Парус и буря - Ханна Мина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он изо всех сил плывет к кораблю. Но корабль так же внезапно исчезает, как и появился. И снова нет ни корабля, ни лодки, ни моряков. Опять он один. Только ветер, волны и море вокруг…
Усилием воли Рахмуни заставил себя очнуться. Сколько он дремал, он и сам не знал. Может быть, целый час, а может быть, только минуту. «Слава аллаху, что хоть не свалился. Я по-прежнему на судне, и руль в моих руках. Значит, не все еще потеряно. Выживу. Обязательно выстою. Нет, я не сдамся. Джамиль Сауд не сдался и остался жив. Я тоже буду жить. Уж я-то не слабее Джамиля. Он всего лишь моряк. А я — капитан. Разве я вправе уступить? Нет. Никогда. И свое судно я не должен оставлять… А как там сейчас дети мои? Наверное, уже спят. Впрочем, вряд ли. Ведь Хатидже сказала, что они не заснут, пока я не вернусь. Знает ли Хатидже, где я и что со мной? Знают ли дети? Как мне достается? Вернусь — узнают всю правду. Прижму их крепко к груди, расцелую. Посажу Фавзи, самого маленького, на колени, и пусть теребит мои усы сколько хочет. Фавзи у меня красавец. И вообще, все мои дети красивые… Моряки, наверное, уже добрались до берега. Обнимают своих жен. А я вот остался один в море. Все ушли, только я остался. А где я — и сам не знаю».
Снова почувствовал он головокружение и страшную слабость. Каждый раз, когда он пытался представить, где находится судно, он ощущал резкую боль в висках. Наверное, уже за полночь…
Он не мог сейчас вспомнить, когда изменилось направление ветра и начался вдруг шторм. Во всяком случае, с того момента прошло уже немало часов. Как только начался шторм, он понял, что путь назад им отрезан. Плыть можно только по ветру, все дальше от берега, в открытое море. Он старался, как мог, успокоить и подбодрить своих матросов.
— Ничего страшного, — говорил он. — Будем надеяться на милость аллаха, и он не оставит нас в беде.
Надвинулась черная-черная туча. Сразу стало темно. Не успели они зажечь фонарь, как сильный порыв ветра тут же погасил его. Все погрузилось во мрак. Ветер рвал и путал в руках сети. Мачта угрожающе накренилась. Парус сорвало. Болтались только какие-то обрывки. С мачты свешивался, как одинокая оборванная струна, кусок каната. Вдруг рядом с судном поднялся, чуть не доставая черное облако в небе, высокий столб смерча и с бешеной скоростью стал приближаться к судну, сметая на своем пути белые гребни волн. Фелюгу швырнуло в одну сторону, потом — в другую. Заскрипели доски, будто они заранее сжались от страха и ужаса перед смерчем. Матросы с криком кинулись на другой борт и попадали на палубу, цепляясь за поручни, за мачту, за канат или просто друг за друга. С застывшим ужасом в глазах они следили за приближением смерча, который, как страшный дракон, вытянув шею, неумолимо надвигался на них, готовый поглотить и людей, и обломки судна. На какое-то мгновение судно оказалось под водой, потом чья-та невидимая могучая рука подхватила и подбросила его вверх и тут же опустила в разверзшуюся перед ним бездну. Хлынула вода, смывая все с палубы.
Рахмуни, судорожно сжимая в руках руль, закричал:
— Держитесь крепче! Смерч уже прошел. Молитесь аллаху. Мы спасены!
Но и без его напоминания моряки, прижавшись лицом к палубе, горячо молились, неслышно двигая губами и время от времени обращая молящий взор к зловеще черному небу. Один матрос, разорвав на груди рубаху, клялся, что, если вернется на берег, немедленно принесет в жертву ягненка. Другие, целуя палубу, клялись в своей вере аллаху и просили у него прощения за свои прошлые грехи и пощады.
— Молитесь, но не забывайте и про воду! — напомнил Рахмуни. — Быстрее черпайте, а то потонем!..
В это время молния будто расколола пополам черное небо, и сразу же вслед за вспышкой раздался оглушительный раскат грома, слившийся с грохотом обрушившейся на судно новой огромной волны. Фелюга накренилась. Затрещали поручни. Корма совсем было ушла под воду. Все матросы бросились качать и вычерпывать воду. Они выбились из сил, но воды не убавлялось. Корма все ниже и ниже уходила под воду. Бороться было бессмысленно. Тогда моряки предложили Рахмуни спустить лодку, спастись хотя бы самим.
— Другого выхода нет, капитан! Только на веслах мы сможем добраться до берега. А фелюгу, если ей суждено уцелеть, поставим на якорь.
