Второй пол - де Бовуар Симона

Статья 122 Конституции 1936 года гласит: «Женщине в СССР предоставляются равные права с мужчиной во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни». Эти принципы были развиты Коминтерном. Он провозглашает: «Социальное уравнение женщины с мужчиной перед законом и в быту, коренная перестройка брачного и семейного права, признание материнства социальной функцией, охрана материнства и младенчества. Начало осуществления обществом ухода за детьми и молодежью и их воспитания (детские ясли, сады, дома и т. д.). Создание учреждений для постепенной разгрузки домашнего хозяйства (общественные кухни и прачечные), планомерная культурная борьба с идеологией и традициями, закабаляющими женщину». В экономической области завоевания женщины поразительны. Она получила равную с работниками-мужчинами заработную плату и принимала активное участие в производстве; тем самым она стала играть значительную роль в политике и в обществе. В недавно изданной обществом «Франция – СССР» брошюре говорится, что, по результатам всеобщих выборов 1939 года, 457 000 женщин стали депутатами районных, областных, городских и сельских советов, 1480 – высших республиканских советов, 227 заседали в Верховном Совете СССР. Около 10 миллионов женщин являются членами профсоюзов. Женщины составляют 40 процентов рабочих и служащих в СССР; многие работницы приняли участие в стахановском движении. Известно, сколь велика была роль русской женщины в последней войне; женщины самоотверженно трудились даже в отраслях с преобладанием мужских профессий: в металлургии и горнодобывающей промышленности, на лесосплаве, на железных дорогах и т. д. Они отличились как летчицы и парашютистки, они создавали партизанские отряды.

Участие женщины в общественной жизни породило сложную проблему: вопрос о ее роли в семейной жизни. На протяжении длительного периода ее стремились освободить от домашних обязанностей; 16 ноября 1924 года Коминтерн на пленарном заседании провозгласил: «Революция бессильна, пока существует старая идея семьи и семейных отношений». Уважение свободного союза, облегчение развода, легализация абортов – все это обеспечивало женщине свободу перед лицом мужчины; законы об отпусках по беременности, ясли, детские сады и прочее облегчали материнские обязанности. На основании эмоциональных и противоречивых свидетельств трудно установить, каково было конкретное положение женщины; несомненно лишь то, что сегодня необходимость роста населения привела к иной семейной политике: семья является первичной ячейкой общества, а женщина – одновременно и труженицей, и домохозяйкой[72]. Сексуальная мораль очень строга; закон, принятый в июне 1936 года и ужесточенный 7 июня 1941 года, запрещает аборт; развод практически отменен; нравы осуждают супружескую измену. Русская женщина, находящаяся, как и все трудящиеся, в тесной зависимости от государства и прочно привязанная к домашнему очагу, но при этом имеющая доступ к политической жизни и пользующаяся тем уважением, какое сообщает ей производительный труд, оказывается в особом положении; его своеобразие было бы полезно изучить вблизи, на месте; к несчастью, обстоятельства не позволяют мне это сделать.

На своей недавней сессии Комиссия ООН по положению женщин потребовала признания всеми нациями равноправия полов и одобрила целый ряд предложений, направленных на то, чтобы этот юридический статус нашел соответствие в конкретной реальности. Судя по всему, дело выиграно. Будущее может лишь привести ко все более глубокой интеграции женщины в некогда мужское общество.

