Парус и буря - Ханна Мина

— Молодец, Ахмад! Крепче держись за канат! Подтягивай потихоньку катер к берегу! Только упрись ногами во что-нибудь покрепче.

Ахмад попробовал подтянуть катер, но у него ничего не получилось.

— Осторожно! — крикнул ему Таруси. — Лучше цепляйся багром, и мы тебя подстрахуем.

Два багра протянулись навстречу друг другу: один — с катера, другой — с берега. Ахмад уцепился своим багром за прикованную к пирсу цепь, а моряк с берега набросил крючок багра на крепежное кольцо для якоря. Оба одновременно стали подтягивать катер ближе к пирсу, и, когда он почти поравнялся с пирсом, Таруси с разбегу прыгнул.

— Ну вот, теперь капитан на борту! Бросайте сюда канаты, круги. И сами прыгайте, только осторожнее!

Наконец все было готово. Трое моряков вслед за Таруси тоже прыгнули в катер. Взревел мотор. За кормой вскипела пена. Отдали швартовы, и катер, словно застоявшийся конь, закусив удила, вспрыгнул на одну волну, потом, ринувшись с ее гребня вниз, врезался носом в другую и на мгновение затерялся где-то между волнами. Затем снова вынырнул и исчез. Казалось, он не двигался, а только плясал по волнам, то немного удаляясь, то снова приближаясь к берегу.

— Задраить люк! — скомандовал Таруси. — Чтобы ни одна капля не просочилась в двигатель.

С берега им махали руками, выкрикивая последние напутствия:

— Счастливого плавания!

— Счастливого возвращения!

— Да пошлет вам аллах удачу!

Но Таруси видел только машущие руки, а напутственных слов уже не слышал.

Постукивая по крыше двигателя, он отдавал одну команду за другой.

— Прямо держи! Развернуться по ветру! Так держать!

Катер с трудом пробивал себе дорогу, будто разрывая носом туннель среди встававших стеной на его пути волн. Взлетая на гребень волны, катер вдруг делал опасный крен то в одну, то в другую сторону. Таруси, подбадривая себя и свою команду, выкрикивал:

— Держитесь, ребята!

А сам, впервые за многие годы почувствовав себя снова в родной стихии, крепко сжимал руками штурвал, уверенно направляя катер вперед, в открытое море.

ГЛАВА 12

Фелюгу Рахмуни, словно дощечку, бросало по волнам. Она крутилась как волчок, качалась в разные стороны, прыгала и, казалось, выскальзывала из-под ног, которые неуверенно ступали по скользкой палубе. Соль разъедала глаза. Водяная пыль заполняла легкие при каждом вдохе. Вместе с судном кружилась голова, все нутро словно отрывалось и проваливалось куда-то вниз.

Рахмуни время от времени всматривался в небо в надежде увидеть хоть маленький просвет. Но все небо было окутано непроницаемой серой пеленой. Его как будто и не существовало. Оно растворилось в водянистой мгле, слившейся в одно целое с разбушевавшейся стихией моря. Кругом вода. Только вода. Без конца и края. И в этом безграничном водном пространстве, как случайно заброшенная с другой планеты маленькая пылинка, затерялось их суденышко. «Где мы сейчас? Куда нас несет?» — спрашивал себя Рахмуни. Только это в какой-то степени интересовало Рахмуни. Его не волновало, где сети, канаты, где спасательные круги. Все это представлялось ему сейчас незначительным и ненужным. Как бесполезным ему казалось и думать, почему все так произошло, не допустил ли он какого-то просчета. Ясно одно — их фелюга попала в такую же беду, в такую же передрягу, как и судно братьев Саудов. И начало такое же. Каков будет конец?..

— Башир!.. Хасан!.. Абу Рахман!.. Шамси!.. — выкрикивал он имена своих матросов.

Он кричал, как ему казалось, во всю силу своих легких. Но голос его сразу относило ветром куда-то в сторону, он будто тонул в этом страшном водяном хаосе. Рахмуни попытался еще раз крикнуть, но издал только слабый звук, нечто вроде предсмертного беспомощного хрипа. Повторял, как в бреду, еще и еще раз имена моряков, пока окончательно не обессилел.

«Все как вымерли, — подумал он. — Будто ни одной живой души больше не осталось. Никто даже не сможет сообщить близким ничего. Канем в бездну — и никаких следов…»

Рахмуни закрыл глаза, напрягая всю свою волю, чтобы заставить себя думать, собраться с мыслями, мобилизовать силы и выстоять, выжить, выйти победителем. Но где мы сейчас? Хотя бы приблизительно знать. Фелюгу бросает во все стороны: и влево, и вправо, поднимает вверх, опускает вниз. Крутит, вертит, швыряет. Обрушивает на нее потоки воды то с одного борта, то с другого, а потом накрывает волной сверху. Рахмуни сидел на корме, до боли в пальцах вцепившись в румпель. Для него руль означал жизнь. Ох, как не хотелось с ней расставаться! И он поклялся себе: «Ни за что не выпущу его из рук! С ним и умру. А если аллах пошлет спасение и выживу, так тоже вместе с ним!..»

