Последний из миннезингеров (сборник) - Александр Киров

За прилавком скучала безвозрастная и бесформенная продавщица.

Митя достал из кармана мятую цветную бумажку:

– Бутылку мне. Красненького.

Продавщица неприязненно уставилась на него, заставив съежиться под пираньим взглядом. Потом пошла в подсобку, буркнув:

– Своей пьяни мало.

Митя попытался что-то возразить, но потом махнул рукой. Взял бутылку, вышел на крыльцо, открыл и жадно хлебнул из горлышка. Раз, другой, третий. Захорошело. Появились силы.

Не желая упустить этот момент, Митя взял свою ношу и двинулся через деревню и дальше. У околицы он встретился с участковым, как назло за какой-то надобностью оказавшегося именно в этой деревне, именно у этого магазина. Тот остановился и долго смотрел Мите вслед, а Митя ежился и еще больше потел под этим взглядом, который чувствовал спиной.

Несколько раз он останавливался и откупоривал бутылку. Глотки старался делать маленькие. Красное давало некоторое тупое забытье от неимоверной усталости, которую он чувствовал. Даже веселило. В какой-то момент он выдумал себе, что поднимется вон на тот пригорок и увидит там голую бабу с большими грудями.

Но веселье быстро прошло. С пригорка виднелась такая же дорога, и в его затуманенной голове мелькнула мысль, что подобное ощущение он сегодня уже испытывал. В бутылке оставалась еще половина, и он приготовился в очередной раз приложиться к ней, как вдруг услышал блаженный звук – шум мотора. Через минуту с ним поравнялся грузовик и притормозил. Митя с молчаливым упорством схватил чемоданы и полез с ними в кузов.

– Куда прешься, деревня? – раздался злой голос из кабины.

– Так… это… подвезли бы…

– А слово «здравствуйте» ты знаешь?

– Здравствуйте… Извините…

– Смотри-ка, и «извините» знаешь?

– Подъехать бы… На станцию…

Водитель вышел из машины, неспешно помочился на заднее колесо.

– Деньги есть?

– Откуда?

– Ну и пошел ты…

Мотор взревел, и грузовик, осыпав Митю пылью, улетел прочь.

Митя ткнулся в багаж и заплакал. Что плохого сделал он людям? Чем досадил? Почему обречен был на эту дорогу? Почему те, кто уважал его и здоровался с ним, добавляли в его чемоданы несносный и нелепый груз: белье, пироги, патефон, протез и чекушку?

На секунду возникла злая решимость бросить опостылевшую ношу, развернуться и пойти обратно. Но Митя сразу представил себе изумленное лицо Шуры, разочарование в глазах сельчан, досаду и праведный гнев брата, который зря проторчит на Ярославском вокзале в ожидании поезда… Представил, взял чемоданы и, шатаясь, двинулся по пыльной дороге.

Когда пропала и сама привычка передвигать ноги, Митя сел посреди дороги на свою ношу. Поэтому когда вдалеке показалась модная «Победа», он не делал дополнительных усилий, чтобы вставать и униженно махать руками. Автомобиль затормозил.

– Притомился? Садись, дед. Тебя как звать-то? Меня Михаилом величают.

Митя снова заплакал. Тогда новый знакомый Митин, Михаил, вышел из машины, подошел к Мите, руку ему протянул.

Митя выдавил:

– На стан-ци-ю…

– На станцию, на станцию. До самого перрона тебя доставлю. В лучшем виде. Ты, кстати, знаешь, что уже месяц как из райцентра до нас автобус ходит? А надо было узнать. Не восемнадцатый век на дворе, да и ты не Ломоносов. Чего молчишь?

Вокзал встретил его руганью, вонью и духотой. Казалось, все жители какого-то большого города набились сюда, как в бомбоубежище, боясь высунуть нос на улицу, чтобы не быть разорванными шальной бомбой.

Митя безнадежно посмотрел на сиденья, на которых граждане сидели по одному, по двое и даже по трое, и поперся в самый дальний и грязный заплеванный закуток. Поставил чемоданы – получилась небольшая скамейка, плюхнулся на нее, приставил к стене рюкзак и оперся на него спиной. Потом спохватился, достал из кармана часы, посмотрел на время. До поезда оставалось немного, шестнадцать часов тридцать минут. Митя вышел с запасом. Тогда он в изнеможении закрыл глаза и провалился в сон без сновидений, успев подумать: «Как же душно здесь!»

– Граждане! Пассажирский поезд номер… – торжественно возвестил репродуктор. – В связи с опозданием стоянка поезда будет сокращена…

«Бомбежка» закончилась, и пассажиры из вонючей душегубки ринулись на чистый воздух, к рельсам. Митя вздохнул:

– Наконец-то.

