего дворецкого Кейса?

– Раз вашей милости было угодно упомянуть о нем, то я что-то припоминаю, но так оно изгладилось из моей памяти, – заявляет мистер Дрейпер с поклоном. – Стряпчий должен быть подобен папистскому исповеднику: то, что ему доверено, навеки остается тайной от всех.

А потому мы ни словом не обмолвимся о тайне, которую госпожа Бернштейн доверила мистеру Дрейперу, но, быть может, читатель разгадает ее, узнав о том, как вел себя стряпчий дальше.

Мистер Дрейпер был уверен, что юный узник Кэрситор-стрит не замедлит призвать его к себе, и решил подождать этого приглашения. Ждать ему пришлось тридцать шесть часов, которыми завершились самые тягостные двое суток в жизни Гарри.

По обыкновению, все помещения в обители бейлифа были полны, и мистер Уорингтон не мог бы пожаловаться на одиночество, однако он предпочитал унылое уединение в своей комнате тому обществу, которое собиралось за столом его хозяйки, и лишь на второй день своего пребывания под арестом, когда необходимость платить за стол и кров по тамошним непомерным ценам совсем опустошила его кошелек, он наконец решил обратиться к мистеру Дрейперу. В письме, которое он отправил стряпчему в Темпл, он сообщал ему о своих затруднениях, а в постскриптуме настойчиво требовал, чтобы мистер Дрейпер не вздумал сообщить о случившемся его тетке госпоже де Бернштейн.

Он не желал тревожить баронессу и думал воззвать к ней только в случае крайней необходимости. Она была с ним так ласкова и заботлива, что ему претила даже мысль о том, чтобы злоупотребить ее добротой, и он все еще тешился надеждой, что сумеет обрести свободу прежде, чем она узнает о постигшей его беде. Ему казалось унизительным просить денег у женщины. Нет! Сначала он обратится к своим друзьям-мужчинам, – ведь любой из них может его выручить, если захочет. Собственно, он рассчитывал послать к кому-нибудь из них Сэмпсона в качестве посредника, но бедняга, поспешив на помощь другу, сам попал в тюрьму.

Теперь Гарри мог полагаться только на своего чернокожего слугу, и мистер Гамбо целый день сновал с письмами своего несчастного хозяина между Темпл-Баром и аристократическими кварталами. Сначала Гарри отправил конфиденциальное письмо своему родственнику, его сиятельству графу Каслвуду в собственные руки, описывая, как он попал в тюрьму, и прося одолжить ему деиег для расчета с кредиторами. «Пожалуйста, сохраните мою просьбу и причину, ее вызвавшую, в тайне от моих дорогих родственниц», – писал бедный Гарри.

«Можно ли вообразить себе более неудачное стечение обстоятельств? отвечал ему лорд Каслвуд. – Вероятно, вы не получили моего вчерашнего письма? Должно быть, оно лежит у вас на квартире, куда – от души надеюсь вы незамедлительно возвратитесь. Дражайший мистер Уорингтон, полагая, что вы богаты, как Крез, – иначе я, разумеется, ни под каким видом не стал бы с вами играть, – я написал вам вчера письмо, умоляя одолжить мне деньги, чтобы я мог умиротворить некоторых из наиболее алчных моих заимодавцев. Мой бедный друг! Все ваши деньги до последнего шиллинга сразу же перекочевали в их сундуки, и если бы не мое звание пэра, я, вероятно, делил бы с вами вашу темницу. О вашем скорейшем из нее освобождении и возносит молитву искренне ваш Каслвуд».

Таков был результат первой просьбы о помощи, и мы можем без труда представить себе, что мистер Гарри читал этот ответ на свои мольбы с недоумением и растерянностью. Но ничего! Ведь у него есть дядя – добрый, простецкий баронет Уорингтон. Не далее как вчера тетушка целовала его и любила, как сына. А дядя призвал на него благословение небес и объявил о своих отеческих к нему чувствах. Застенчивость и благовоспитанность не позволили Гарри, когда он пребывал в лоне этого добродетельного семейства, хотя бы словом заикнуться о пари, скаковых лошадях, игре и прочих своих проказах. Теперь наступила пора открыть все. Ему придется признаться, что он мот и грешник, и попросить у них прощения и помощи. Итак, Блудный Сын сел и сочинил покаянное письмо дяде Уорингтону, открыл ему свои грустные обстоятельства и умолял спасти его. Так нашему надменному виргинцу пришлось проглотить довольно-таки горькую пилюлю. Гарри посвятил этому письму не один час терзаний и мучительных размышлений: много листов дорогой бумаги мистера Амоса (шесть пенсов лист) разорвал он, прежде чем послание было завершено и всхлипывающий Гамбо (которого служители и прихлебатели бейлифа осыпали бранью, ибо, по их мнению, он отнимал у них положенный им заработок) отправился доставить его по адресу.

