Гарнизон - Игорь Николаев

— Комендант, очнитесь!

Голос казался очень знакомым, но в то же время совершенно неизвестным. Шея поворачивалась с трудом и чуть ли не со скрипом, как хорошо заржавевший подшипник. Однако все же повернулась.

— Ну наконец‑то, — обрадовалась Туэрка, шмыгнув носом. — Вставайте, нечего вам тут сидеть. Идет буран, замерзнете. Пока Хаук наводит беспорядки, мы тут лишние.

— Я… — произнести что‑то более внятное не получилось, горло пересохло, слова, которые Холанн еще не успел придумать, застряли в самом начале.

— Я… сейчас, — вторая попытка оказалась более удачной. — Да…

— Пойдемте, — я угощу вас чаем.

— Чаем, — глуповато повторил Холанн. — А что такое "чаем"?

— Увидите, — улыбнулась она и довольно требовательно потянула за рукав. — Вставайте.

У Туэрки оказался свой собственный домик, точнее двухэтажная пристройка к большому приземистому складу. Собрана она была грубо и криво, на старой арматуре, из разнокалиберных, неровно обрезанных пластиковых листов на клеевой сварке, но вполне прочно и функционально. Похоже, пластик располагался в два слоя, а между листами был проложен какой‑то утеплитель из минеральных волокон, так что в домике Туэрки было очень тепло. Первый этаж представлял собой одну большую мастерскую с длинными столами — верстаками вдоль трех стен. На столах были в беспорядке (по крайней мере видимом беспорядке) разбросаны разнообразные инструменты, среди которых Холанн узнал только плоскогубцы и несколько гаечных ключей — такими пользовался Иркумов. На кривом табурете в углу примостилась стопка брошюр с литаниями и молитвами Адептус Механикус. Книжки щетинились обрывками шнурков, которые девушка — механик использовала вместо закладок. На втором располагалась спальня, она же столовая, вторая мастерская, склад, архив и все остальное. В целом обстановка напомнила дом Иркумова, от этого Холанну стало чуть теплее на душе. Словно он опять вернулся в Танбранд, к привычным размеренным занятиям, расписанным на десятилетия вперед.

Впрочем, нет. Уве не мог сказать, что изменилось в нем, и изменилось ли вообще. Но отчего то ему казалось, что к прежней жизни счетоводу уже не вернуться… Впрочем, оформить беглую мысль в какое‑то более — менее внятное рассуждение Холанн не смог. Или не успел. Или и то, и другое сразу. Слишком тепло и мирно было у Туэрки. Словно и не случилось совсем недавно жутковатого и непонятного происшествия.

Девушка указала Холанну на стул с круглым продавленным сидением и дала несколько салфеток, пропитанных каким‑то душистым составом. Только теперь комендант почувствовал саднящую боль в голове. Несколько прядей он таки ухитрился вырвать в процессе катания по полу в радиорубке. Пока Уве кое‑как приводил себя в порядок, Туэрка скинула верхнюю часть комбинезона, оставшись в сильно вытертой синей рубашке из плотной ткани крупного плетения. Рукава комбинезона она завязала вокруг талии, как пояс. И поставила на маленькую прометиевую плитку кастрюльку с обломанной ручкой и неродной плоской крышкой. В воздухе поплыл непонятный запах, ощутимо травяной, но неизвестный Уве.

— Это… "чаем"? — уточнил Холанн, подумав, что надо как‑то завязать разговор.

— Да, — улыбнулась она, вздернув нос. — Только не "чаем", а просто "чай".

— А — а-а… — изобразил понимание Уве. Тепло проникало под комбинезон, счетовод подумал, что тоже может снять его хотя бы частично. Но устыдился своих тощих телес и штопанной фуфайки, которую надел, рассчитывая, что все равно никто не увидит.

Вместо чашек у механессы использовались латунные или медные выточенные изнутри цилиндры. То есть Холанн подумал, что они медные или латунные, потому что были металлическими, с характерным оттенком и блестели на свету.

Загадочный настой оказался горячим, темным и очень терпким на вкус. Скорее неприятным, нежели наоборот. Но ради короткого общества милой механессы Уве был готов хлебать даже пресловутый орочий 'дык' (который, естественно, не пробовал ни разу, но каковой периодически поминал Иркумов, когда ремонтируемые механизмы отказывались работать).

— Это… местное? — спросил он, грея ладони о сосуд. Руки в общем то и не мерзли, но само ощущение теплого гладкого металла было очень приятным.

— Нет, — Туэрка села напротив и сделала глоток. — Это Виктора. Александрова. Такое пили у него на родной планете. Он его терпеть не мог, но хранил в память о… доме. А потом подарил мне. Мне нравится.

