Скатерть Лидии Либединской - Наталья Громова

Где бы она ни жила, она засыпала лицом к окну, не закрывая занавесок. В последнем нашем разговоре мама мне пожаловалась, что ее соседка по номеру в Сицилии зашторивала на ночь окна: «Я в такой темноте совсем не могла спать!» Ей нужен был свет, недаром мама так любила море! На Мертвое море она сначала рассердилась за его соленость. Но потом научилась в нем бултыхаться и получала удовольствие от теплоты и мягкости воды. Все эти годы мама переживала наши неприятности вместе с нами. Проклинала всех врагов Израиля.

26 февраля 1991

…Впрочем мы слушаем и разные другие голоса, так что в курсе всех дел. Неужели Садам не подохнет? А наше поведение напоминает пакт с Гитлером. Но главное, все идет к концу, и хочется надеяться, что бомбежки прекратятся и вы будете жить без противогазов. А то очень жалко малышей, что им приходится переживать все эти военные пакости. Так что вы можете понять, мы больше погружены в ваши дела, чем в свои собственные, которые не очень-то радуют.

Если рассказывать о наших друзьях в Израиле, то нельзя не написать о Жене и Леве Гилатах, с которыми мы познакомились и подружились уже здесь, в Израиле.

После перестройки мы с Игорем стали часто бывать в Москве, Игорь ездил по России, а я сидела в Лаврушке. Мама уже меньше ездила, и мы с ней много общались. В один из таких приездов позвонила мне Женя Гелат. Она от Сохнута приехала работать в Москву. Надо сказать, что Женя выросла в Израиле, ее привезли родители в тринадцать или пятнадцать лет, точно не знаю, русский она восстановила благодаря своему мужу. Знала я ее еще не очень близко. Но она мне позвонила и сказала, что ей очень тоскливо в чужой, казенной квартире, что в Москве она никого не знает и что неплохо бы повидаться. Я поплелась к маме, все ей объснила и попросила разрешения позвать Женю в Лаврушку. Я позвонила нашим любимым друзьям Резвиным, и уже через часа два Женя сидела с нами за красиво убранным столом в Лаврухе. Вечер прошел приятно, мы очень славно посидели, и, казалось бы, все было как всегда. Но как всегда — было для нас, но не для Жени.

Мы вернулись в Израиль, Женя позвонила Игорю, немного стесняясь, отчего ее милый ивритский акцент стал еще милее. Игоря она спросила: «Как ты думаешь, а можно ли снять комнату в квартире у твоей тещи? (Ей так понравилась атмосфера Лаврушки.) И вообще! Твоя теща — это чудо! Не обидится ли она на такое предложение?» Честно сказать, я испугалась, но Игорь бодро обещал поговорить с мамой. Надо сказать, что мы все помним эти тяжкие времена, денег не было катастрофически. Отсутствие денег мама переживала тяжело. И в этом мы мало тогда ей могли помочь. То, что мы ей могли дать и давали, были для мамы просто копейки.

28 декабря 1993

Мои дорогие, родные Таточка и Игорь! Поздравляю вас с Новым годом Собаки и желаю, чтобы он был кроткого нрава — без путчей, инфляции и политической брехни, от которой мы изрядно устали. <…> Моя жизнь по-прежнему протекает в суете, беготне и юбилеях, а значит, и выступлениях, увы, бесплатных. Много записывалась на радио, сделала цикл передач о женах декабристов, передачу в связи со стодевяностолетием Тютчева, провела два вечера памяти Заболоцкого (ему девяносто лет), вечер памяти Файко (сто лет). А теперь в связи с тем, что Грузия вступила в СНГ, начались грузинские мероприятия — вспомнили, что Грузия и Россия любили друг друга. По приглашению Грузинского землячества ездили в Петербург, жили в гостинице «Санкт-Петербург», где номер стоил 20 000 в сутки, побывала у Давыдовых, Сережа все такой же, лучше ему не становится, но и хуже тоже — и на том спасибо. Побывала в доме Набокова, где готовятся открыть Музей русского зарубежья, постояла возле дома Рылеева, в общем, больше общалась с тенями прошлого, мало уже кто из друзей остался.

Но красив город по-прежнему — какая-то бессмертная красота, и бродить по нему наслаждение. Мы жили в номере с Леночкой Николаевской, но ходок она плохой, так что меня с утра забирал Гранин, и мы гуляли до самого вечера, когда надо было выступать перед грузинами. <…>

У нас сыро, серо, скользко… В доме у меня тепло и красиво, Ириша купила мне елку, и по вечерам она уютно светится в столовой. Каждый день кто-нибудь приходит в гости, и это очень приятно, хотя подчас и утомительно. <…> Спасибо вам за подарки и деньги. Я себя, слава Богу, чувствую неплохо, во всяком случае, в доме у меня чисто и даже всегда есть вкусный обед — так что приезжайте!

Крепко вас целую, мои дорогие.

Мама, теща, бабушка.

Женя очень полюбила маму. Мама привязалась к Жене. Жили они дружно. Спустя некоторое время присоединился и ее муж — Лева. В Женины обязанности по работе входили и культурные связи в диаспоре. Мама ей в этом помогала. А еще наступило желанное время, когда мама вообще могла не считать деньги!

4 августа 1994

Дорогие мои, любимые!

Что-то я так замоталась с делами после возвращения из путешествий, что так и не выбрала времени, чтобы написатьтолковое письмо. Потому пишу буквально несколько слов, чтобы сказать, что очень без вас соскучилась и так хочется поскорее увидеться.

Поездка на пароходе была прекрасной, погода нас баловала — солнышко, на палубе прохладно, у меня была отдельная двухместная каюта, кормили на убой, компания тоже замечательная — в основном общались с Гердтами и Графовыми, но было много и других весьма симпатичных и достойных людей.

По вечерам устраивали музыкальные (были профессора консерватории), литературные и артистические встречи, все очень дружественно, а днем отправлялись на экскурсии по древним нашим городам. Особенно хорош Углич, Кижи и Валаам, да и Ярославль и Кострома, везде чисто и много продуктов, что очень радует. Удивляло только обилие матрешек на каждой пристани, но и, к моему изумлению, иностранцы, которых было много на пароходе, этих матрешек охотно покупали, а местные жители даже в самых глухих селениях уже поднаторели в английском и очень бойко ведут торговлю на доллары. Можно ли было себе такое представить еще несколько лет назад?

Вообще, несмотря на то, что многие ворчат, жизнь, хоть, может, не так быстро, как хотелось бы, меняется к лучшему, и хочется думать, что возврата к социализму не будет. (Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!)

Плывешь, плывешь по рекам и озерам, среди пустых лесных берегов, и кажется, что конца этому нет, а красота такая, что дух захватывает. Все время вспоминался Блок «Русь опоясана лесами и дебрями окружена, с колодцами и журавлями и мутным взором колдуна». Хоть бы этот «колдун» расколдовал ее от спячки, ведь такие несметные богатства и просторы, а хозяина на все это нет.