Белый хрен в конопляном поле - Михаил Успенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос принадлежал молодому, ненамного старше братьев, человеку с узким белым лицом и пронзительными черными глазками.
Он сидел за деревянной стойкой, скрывавшей его по грудь.
Не дожидаясь, пока братец вывалит какую-нибудь грубость, Тихон жалобно сказал:
— Нам бы переночевать…
— Сколько угодно! Живите хоть до самой смерти! Мы с мамочкой всегда рады любым гостям! Будем знакомы — Норман Бейтс!
Он говорил на чистейшем посконском, но голос его словно бы принадлежал другому человеку: губы шевелились не в лад со словами…
— Чисто живешь, — одобрительно сказал Терентий вместо ожидаемого хамства.
— Это все мамочка, — сказал Норман Бейтс. — Она у меня такая чистюля… Да вы проходите, проходите, смелее. Вот только я ваши имена в книгу запишу… Назовите их, пожалуйста.
Братья переглянулись, явно предостерегая друг друга от возможного нарушения тайны.
— Леон я… — сказал Тихон.
— А я Парфений, — сказал Терентий. — Мы дети лесоторговца Таская…
И, подумав, добавил:
— Покойного…
Норман Бейтс вытащил из-под стойки толстенную книгу, взял круглую черную палочку и что-то написал. Потом перевернул книгу к гостям и палочку им предложил:
— Распишитесь, пожалуйста!
Тихон с удовольствием увидел свое новое имя и вывел с помощью удивительной палочки: «Леон».
А Терентий прочитал не только свое и брата имена, но и то, которое было последним до них.
— Э, да у тебя, никак, девка ночует! Хороша ли?
Владелец гостиницы сперва побелел, потом покраснел.
— Н-не знаю, — сказал он. — Мисс Мэрилин внезапно уехала. Мне показалось, что она от кого-то скрывается…
Терентий крякнул.
— Жаль! Уж от меня бы не скрылась!
— Поднимемся наверх, — сказал Норман Бейтс. — Я покажу вам ваши комнаты. Вот и ключи от них. Мама, я сейчас! — предупредил он невидимую маму.
Ключи, небольшие и блестящие, прикреплены были к деревянным грушам.
— Что же он про деньги ничего не сказал? — прошептал Тихон, когда поднимались по лестнице.
— А мы встанем пораньше и смоемся! — ответил Терентий. — Как хорошо, что каждому по комнате! Надоел ты мне за дорогу-то!
— Можете принять душ, а потом поужинать, — предложил Бейтс.
— Я с удовольствием! — воскликнул Тихон. — А что такое душ?
Вместо ответа гостинник открыл одну из десятка дверей, идущих вдоль коридора.
Там оказалась небольшая комната, освещенная таким же ярким светильником, что и внизу. Стены были выложены белыми плитками. По стенам шли железные трубы, уходили вверх, а уж оттуда свисала перевернутая железная чашка.
К трубам были прикреплены рычаги.
— Это — холодная вода, а это — горячая, — объяснил Норман Бейтс.
Он тронул один из рычагов — из чашки пошел дождь!
— Здорово! А дом не зальет? — встревожился Тихон.
— Так тут же слив есть…
Действительно, под дождевой чашкой в пол был вделан белый лоток с отверстием. Тихон внимательно смотрел, как вода уходит не пойми куда. А на краях лотка водяные капли были какие-то темноватые…
— Я сейчас все тут приберу! — захлопотал гостинник. — Кто из вас моется первым?
Тихон посмотрел на Терентия. Тот махнул рукой.
— Баловство это — мытье ваше! Мне бы только до кровати доплестись, а потом меня плетью не подымешь! Да мне и нельзя прическу мочить…
— Прекрасно! — обрадовался Норман Бейтс. — Только на ночь не закрывайтесь — не от кого, а утром я завтрак подам прямо в постель…
— Ну, я пошел! — объявил Терентий и действительно пошел.
Комната была небольшая, постель — удобная, а простыни такие белые, что Терентий даже устыдился своей немытости и пожалел, что уступил свою законную очередь этому проныре Тихону. За дверью прошуршали шаги гостинника, зашумела вода в душе. Хитрый Тихон стоял под теплым дождиком и напевал про любовь и про мир во всем мире.
Терентию стало скучно, а спать почему-то вдруг расхотелось. Он снял тяжелые башмаки, беззвучно открыл дверь и спустился вниз. Сразу определил, где кухня.
Там было на что посмотреть: плита большая, а куда класть дрова — непонятно. Да и не было никаких дров, и угля не было.
Зато имелся ледник — не в погребе, как у всех добрых людей, а прямо на кухне.
Терентий живо сообразил, как этот белый ящик открывается.
Внутри хранились всякие вкусные вещи. Терентий снова почувствовал голод, схватил палку черной колбасы и сгрыз половину, а половину спрятал под жилет.