Прошло десять часов. Но это были часы не обычного житейского времени. Рахмуни казалось, что все это продолжается уже вечность. Вместе с тем события развивались так быстро, будто прошло всего лишь одно мгновение. Мгновение, которое сумело вобрать в себя вечность, целую вечность. Потом Рахмуни перестал ощущать то, что называется временем. Он существовал будто сам по себе, вне времени и пространства. Он был ничтожной маленькой водной пылинкой в огромном пространстве моря, в этой страшной бескрайней пустыне, в которой неоткуда больше ждать какой-либо помощи. Мысли путались. Ни о чем не хотелось думать. Обессиленный, изможденный и почти невменяемый, он даже с трудом различал предметы. Впрочем, на судне и различать было уже нечего. Мачта накренилась, паруса сорваны, все поломано, разбито. Несломанной оставалась только воля человека, изо всех сил цепляющегося за жизнь. Но и она все более ослабевала, готова была вот-вот уже капитулировать, сдаться на милость смерти-победительницы. Потом, как птица-феникс из пепла небытия, она снова возрождалась и, собравшись с силами, продолжала с еще большим упорством бороться со смертью. Рано или поздно ветер стихнет. Успокоится море. Не верилось только, что может утихнуть тупая непрекращающаяся боль, от которой раскалывалась голова. «Принять бы сейчас таблетку аспирина! Хлебнуть бы чего-нибудь горячего! Или хотя бы смочить губы глотком пресной воды!»

«Нет, лучше об этом не думать! Закрыть глаза и не думать, не думать ни о чем. Думы ведь тоже отнимают силы. А силы надо беречь. Плотнее сжать губы, чтобы не попадала в рот соленая вода. Соль и так обжигает все внутри. Разъедает глаза. Их тоже надо бы закрыть поплотнее. А как смотреть? Чтобы выстоять, надо бороться с открытыми глазами. Он будет бороться до конца и выстоит! Обязательно выстоит!..»

Судно снова взметнулось вверх. Высоко, будто в небо. И вдруг ринулось вниз. Глубоко, словно в бездонную пропасть. Нет, не в пропасть. Оно опускается в долину. Нужно только, чтобы оно помягче приземлилось, и они спасены. Удар… Все трещит. В щепки ломаются доски… Но не во сне ли это?.. Может быть, он просто задремал? Или уже переселился на тот свет? Нет, он жив… По-прежнему сжимает в руках румпель… Глаза все же надо закрыть, хотя бы ненадолго. Все сильнее стучит в висках. Соль и в глазах, и во рту, и внутри. Он весь пропитан солью.

Волны без устали бьют, бросают и захлестывают судно. Море вот-вот поглотит его и растворит в своем рассоле. Оно беспощадно. Особенно к тому, кто осмеливается бросать ему вызов. Может, лучше смириться? Воздать молитву? Как творят, наверное, сейчас молитву его жена и дети. Они там, на берегу. Все осталось на берегу — и друзья, и радостные встречи, и грустные проводы, и прогулки, и песни…

Рахмуни почудилось, что слышит он знакомые звонкие голоса своих моряков. Дружно налегая на весла, они все ближе и ближе подплывают на лодке к судну. Торопятся спасти его. Предвкушая радостную встречу с капитаном, моряки радостно улыбаются ему. С каждым взмахом весел их голоса звучат все сильнее и сильнее. Они поют его любимую песню:

По волнам, как по горам, капитан,Мы несемся на помощь к тебе, капитан.Не страшны нам ни волны, ни шторм, капитан,Мы с тобою всегда и везде, капитан…

Рахмуни со счастливой улыбкой протягивает им навстречу руки. Всем торсом подается вперед. Старается дотянуться до них. Но срывается и падает в воду. Поднимает руки. Тянется, тянется, хочет зацепиться за лодку. А ее относит все дальше и дальше. И снова он один. Только уже не на судне, а среди бешеной толчеи волн. Но моряки его не оставили, не бросили. И тут вместо лодки перед ним возник корабль. Идет, разрезает носом волны. Моряки с борта машут ему руками и поют:

Мы с тобою всегда и везде, капитан!..Не страшны нам ни волны, ни шторм, капитан…

Он изо всех сил плывет к кораблю. Но корабль так же внезапно исчезает, как и появился. И снова нет ни корабля, ни лодки, ни моряков. Опять он один. Только ветер, волны и море вокруг…

Усилием воли Рахмуни заставил себя очнуться. Сколько он дремал, он и сам не знал. Может быть, целый час, а может быть, только минуту. «Слава аллаху, что хоть не свалился. Я по-прежнему на судне, и руль в моих руках. Значит, не все еще потеряно. Выживу. Обязательно выстою. Нет, я не сдамся. Джамиль Сауд не сдался и остался жив. Я тоже буду жить. Уж я-то не слабее Джамиля. Он всего лишь моряк. А я — капитан. Разве я вправе уступить? Нет. Никогда. И свое судно я не должен оставлять… А как там сейчас дети мои? Наверное, уже спят. Впрочем, вряд ли. Ведь Хатидже сказала, что они не заснут, пока я не вернусь. Знает ли Хатидже, где я и что со мной? Знают ли дети? Как мне достается? Вернусь — узнают всю правду. Прижму их крепко к груди, расцелую. Посажу Фавзи, самого маленького, на колени, и пусть теребит мои усы сколько хочет. Фавзи у меня красавец. И вообще, все мои дети красивые… Моряки, наверное, уже добрались до берега. Обнимают своих жен. А я вот остался один в море. Все ушли, только я остался. А где я — и сам не знаю».