— А где его мир? Что с домом? — спросил Холанн. Ему вспомнилось, что хирург вроде как с некоего Сталинваста, но название ничего не говорило счетоводу.

— Нет у Виктора больше дома. Давно нет, — вздохнула и насупилась Туэрка, всем видом показывая, что обсуждать тут больше нечего. Растрепанные волосы торчали в стороны, как перья большой желтой птицы, и Уве подумал — а как она пережила те страшные минуты общего безумия?

— Извините… — пробормотал он. — Я не хотел…

— Ничего, — беззлобно отозвалась она. — Понятно, что не хотели. Просто… не спрашивайте его об этом. Виктору много пришлось пережить.

— А вам? — неожиданно спросил Холанн и тут же смутился. Он спрятал нос в латунную (или медную) кружку, покраснев как раскаленный движок сланцевой дрезины.

— Знаете… — против ожиданий, Туэрка совершенно не обиделась и похоже вообще очень спокойно восприняла бестактный вопрос. — Здесь — отстойник. Если говорить прямо. Люди без тяжелых проблем сюда не попадают. Как сказал однажды Витя, мы тут живем, занимаясь взаимной психотерапией. У каждого есть в прошлом что‑то…

Она глубоко и печально вздохнула. оборвав фразу на полуслове, предоставив собеседнику самому домысливать несказанное.

— И у комиссара?

Туэрка задумалась, прихлебывая "чай".

— Не обижайтесь на Хаука, — очень мягко, почти просительно вымолвила она наконец. — Поверьте, не нужно.

— Я заметил, — буркнул Холанн, вспоминая холодный, мертвый взгляд разжалованного комиссара.

"… если не будешь помогать мне в меру своих сил и способностей, ты — не нужен."

— Я уже поняла, у вас как‑то сразу не заладилось, — прыснула она в ладонь, так, что Холанн невольно улыбнулся, настолько мило. почти по — детски это выглядело. Но почти сразу посерьезнела, тени легли под глазами, и счетовод впервые задался вопросом — сколько же ей лет?

— Я не о том, — продолжила Туэрка, подливая себе чай. Вопросительно глянула на Уве, тот качнул головой в отрицании. Напиток был не настолько противным, чтобы не пить вообще, но убывал прямо скажем, не быстро. — Хаук… он… понимаете…

Она задумалась.

— Он человек войны. Тамас никогда не жил мирно, ведь комиссаров готовят с раннего детства, в особых схолах. Он прожил долгую жизнь, непрерывно сражаясь. Он…

Туэрка снова сделала паузу, очевидно пытаясь выразить суть вещей понятными сугубо гражданскому собеседнику словами.

— … Привык все мерить только мерой жизни и смерти. Никакой середины. Он обидел вас, оскорбил, я знаю.

Холанн опустил голову и закусил губу. Речь девушки больше напоминала проявление жалости — еще одно унижение за долгий и отвратительный день. Может быть Туэрка заметила его реакцию, может быть нет, но продолжила она еще тише и еще мягче:

— Это не от того, что он плохой и жестокий. Просто… Понимаете, вот такой он. Вы бы поняли, если бы сами повоевали. Ему приходится быть жестоким к каждому, чтобы спасать всех. Таких командиров ненавидят в мирной жизни, но боготворят на войне.

— А… вы… ты… вы, — Холанн запутался и, стремясь восстановить душевное равновесие, сделал большой глоток. Закашлялся и поперхнулся ядреным настоем. Туэрка определенно не собиралась ему помогать, наблюдая за метаниями коменданта. В ее светлых глазах плясали крошечные веселые демонята.

— А вы? Вы воевали? — Уве все‑таки решил остановиться на более почтительном и нейтральном варианте.

— Нет. Но очень хорошо его понимаю. Я с Фрументы Прим.

— Фрумента! — выдохнул Уве с невольным восхищением. Но запнулся.

В Танбранде давно и стихийно считалось, что Фрумента Прим — место, коего, наверное, коснулась длань Бога — Императора. Там было все то, о чем Ахерон мог только мечтать — мягкий теплый климат, фактическое отсутствие времен года — из‑за близкого к нулю угла наклона к орбите. Мелкие океаны, отсутствие вредоносной флоры и фауны — люди заселили Фрументу прежде, чем на ней успела сформироваться собственная богатая и разнообразная биосфера. Пропаганда губернатора Теркильсена описывала, разумеется, совершенно обратную картину, но никто не верил, а правоохранители Ахерона особо и не усердствовали в насаждении. Теркильсен понимал, что людям надо иметь какую‑то отдушину, хотя бы относительно легальный и допустимый слив напряжения и недовольства. Кроме того, если люди очень сильно хотят куда‑то уехать, они гораздо лучше работают, ведь дорога стоит больших денег.