Если окинуть взглядом эту историю в целом, мы увидим, что из нее следует несколько выводов. Первый: вся история женщин творилась мужчинами. Подобно тому как в Америке нет проблемы черных, а есть проблема белых[73], подобно тому как «антисемитизм – не еврейская проблема, это наша проблема»[74], проблема женщины всегда была мужской проблемой. Мы видели, по каким причинам они вначале получили моральное преимущество благодаря физической силе; они создали ценности, нравы, религию; эту власть женщины никогда у них не оспаривали. Считаные единицы – Сафо, Кристина Пизанская, Мэри Уоллстонкрафт, Олимпия де Гуж – протестовали против своего тяжкого удела; иногда случались коллективные манифестации, но римские матроны, объединившиеся против закона Оппия, или англосаксонские суфражистки смогли оказать давление на мужчин только потому, что те охотно ему поддавались. Судьба женщины всегда была в их руках; и распоряжались они ею отнюдь не в ее интересах – они пеклись о собственных проектах, о своих опасениях и нуждах. Они поклонялись богине-матери только потому, что Природа внушала им страх; как только бронзовые орудия труда дали им возможность ей противостоять, они установили патриархат; и тогда статус женщины стал определяться конфликтом между семьей и государством; в ее положении отразилось отношение христианина к Богу, миру и своей плоти; то, что в Средние века получило название «спор о женщинах», было на самом деле спором между клириками и мирянами относительно брака и целибата; к опеке над замужней женщиной привел общественный строй, основанный на частной собственности, а современных женщин освободила техническая революция, осуществленная мужчинами. Именно эволюция мужской этики привела к сокращению количества детей в семье благодаря контролю за рождаемостью и частично освободила женщину от тягот материнства. Да и сам феминизм никогда не был независимым движением: он был отчасти орудием в руках политиков, отчасти эпифеноменом, отражающим более глубокую социальную драму. Женщины никогда не составляли отдельной касты и, по правде говоря, никогда не стремились играть некую историческую роль как особый пол. Учения, что призывают пришествие женщины-плоти, женщины-жизни, женщины-имманентности, женщины как Другого, суть идеологии мужчин, нисколько не отражающие женские притязания. Большинство женщин смиряются со своим уделом и не предпринимают никаких действий; те же, кто стремился к изменениям, хотели не замкнуться в своей особости и дать ей одержать победу, а ее преодолеть. Если они вмешивались в ход мирового развития, то в согласии с мужчинами, в заданной мужчинами перспективе.

