Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин

– Этих-то кто приговорил?

– Сам хотел бы спросить. Токо что и подошёл... По лесам шатался, траву хлебную искал...

– Траву, траву... Запаслись мы хлебом. И многим другим запаслись, слава Христу. Сам-то где? Тоже прикончили?

– В шатре, наверно. Небось с бабами своими зорюет.

Исай поддёрнул порты и устремился к шатру, серый, маленький, вертучий. «Чистый воробей!» – усмехнулся Володей.

– Ты их подбил? – выговорил Любим. – И Милка... тоже ушла?

Володей ответить ему не успел.

Из шатра выскочил испуганный Исай.

– Он там... холодный, – проговорил, стуча от страха зубами.

– Холодный, дак погрей, – кривясь злою ухмылкой, посоветовал Любим.

– Я грю, кончился он.

Любим равнодушно отвернулся. Ему не было жаль этих отживших своё старичишек. Жалел лишь о Милке. Был в походе, всё о ней думал. Он догадывался, что здесь не обошлось без Володея, и поэтому злился на него.

– Это ты... ты, Володей, – накинулся Гарусов на Володея.

- Ты разе сомневался, что я Володей? – усмехнулся тот, отступая к воде.

– Я грю, ты их подбил! Берите его... вяжите!

- Не сразу! – прыгнув на карбас и оттолкнувшись, сказал Володей.

– Любим! Бери казаков и гоните его оттуль! – требовал Исай, сам боясь связываться с Володеем.

– Чо ты к нему пристал? – огрызнулся Любим, которому не хотелось ссориться с другом. Да и знал, Володей на карбас живым никого не пустит. – Туфанов искать надо...

– Ищи ветра в поле...

– Следы-то есть. По следам и найдём.

– Верно, – поддержал его вислоусый, с пегою бородой казак, которого в остроге звали Молчуном. Иной раз и слова от него не добьёшься, а тут разговорился. – А ты со своими воюешь.

– Ладно, пёс с им... Воеводе про все его выходки доведу, – смирился Исай.

– Мне ведь тоже есть что сказать про тебя... Как девок здешних портишь, с колдуном водишься, туфанов да и других стригёщь, как овечек. А ясак половинишь, – не остался в долгу Володей.

Исай погрозил ему пальцем:

– Не заедайся, Отлас! Кишка тонка со мной ссориться.

– Ничо, выдюжит.

– Я грю, лучше мирно жить, – начал отступать Исай, знавший многие за собой грехи.

– Можно и мирно, – согласился Володей.

– Тогда вот чо... Тогда бери с собой Молчуна и Любима... Ишшите их. Ясак берите... А мы к себе поплывём, – решил Исай.

– Счастливой дороги, – пожелал Володей, с карбаса, однако, не сошёл, пока Исай с остальными казаками не уплыл.

– Убиенных-то схоронить надо, – сказал Молчун и принялся рыть могилу.

– Не траться, дядя Филипп, – остановил его Володей. – Вон там яма есть... туфаны еду в ней хранили. Всех троих туда и положим.

Зайдя в шатёр, обыскал, нет ли чего ценного. Нет, Егор всё аккуратно подчистил. Ощупав покойника, обнаружил на гайтане золотой крест и на толстой, тоже золотой, цепочке – кисет. Крест оставил, кисет сорвал и сунул в карман. Лицо Антуфия казалось живым. Не ожидал старик смерти, мечтал добраться до далёкого Тобольска, но так и не повидал его. «Может, и я вот так же где-нибудь век свой кончу», – подумал Володей, ощупывая в кармане кисет. Что в нём? Может, золотишко? Нет, лёгок весом. Но если Антуфий хранил его при себе, тая от всех, значит, чем-то дорог был кисет.

– Старик-то на русского похож, – вглядываясь в черты при жизни расплывчатого, теперь закаменевшего от холода, чёткого и, быть может, красивого когда-то лица, проговорил Любим.

– Туфан, – отмахнулся Володей. – Все они туфаны.

– За что же они его? – Любим заметил, что друг хитрит.

А ведь знает что-то.

– Сам помер... Это тех кончили. Те и мутили здесь воду.

– Те? Вот не подумал бы, – искренне удивился Любим.

– Жизнь долгая, брат. Ишо не раз ошибёшься. – сказал Володей.

– Лишь бы в дружках своих не ошибчись, – сверля его своим ястребиным взглядом, намекнул Любим. Потом спросил прямо: – Ты вот что, ты не мудри. Сказывай, как мне Милку найти?

– Найдём, – успокоил его Володей. – Токо отдадут ли её? Теперь молодые силу взяли.

– Отыму! Украду! – скрипнул Любим зубами.

Володей удивлённо присвистнул: видно, крепко присушила. А ведь и погрела-то всего одну ночку! И сколько недель в походах провёл, может, на краю гибели не раз был, а всё помнил о той ночи.

Баб мало, что ли? – сказал равнодушно. – Будут разные на пути.