Подхватил чемоданы, ощущая привычную тяжесть. К ней добавилась еще одна: очень сильно хотелось в нужник. Но Митя терпел. Он шел и шел через здание вокзала к выходу и все никак не мог добраться до открытой двери. Митя посмотрел под ноги и с удивлением видел, что стоит на месте. Он словно увидел себя со стороны: неопрятный толстый небритый мужчина с опухшим лицом стоит на месте и ловит ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Митя! – раздалось от дверей. – Рядовой Иванов! Здорово, деревня!

Он посмотрел туда и удивился:

– Емельянов! Товарищ лейтенант! А как вы здесь…

Потом прищурился:

– Мама! Мамочка!

И он потянулся к ней, как в младенчестве, просясь на ручки.

На пыльной дороге лежал человек. Пожилой мужчина. Дмитрий Семенович Иванов. Встать он уже не мог. Умер Митя. Сердце встало.

Последний из миннезингеров

К осени, вероятно, он вовсе забудет, что он такое, и, видя вокруг действие мира, не станет больше иметь о нем представления; пусть всем людям кажется, что этот человек живет себе на свете, а на самом деле он будет только находиться здесь и существовать в беспамятстве, в бедности ума, в бесчувствии, как в домашнем тепле, как в укрытии от смертного горя…

АВТОГРАФ

«Наступила, думается пора подвести итоги своего бесславного и бессмысленного жизненного пути.

Ни в одном из своих начинаний – ни в спорте, ни в учении, ни в службе, ни в творчестве – я не преуспел и, следовательно, являюсь человеком пустым, никчемным, пустолайным, коих и без того множество на свете белом.

Засим, как ни странно, и заканчиваю, потому как сказать мне более – нечего».

ПСИХОЛОГ

– Давно он был у вас?

– С неделю назад. За пять дней до тех событий, которые вас, наверное, интересуют.

– И как он выглядел?

– Подавленным.

– В смысле…

– Поникшим, грустным, с пустыми остановившимися глазами.

– Это было его обычным состоянием?

– Нет. По своей природе он был другим, хотя сложно утверждать наверняка, ведь он был…

– Кем?

– Шутником, но не злым. Его шутки не были жестокими. Он не был неприятным человеком.

– Но шутил часто.

– Да, для него это было стилем общения с окружающим миром, средством самозащиты.

– Шутки его были ироничны?

– Да, скорее всего так.

– А пример какой-нибудь можете привести?

– Пример… Ну вот около месяца назад. Сижу я в кабинете у себя. До этого с двумя «трудными» пообщалась, негатива наслушалась… Ладно. В общем, сижу, и вдруг звонок. «Алло!» – говорю. – «Это я, здравствуйте!» – «Чем могу…» – «Вам грустно?» – это он мне-то, психологу. – «Да». – «У вас радио включено?» – «Нет». – «А вы включите, там песня хорошая». – «Так», – включаю радио, а там что-то лирическое. – «Пойдемте потанцуем».

– Забавно.

– Да уж… Сейчас не по себе как-то, а тогда засмеялась, и настроение лучше стало.

– А листочек этого, ну который вы в начале зачитали…

– Самый известный и простой способ психологической разгрузки. Его потом нужно разорвать и выбросить или сжечь.

– Не разорвал?

– Нет. Он сидел, писал, пока я в бумагах рылась, а потом сложил пополам, мне протягивает и говорит с улыбкой такой странной: «Вы это положите в стол и не читайте, а я в следующий раз приду и порву все в клочья».

– И не пришел?

– Кто его знает? Может быть, собирался и не успел, может, и заходил, да меня на месте не было. Приходится ведь по кабинетам ходить. Теперь до конца жизни себе этого не прощу.

– Не стоит, наверное. Это бывает. У всех. Давно работаете психологом?

– Двадцать лет. Но таких людей не встречала. Похожих – да. Но отдаленно похожих. Такого – нет.

– А… в чем дело-то?

– Он донором был.

– В плане…

– Положительной энергии.

– Ну-у-у…

– А вы подождите, я вам лекцию о жизни после смерти читать не намерена.

– Извините.

– Да ладно. Вы тоже не обижайтесь. Нервы. Так вот. Около него постоянно вертелись всякие… И стар и млад. В общем, нехорошо так психологу говорить, но – хитрецы, захребетники, коросты, стоноты, нытики, одинокие, кому пойти некуда. Они его изводили буквально.

– Это он вам говорил?

– Да, чуть не дословно. Но он никого не мог… отшить. Никого.

– Слабость?

– А вот слабость или сила – вопрос философский. Извините, мне на совещание идти нужно.

– Последний вопрос. Когда и по какому случаю он начал к вам ходить на… сеансы.

– Три года назад был совместный вечер литературного кружка…