Белый хрен в конопляном поле - Михаил Успенский

Стремглав даже глаза придержал руками, чтобы из орбит случайно не вылезли.

— Постой! А как же великие свидетельства древности — эпосы там всякие, сказания… Куда же ты «Были Ада» и «Олдиссею» денешь, сложенные Великим Скупцом? Кто, по-твоему, построил циклопический звездодром Бумазеи? Кто изображения философов Бабрия и Фесона изваял, кто создал прекрасный торс Автандиллы Форосской?

— Ну, это совсем просто. Эпосами неталийские алхимики баловались. Им ведь подолгу приходится ждать, пока ихние составы в атанорах доводятся до нужной кондиции. Иногда годами! Делать им нечего, бездельничать скучно. Вот и сочиняют, а потом пергамент состарят особым раствором и хвастаются: вот, мол, нашел в бабушкином сундуке памятник древности! Создателей же великой «Олдиссеи» мне вживую показывали в городе Хрякове — они не то странствующие актеры, не то бродячие единоборцы.

— А отчего же они не хотят свои собственные имена прославить? Что-то не вяжется!

— Очень даже вяжется! Если бы тот неизвестный алхимик «Были Ада» подписал своим именем, его бы тут же известные сочинители заклевали, по стенке размазали. Уж нашли бы, к чему придраться! Строка длинная, корявая, список лошадей слишком обширный, едва ли до половины прочитаешь, с ума сойдешь от скуки… А к старине у нас почтение, поскольку считается, что раньше все лучше было… Да и продать древнюю рукопись можно с большой выгодой. То же самое и скульпторы. Сам изваял, сам закопал, сам откопал, сам продал богатому невежде за хорошие деньги. У Автандиллы голова получилась корявая, а обе руки левые — отбить их, и дело с концом, готов образец женской красоты! Я всех на чистую воду выведу!

— А кто же Бумазеи построил? — не сдавался король.

— Известно кто — бонжурские рыцари во время Второго сарацинского похода! В пустыне ведь скучно, делать нечего… Они, кстати, и так называемые Древние Сардины возвели, только много песку в раствор клали, вот и получились развалины…

Стремглав аж подскочил.

— Это в пустыне-то скучно, когда из-за любого бархана только и жди сарацинской стрелы? Это ты мне говоришь, ухо моржовое? Мне, который весь поход с коня не слезал? Да когда нам строить-то было, если к ночи сил не оставалось даже для того, чтобы шатер поставить?

Хома Хроноложец слышал, конечно, о безудержном гневе короля Посконии, но представить его в натуре не мог.

— Много жуликов и проходимцев передо мной прошли, много негодяев! — гремел Стремглав. — А вот такого, чтобы у людей древнюю память обкорнать, еще не было! Да ты страшней любого грабителя! Ты даже хуже того стрижанского мудреца, который родословие людей к сусликам возводит! Эй, стража! Взять этого молодца, разложить на скамье да всыпать ему как следует!

Посконскую стражу два раза просить не надо. Покуда Хроноложца пороли, он верещал:

— Я докажу! Я звездные таблицы представлю! Не сходится ваша история по звездам-то, отовсюду белые нитки торчат! В обмане живете, как черви слепые! А мне откровение было в грозе, буре и осадках в виде дождя и мокрого снега! Консерваторы тупоголовые! Обскуранты сущеглупые! Ретрограды узколобые! Мракобесы хреновы!

За такое неуместное упоминание посконского государственного символа пришлось еще добавить ученому мужу горяченьких.

Верно говорят у нас в простом народе, что от большого ума одно горюшко.

А король приговаривал:

— Ежели меня, бедолагу, с императором Кавтирантом станут отождествлять, то тебя теперь непременно с пророком Бездолием в веках перепутают. С тем самым, который после императорской порки до конца жизни присесть не мог и даже спал, воротом на гвоздик подвесившись…

Потом Стремглав, как водится, отошел. Про себя он не мог не признать, что и вправду летописцы — народ продажный и недобросовестный.

Пораженные места Хроноложцу смазали дорогущим бальзамом, отчего они стали даже лучше прежних. На дорогу мужицкий король дал ученому увесистый кошель с деньгами:

— Помни щедрость посконскую да не бреши больше!

На заработанную, выстраданную самой неразумной частью тела компенсацию Хома Хроноложец, добравшись до Немчурии, издал толстую книгу под названием «Летам человечества новое счисление, сиречь Всяк сам себе прадедушка».