— Так. Наелся. Теперь бы еще…
Тем временем Тихон намыливал мочалку каким-то душистым серым мылом. Одежду свою он развесил на крючки, торчащие из стены, а спящего Василька положил на табуретку. Неизвестно ведь, можно ли мыть василисков.
В душе имелась и занавеска, сделанная из полупрозрачной не то кожи, не то ткани — вроде рыбьего пузыря.
Тихон пел старинную песню:
Выхожу один я на дорогуВ старомодном ветхом шушуне.Ночь тиха, пустыня внемлет богу -Загрустила тяжко обо мне!Не жалею, не зову, не плачу,И не жаль мне прошлого ничуть.Увяданья золотом охваченный,Я б хотел забыться и заснуть…В небесах торжественно и чудноЧасто чудится одно и то ж…Что же мне так больно и так трудно?Саданул под сердце финский нож?Не грусти, родная, успокойся.Я б хотел навеки так заснуть.Не такой уж горький я пропойца,Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь!
Внезапно повеяло холодом — дверь открылась. Потом послышался женский визг и хохот Терентия…
Тихон перепугался, быстро отдернул занавеску. В дверь протискивалась женщина в черном чепце, почти закрывавшем лицо. В руке у женщины был громадный нож. Терентий обхватил ее за пояс и пытался удержать, но баба попалась, как видно, здоровая…
Голый человек беззащитен, а если в глаза ползет щиплючее мыло — беззащитен вдвойне.
Рука с ножом приближалась…
— Берегись, брат! — отчаянно вскричал Терентий.
Рука с ножом застыла. Терентий без труда повалил женщину на пол, отобрал нож.
Тихон промыл глаза.
— Чего стоишь, дура голая? — рявкнул Терентий. — Помоги этого ишака кировабадского связать, пока не очухался!
Нахватался он, однако, словечек от бочковых арестантов!
Тихон бросился на помощь.
— А я, главное, думаю, — торопливо говорил Терентий, ловко нарезая лентами длинную черную юбку, — хозяин-то молодой, значит, и мамаша должна быть еще годная в дело. Дай-ка, думаю, посмотрю, что за мамаша. Слышу — идет кто-то. Выглянул — точно, баба. Я тихонечко за ней. Смотрю — к тебе направляется. Хочет, видно, посмотреть, как у тебя что устроено. Меня зло взяло — разве у меня-то хуже? Подскочил к ней, задрал юбку — ан под ней портки!
— Кто же это? — ужаснулся Тихон.
— Гостеприимец наш — Норман Бейтс! Ты мне должен спасибо сказать, а пуще того — Васильку. Он от моего крика, видно, проснулся… Одному мне бы не справиться, — вздохнув, признался он. — Все-таки взрослый парень уже этот Норман…
Маленький василиск, исполнив свой долг, сладко зевнул и свернулся калачиком на табуретке.
Тут и Нормана Бейтса, иностранца, отпустило. Он разинул рот — хотел заорать, только Терентий живо содрал с него чепец и тем чепцом заткнул опасное отверстие. Ни рукой, ни ногой гостинник все еще не мог шевельнуть — но уже по другой причине.
— Зачем, братец? Может, он нам хочет все объяснить!
— Мне его объяснения до пихты и до ели.
Тихон отчего-то не стал возражать, вернулся под душ и смыл с себя пену.
Потом мычащего хозяина перенесли вниз и положили за стойкой, чтобы не видно было с порога. Но все равно Терентий запер дверь.
— А теперь посмотрим, чем этот бобер бомбейский богат…
— Братец, воровать-то плохо! Рыцари не воруют…
— Да уж чего хорошего, — согласился, чтобы не расстраивать близнеца, Терентий и полез по всем комнатам подряд.
— Воровать рыцари не воруют, — приговаривал он, заглядывая во все шкафы и комоды, — а от законной боевой добычи не отказываются…
Норман Бейтс жил и взаправду не бедно. Вот только ящик, в котором он хранил деньги, был железный, и пришлось с ним повозиться — благо, хоть инструмент нашли.
— Ну, вот и дорожку оправдали, — сказал Терентий. — Теперь купим коней, опять как люди поедем… Только освобождать я никого больше не согласен!
В одной из кладовых нашли заплечный мешок и договорились наперед тащить его по очереди, поскольку набили мешок основательно: и съестных припасов набрали, и одежды, и много всяких вещей, без которых не обойтись в дороге.
Нашлось и оружие — ведь арестанты мечи-то у героев отобрали. Терентий, подумав, прихватил нож, едва не поразивший брата, а для Тихона выбрал ладный топорик.
Проверив очередную комнату, Тихон заорал благим матом, поскольку употреблять мат неблагий ему натура не позволяла.
— Чего орешь, дурак? Киндей услышит!
— Братец, миленький! Там… Там…
Там, в совершенно пустой комнате, сидела в кресле женщина в черном и в черном же чепце. И давно, видно, сидела, поскольку успела уже истлеть — только зубы щерились навстречу близнецам. Из-под чепца торчали седые космы.