В целом их вмешательство было второстепенным и эпизодическим. Классы, где женщины пользовались некоторой экономической автономией и участвовали в производстве, – это классы угнетенные, и женщины-работницы были порабощены еще сильнее, чем работники-мужчины. Женщина из правящих классов вела паразитарное существование, а потому полностью подчинялась мужским законам; в обоих случаях возможность действия для нее практически исключалась. Право и нравы не всегда совпадали, и равновесие между ними достигалось таким образом, что женщина никогда не обладала конкретной свободой. В древнеримской республике благодаря экономическим условиям матрона имеет некоторые конкретные возможности, но никакой юридической независимости у нее нет; часто так же дело обстоит в крестьянской среде и у мелкой торговой буржуазии; женщина, любовница и прислуга в доме, в социальном плане остается несовершеннолетней. И наоборот, в эпохи общественного распада женщина эмансипируется, но, перестав быть вассалом мужчины, теряет и свою вотчину; у нее есть только негативная свобода, не находящая иного выхода, кроме вольного поведения и распутства: так было в период упадка Римской империи, в эпоху Возрождения, в XVIII веке, при Директории. Либо она находит себе применение, но при этом порабощена, – либо свободна, но не знает, куда себя приложить. Характерно, среди прочего, что замужняя женщина всегда имела свое место в обществе, но была абсолютно бесправна, тогда как незамужняя, будь то честная девушка или проститутка, обладала всеми правами мужчины; но вплоть до нынешнего века она была более или менее исключена из общественной жизни. Такая противоположность права и нравов породила, в частности, любопытный парадокс: свободная любовь не запрещена законом, тогда как супружеская измена – правонарушение; между тем часто «согрешившая» девушка считается обесчещенной, тогда как на похождения супруги смотрят снисходительно: многие девушки с XVII века и до наших дней выходили замуж специально, чтобы свободно заводить любовников. При такой замысловатой системе основная масса женщин связана по рукам и ногам – нужны исключительные обстоятельства, чтобы в зазоре между двумя видами уз, абстрактных или конкретных, смогла утвердиться женская личность. Деяния, сопоставимые с мужскими, совершили лишь те женщины, которые силой социальных институций были поставлены выше любых половых различий. Изабелла Католическая, Елизавета Английская, Екатерина Великая не принадлежали ни к мужскому, ни к женскому полу: это монархи. Примечательно, что их женственность, будучи социально уничтожена, перестала быть изъяном: среди королев процент тех, чье правление считается великим, был намного выше, чем процент великих королей. То же превращение производит и религия: Екатерина Сиенская и святая Тереза – это святые души вне каких-либо физиологических условий; их мирская и мистическая жизнь, их деяния и сочинения достигают высот, доступных лишь редким мужчинам. Мы вправе полагать, что другим женщинам не удалось оставить по себе глубокого следа в мире только потому, что они не могли выйти за рамки своего положения. Они действовали исключительно негативным или косвенным образом. Юдифь, Шарлотта Корде, Вера Засулич убивают; участницы Фронды готовят заговор; во время революции и Парижской коммуны женщины борются бок о бок с мужчинами против установленного порядка; свободе, лишенной права и власти, дозволено направлять все силы на отрицание и бунт, но запрещено участвовать в позитивном строительстве; в лучшем случае ей удастся окольными путями просочиться в дела мужчин. К советам Аспазии, г-жи де Ментенон, принцессы дез Юрсен мужчины прислушивались – но надо было, чтобы они согласились их слушать. Мужчины охотно преувеличивают такого рода влияние, когда хотят убедить женщину в ее преимуществах; но в действительности с началом конкретных действий женские голоса умолкают; женщины могли развязывать войны, но не подсказывать тактику ведения боя; они задавали направление политики лишь постольку, поскольку политика сводилась к интригам, – истинные же бразды правления миром никогда не находились в женских руках; женщины не оказывали воздействия на технику и экономику, не создавали и не разрушали государств, не открывали новых миров. Многие события совершались из-за них, но сами они были главным образом предлогом, а не действующими лицами. Самоубийство Лукреции имело чисто символическое значение. Угнетенному всегда дозволено стать мучеником; во время гонений на христиан, сразу после социальных или национальных потрясений женщинам всегда доставалась эта роль живых свидетельств, но еще ни один мученик не изменил лицо мира. Даже женские манифестации и выступления обрели вес, лишь получив действенное и решительное продолжение со стороны мужчин. Американки, сплотившиеся вокруг г-жи Бичер-Стоу, поднимают общественное мнение на решительную борьбу с рабством, но истинные причины войны между Севером и Югом лежат вне сферы чувств. «Женский день» 8 марта 1917 года, может, и приблизил русскую революцию, но все равно был только сигналом. Большинство женщин-героинь относится к барочному типу: это авантюристки, сумасбродки, знаменитые не столько благодаря значительным поступкам, сколько в силу своей особенной судьбы; величие Жанны д’Арк, г-жи Ролан, Флоры Тристан, если сравнить их с Ришелье, Дантоном, Лениным, главным образом субъективного свойства: это скорее образцовые фигуры, чем исторические деятели. Великий человек вырывается из массы и отдается на волю обстоятельств; женская же масса живет на обочине истории, а обстоятельства для каждой из них – это барьер, а не трамплин. Чтобы изменить облик мира, нужно прежде накрепко в него врасти, но женщины, крепко укорененные в обществе, покорны этому обществу; если они не предназначены для деятельности по Божественному праву – в этом случае женщины ни в чем не уступают мужчинам, – то честолюбивая женщина или героиня выглядит диковинным существом. Лишь когда женщины начинают чувствовать себя на этой земле как дома, появляются такие личности, как Роза Люксембург и г-жа Кюри. Они с блеском продемонстрировали, что не неполноценность женщин обусловила их ничтожную роль в истории, а, наоборот, ничтожная роль в истории обрекла их на неполноценность[75].