Моряки были правы. Положение безнадежное. Силы на исходе. Фелюга вот-вот затонет. Никакого просвета пока не видно. Шторм не утихает, скорее, наоборот, усиливается. Тут уговаривать или давать советы бесполезно. Рахмуни, будь он на месте моряков, поступил бы, пожалуй, так же. Пусть они спускают лодку и добираются на веслах до берега. Ну а он — капитан. Он должен оставаться на судне до конца. Ему негоже бросать корабль. Он будет дрейфовать, положившись на милость аллаха.
— А ты что скажешь, капитан?
— Спускайте лодку, и хранит вас аллах!
— А ты?
— Я остаюсь на судне.
Рахмуни чувствовал, что его ответ будто пощечина для моряков. Он хорошо понимал, какой испытывают они сейчас стыд перед ним и друг перед другом. Чтобы им помочь, Рахмуни тоном, не допускающим возражений, добавил:
— Спускайте лодку! Да поживее! Если даже погибну, нет смысла погибать всем. Таков морской закон… К тому же я уверен, что продержусь. А вы доплывете до берега и пришлете катер за мной… Тогда все будут спасены — и вы, и я, и судно…
Моряки еще некоторое время стояли в нерешительности. Потом молча спустили лодку на воду. Сели за весла. Помахали ему руками и дружно стали грести. Лодка несколько раз показалась на гребнях волн и вскоре скрылась из глаз. Рахмуни остался один. Наедине с морем. Один со своей волей и решимостью выстоять до конца, бороться до последнего дыхания.
ГЛАВА 13
Постепенно люди стали расходиться. Женщины медленно побрели домой. Кое-кто из моряков, постоянных завсегдатаев кофейни Таруси, в ожидании утешительных новостей о пропавших тоже решил соснуть часок-другой дома. В порту осталась только небольшая группа моряков и начальник порта. Всякая жизнь в порту прекратилась. Ни одно судно, ни один катер, ни одна лодка не решались сейчас покидать порт. Ветер буйствовал, срывая черепицу с крыш домов. Беспрерывно и настойчиво барабанил по крышам и стеклам дождь, барабанил, как негр, неутомимо и тревожно, сразу по нескольким тамтамам. Потоки воды неслись по улицам, подмывая стены глинобитных хибарок бедняков. Весь город испуганно притих, затаился, спрятав за стенами промокших домов немой ужас перед взбесившейся стихией.
В кабинет начальника порта, запыхавшись, вбежал Халиль Арьян и сразу выпалил:
— Погиб наш Таруси! Пиши пропало. Ты не должен был, начальник, выпускать его в такую погоду из порта.
— А я, по-твоему, отпускал его? Я же ему говорил: «Не ходи». Да разве Таруси кого-нибудь послушается? — стал оправдываться начальник порта. — Что я мог сделать? Вызвать полицию, что ли? Если Таруси втемяшил себе что-либо в голову, его не остановить. Ему и море по колено. Сам очертя голову бросился в катер и других моряков с панталыку сбил.
Начальник выкрикивал, будто выплевывал, слова, давая выход накопившейся злости. Нервы у него, как и у всех других, были натянуты до предела. Брошенный Халилем в его адрес упрек переполнил чашу терпения, и он словно бы даже обрадовался представившемуся случаю излить наконец накопившуюся горечь и досаду.
— Может быть, ты и прав, начальник, — подал голос сидевший на корточках у дверей Абу Мухаммед. — Но, по-моему, ты не запрещал Таруси выходить в море.
— Нет, запрещал!
— А я что-то не слышал.
— Значит, ты глухой.
— Я могу, конечно, оглохнуть. Но не все же сразу стали глухими. Таруси по крайней мере не глухой.
— А Таруси твой упрям, как баран.
— Он не упрямый, а просто верит в свои силы. И знает обычно, что говорит. Он еще утром сказал, что будет шторм. И вот вам — пожалуйста! А кое-кто не верил ему. Подтрунивали надо мной: мол, Таруси твой не пророк и не может знать волю аллаха.
— Ладно, Абу Мухаммед, — примирительным тоном сказал начальник порта, — можешь верить в своего нового пророка. Мы тебе не мешаем. Но не думай, что умнее Таруси нет никого. Мы тоже кое-что смыслим. Клянусь аллахом, что я знаю море не хуже твоего Таруси. А все равно бывали такие сюрпризы, которые никак нельзя было предугадать.
— Да, море не конь, его не обуздаешь, — глубокомысленно заметил один моряк.
— Конечно, все не предугадаешь… Море не знать, а понимать надо, — не сдавался Абу Мухаммед. — Таруси так понимает море, будто книгу читает.
— Как же он его читает, по слогам или по буквам? — съязвил начальник порта.
— По звездам… А понимает и сердцем и умом.
— А ты сам чем понимаешь — головой или только затылком, когда стукнешься им о землю? — попытался сострить начальник.
Кое-кто из моряков беззлобно засмеялся. В такой тягостной обстановке люди и глупой шутке радуются, чтобы хоть смехом разрядить это страшное напряжение. Абу Мухаммед насупился, но промолчал. А про себя подумал: «Обождите, вот вернется Таруси. Он вам покажет».