Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин

Со стороны реки шумнул ветер, прорвался в лес и отряхнул с рябины последние листочки. Облака, поднимаясь ввысь, слились с серым небом, в котором подали голос улетающие казарки. Задрав голову, Володей увидел их тёмный клин. Медленно, грустно прощались они с отчизной. Как-то встретят скитальцев чужие края?

Из шатра, пошатываясь от сна и старости, выбрел вождь. Ничто не мило ему, живёт в ожидании смерти и всё же боится чего-то. Вот Гарусова боится... А смерти – нисколько. Странное дело!

– Скажи-ка, дед, – указывая на слюдяные блёстки туфанки, спросил Володей, – много у вас этого?

– Полно! – чисто, по-русски произнёс старец, и Володей не удивился, забыв, что ещё недавно вождю переводчиком служил Егор.

– Дак ты покажи мне, где всё это? – загораясь, допытывался Володей, вертел старца, как куклу. У того моталась белая, в редком пуху голова. Перед заплывшими паучьими глазками колыхался багряно-зелёный лес, усыпанные лиловым и жёлтым листом травы муравьиные кучи, пни, облако, прикрывшее не успевший уйти на дневной отдых однорогий месяц, и хохочущая во весь рот жена для левой руки... девчонка почти, глупая и взбалмошная. Ещё увидел он, что от реки, где только что паслись косачи, набивая зобы галькой, возвращались молодые туфаны и этот шальной русский может опозорить вождя перед ними.

– Пусти... скажу... это там. Вели Егору... проводит... – прохрипел старик, и Володей опомнился.

– Дак ты русский? Из наших, что ли?

– Молчи! После! Сейчас молчи.

Ладно, Егора-то отпусти со мной. Хочу слюду поглядеть... не видывал, где она... где залегает, – успел обусловить Володей.

Молодые охотники понатащили битой птицы. Володей сам охотник заядлый, но, увидев столько загубленных косачей, содрогнулся. «А людей-то в войнах разве меньше губят?» – тут же оправдал он туфанов и поманил к себе Егора.

– Айда, брат, прогуляемся. – И показал слюдяную пластинку. – Туда, где эти штучки лежат.

– Айда, айда, – закивал Егор с готовностью. И, разминая затёкшие за ночь члены, Володей рысцой припустил в лес, по наитию угадывая направление. Шли до речонки какой-то, притока Учура, потом свернули.

– На тот берег надо, – сказал Егор и, отыскав в кустах лёгкую калданку, жестом пригласил в неё Володея.

Переправившись, спрятали лодку и снова вёрст пять тянулись вдоль речки. Потом взобрались на крутой каменистый берег, который странно и непривычно блестел. Вглядевшись в камни, Володей заметил тонкие слюдяные прослойки. Склонился, царапнул ногтём, слово не доверял своему глазу.

– Дак вот она, Егорша! Слышь, вот сюда-то!

– Нет. Надо идти к озеру, – угрюмо возразил охотник и стал карабкаться по утёсу. Утёс был крут, с редкими выступами, но каждый из охотников до этого и по горам хаживал, и вскарабкивался на высоченные деревья. Потому и одолели подъём быстро. – Теперь туда, – указал Егор.

Другая сторона утёса была полога, и они сбежали с неё, остановившись подле старой листвянки.

– Дай дух перевести, – придерживал своего спутника Володей. – Осмотримся хоть... Вишь, красота какая!

Перед ними опять встали горы, не высокие, не грозные, а словно каменные подставки для могучего девственного леса. От подножья до самых вершин взбирались по ним деревья, не спеша, без сутолоки, точно сторожевые казаки на вышки. И гора ближняя, серовато-зелёная, возвышалась над лесом двускатной крышей, но и на самой этой крыше примостилась кряжистая сосна. Она склонилась к обрыву, точнее, к другой сосне, выросшей на соседней вершине, боковина которой была лысовата. Меж гор образовалось довольно глубокое ущелье, по которому нешумная бежала речка. И когда выглянуло солнце, лысина правой горы так засверкала, что Володей прикрыл ладошкой глаза.

– Тут, – пробормотал Егор, но Володей не понял его. С кедра, под которым они стояли, упала огромная шишка, слегка оцарапав Володею ухо. Задрав голову верх, он увидал затаившуюся в ветвях белку, заготовлявшую на зиму пропитание.

– Эй ты, – погрозил ей пальцем. – Угробить могла.

Разломив шишку, половину отдал Егору и начал выколупывать из неё мягкие, но уже начинающие твердеть сочные ядрышки. Синь, зелень и тишина мощным потоком втекали в людские души, и среди величавого покоя природы все слова казались ненужными. Чистые, ещё не успевшие огрубеть в сутолоке жизни души наполнились ароматом деревьев, трав, их ласковым шелестом и пьянящею синевой, и не хотелось никуда идти, что-то искать, с кем-то воевать или мириться. Сам мир, могучий и праведный, вобрал в себя всё, наполнил души покоем, отмыв их от суетных устремлений, забот, мелких мыслей. И долго-долго туфан и русский – два самых обычных создания природы – стояли, потрясённые, молча, упиваясь нетронутой красотою тайги, порою мрачной, порою грозной, теперь же ясной и доверчиво открытой.

Вот что-то хрустнуло в ущелье. Володей очнулся, услыхав хрипловатый дых зверя.

– Тсс! – туфан прижал к губам палец и выглянул из-за каменного выступа. Саженях в десяти по другому ущелью к реке бежала тропа. По ней неспешно спускался табун оленей. А дальше, за этой тропою, за зелёным окоёмом, синел Учур, на дальнем, едва видимому берегу которого был уже другой, сизый и неровный, лес.

Егор вынул из колчана стрелу, оттянул тетиву, но от Володеева удара стрела упала в стороне от оленей.

Не озоруй... дай им напиться, – мягко, зная, что рассердит охотника, попросил Володей. – Мы не за тем сюда шли.

– Звери же... совсем под руками.

– Не в последний раз.