Вечером верный негр вернулся с толстым пакетом, надписанным рукой тетушки Уорингтон. Гарри вскрыл его дрожащими пальцами. Он думал извлечь из него пачечку банкнот. Увы! Пакет содержал проповедь мистера Уитфилда (Даниил во рву львином) и письмо от леди Уорингтон, объясняющее, что в отсутствие сэра Майлза, который уехал из Лондона, его письма вскрывает она и таким образом вынуждена была узнать то, о чем сожалеет до глубины души, а именно, что ее племянник Уорингтон жил не по средствам и запутался в долгах. Разумеется, в отсутствие сэра Майлза ей негде найти столь большую сумму, о которой пишет мистер Уорингтон, но она будет горячо за него молиться, от всей души сострадает ему и посылает духовные наставления милейшего мистера Уитфилда, которые принесут ему утешение в несчастье, постигшем его, увы, как она опасается, не незаслуженно. Далее следовали обильные ссылки на те главы Священного писания, которые могут принести ему пользу. Если, продолжала она, в такую минуту ей будет позволено упомянуть о делах светских, то она хотела бы намекнуть мистеру Уорингтону, что орфография его письма оставляет желать много лучшего. Она всемерно постарается исполнить его желание, чтобы его дорогие кузины ничего не узнали об этом прискорбнейшем обстоятельстве, и, желая ему наилучшего удела, как здесь, так и там, остается его любящей теткой Маргарет Уорингтон.

Бедный Гарри зажал лицо в ладонях и некоторое время сидел, упершись локтями в грязный стол, и тупо глядел на огонек свечи. Служанка бейлифа, тронутая его красотой и молодостью, предложила принести его чести кружечку пива, но Гарри не мог ни пить, ни есть поставленный перед ним ужин. Зато Гамбо оказался вполне на это способен: горе не лишило его аппетита, и, продолжая всхлипывать, он выпил все пиво и уписал все мясо и весь хлеб до последнего кусочка. Тем временем Гарри закончил еще одно послание, вручил его своему верному гонцу, и Гамбо вновь отправился в путь.

Однако ему не пришлось бежать дальше кофейни Уайта, с которой, по приказанию хозяина, он должен был начать поиски того, кому было адресовано письмо. Даже узник, для которого время тянулось невыносимо медленно, был удивлен быстрым возвращением своего чернокожего слуги. Впрочем, письмо, которого ждал. Гарри, не отняло у писавшего много времени.

– Милорд написал его за конторкой привратника, а я стоял рядом с мистером Моррисом, – объяснил Гамбо.

Говорилось же в письме следующее:

«Милостивый государь.

К сожалению, я не могу исполнить ваше желание, так как в настоящую минуту стеснен в средствах после того, как уплатил крупные суммы вам и другим джентльменам.

Остаюсь вашим покорным слугой Марч и Р.

Гарри Уорингтону, эсквайру».

– Лорд Марч что-нибудь сказал? – осведомился мистер Уорингтон, побелев как полотно.

– Он сказал, что у всякой наглости должен быть предел. И мистер Моррис сказал то же самое. Он показал ему ваше письмо, масса Гарри, а мистер Моррис и говорит: «Дьявольское бесстыдство!» – добавил Гамбо.

Гарри разразился таким оглушительным хохотом, что встревожил своего гостеприимного хозяина, и тот прибежал к нему в уверенности, что он получил приятные известия и намерен тотчас его покинуть. Но бедный Гарри уже перестал смеяться и, упав в кресло, печально смотрел на огонь.

– Мне… мне хотелось бы выкурить трубочку виргинского табака, вздохнул он.

Гамбо залился слезами, упал к ногам Гарри и принялся целовать его руки и колени.

– Хозяин, дорогой хозяин! Что скажут у нас дома? – рыдая, проговорил он.

Горькие слезы и верность чернокожего слуги и бледное лицо Гарри, который склонился в кресле, сокрушенный своим несчастьем, тронули сердце тюремщика.

– Вы второй день ничего не едите, ваша честь, – сказал он, и в его грубом голосе слышалась жалость. – Да не сокрушайтесь вы так. Вы ведь не первый джентльмен, кому пришлось побывать в тюрьме за долги. Давайте-ка я лучше принесу вам стакан пуншу и ужин.

– Мой добрый друг, – сказал Гарри, и на его бледном лице мелькнула жалкая улыбка, – тут ведь принято за все платить наличными, не правда ли? Ну, так у меня не осталось на ужин даже шиллинга. Все свои деньги я потратил на бумагу.