Книга эта стала вдруг прославлена во всей Агенориде. Напрасно другие ученые пытались что-то возражать бродячему гению. Он всех противников повергал во прах блеском своих доказательств, а в качестве главного аргумента подымал полы отороченной соболем мантии и просил засвидетельствовать свое мученичество от невежественных посконских дикарей и в особенности от самозваного короля Стремглава. Поэтому всех критиков своих смело объявлял посконскими агентами.

После этого всяк был вынужден признать правду Хомы. Даже здравомыслящие дотоле люди, прочитав его книгу, начинали смотреть на прошлое совершенно по-другому. Вскоре получил он и звание, и кафедру в Плезирской Академии и обрел множество последователей.

Ректор Академии мэтр Забульдон нарадоваться не мог, что заполучил в свои ряды такого светоча знания.

Значит, и вправду сыновьям посконского короля-оскорбителя вряд ли нашлось бы место на студенческой скамье — даже совершенно не причастных к порке молодых посконичей принимали в Академию с большим скрипом и только за большие деньги.

ГЛАВА 12,

Известие о том, что придется ехать в желанный Плезир под чужими именами, возмутило принцев.

— Батюшка, миленький, так ведь мы тогда обманщиками будем! Это нехорошо, не по совести! — сказал Тихон.

— Чтобы я, королевич, купчишкиным сыном прикинулся? Позор такой на все годы учения принял? — сказал Терентий.

— Молчать! — сказал Стремглав. — Или так, или вообще никуда не поедете! Королевичи они! Шорниковы внуки, вот вы кто! Жаль, конечно, что не зимой в путь вас отправляю. Поехали бы с рыбным обозом, и вся недолга. Вот ваши грамоты, все составлено честь по чести. Имена свои забудьте, как со двора сойдете. Ты, Тихон, станешь зваться Леоном, а ты, Терентий, — Парфением. Дети крупного лесоторговца Таская… Покойного, — добавил он, подумав. — Так вернее будет… А официально объявим, что поехали, мол, посконские принцы избывать свою дурь у мудрецов Буддистана…

— Государь, — вмешался Ироня. — Я вот о чем подумал. Парнишки ведь сильно похожи на тебя, одни брови чего стоят. Их же могут запросто узнать — хотя бы по клеветническим лубочным картинкам. А уж наши посольские точно узнают. И стоит какой-нибудь судомойке проболтаться…

— В самом деле, — сказал Стремглав. — Как-то я об этом не подумал… Вот незадача! Ну, брови можно и подбрить, носы поломать…

Королевичи разом заревели.

— И еще горбы им набить, — усмехнулся Ироня. — И кудри покрасить.

— Дураки вы, дураки, хрен с вами со всеми! — из-за портьеры выскользнула бабка-фрейлина Инженю. Она, по своему обыкновению, подслушивала. — Вы и в самом деле детей отправляете на погибель. Вот послушайте, что я вам скажу…

С бабкой Чумазеей произошли большие перемены. Теперь никто бы не дал ей законных восьми десятков.

Пообщавшись с посольскими женами, с бонжурскими торговцами, сама посетив Плезир с визитом доброй воли, она много чего полезного для женщины узнала. Платила лекарям-омолодителям, не торгуясь. Велела, чтобы силикону не жалели. Маски применяла из меда, смолы, толченых майских жуков и жеваной коры черного дерева. Одних париков у нее было две сотни. Подслеповатый посол до Мусчино даже пытался за ней приударить.

— Словом, ты, Стремглавка, к завтрему сам сыновей не узнаешь! — закончила престарелая красотка свою речь.

Назавтра день выдался суматошный: изучив очередную газету, король трижды порывался объявить Неверландам войну. Пущенный его рукой табурет просвистел в двух пальцах от дипломатически неприкосновенной головы господина Стоола ван Стуула.

— Я вам покажу, селедки обезглавленные! Вы у меня узнаете, как с сарацинами договариваться! Вы у меня усвоите, как мимо таможен ходить! Вы у меня поймете, как посконских девок вывозить!

Умирить государя мог только Ироня.

— Так ведь их тоже понять можно, — меланхолично заявил он. — У них-то бабы дюже страшные, недаром в международном трибунале заседают. Вот потому любая наша пастушка, даже и дурочка, приглядней неверландской великой герцогини Мальвазии. С сарацинами нынче только ленивый, то есть ты, не договаривается. А уж за таможни единственно с наших людей спрос, совсем обнаглели…

— Аудиенция окончена! — рявкнул король. — Шута благодари, куль буландский, что живым уходишь!

После чего залпом заглотил ковш совиньона, без сил повалился на трон, закрыв глаза.

Когда же король их открыл…

— Что, Ироня, молодая смена тебе пришла? — спросил он. — Ну-ка, ребята, размыкайте мое горе! Для начала колесом пройдитесь…