Райский уголок - Нина Стиббе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я с тобой не пойду, – сказала я маме.
– Но ты же не можешь оставаться здесь, – сказала она. – Без меня.
Мистер Холт был в этом отношении благоразумнее. Он сказал, что мы вольны уйти или остаться, если хотим, но что он желал бы, чтобы мы руководствовались здравым смыслом и чувствами нашей матери, – что, откровенно говоря, было непосильной задачей.
В общем, мама ушла. Не в арендованный коттедж неподалеку от Гроукант-лейн, а переночевать на матрасе у Кэрри Фрост в каморке около Лестерского ипподрома. Кэрри ей была не подруга – по сути, – а бывшая прислуга. Давным-давно, готовясь к поступлению в художественную школу, Кэрри работала нашей гувернанткой и научила нас петь каноном «Лондон горит»[31], от чего мы балдеем по сей день. Короче, мама, Дэнни и собачка Сью ушли, а мы смирились, что придется жить с мистером Холтом. И хотя жутко тосковали по маме, мы не слишком волновались, как если бы она поселилась в съемном коттедже, который вполне мог стать постоянным жильем.
Утром я собиралась на работу. Мама отсутствовала целый день и целую ночь, и в доме витало напряжение. И хотя я не так уж сильно тревожилась, все же в глубине души ощущала смятение – ведь сколько горестей учинил маме этот мир. Все мужчины, которые занимались с ней сексом дважды, хотя уже в первый раз она рыдала; мужчина, который ударил ее локтем в лицо; козел, который стащил все ее деньги; женщина-водитель, которая назвала ее овцой, потому что мама не притормозила на «зебре», поскольку ею в тот момент овладел всепоглощающий ужас. И близкий родственник, который, когда она была совсем ребенком, изображал, будто собирается задушить ее, когда ее мать отвернулась, и потом обозвал ее идиоткой, потому что мама поверила ему и расплакалась.
В окно я увидела Миранду. Мы часто ходили вместе в «Райский уголок» и обратно. Я терпеть не могла рассказывать ей о чем-нибудь личном. У нее было слишком извращенное восприятие, она могла сказать «типичный мистер Холт», понятия не имея, что для него типично, поскольку она с ним даже не знакома. У Миранды была привычка все подавать в искаженном и абсолютно неверном свете.
И уж точно я не хотела обсуждать с ней мою семью, особенно в те дни. Поэтому, как обычно, я положила на алтарь Майка. Откровенно говоря, если бы кто-нибудь обсуждал моего парня так много, как я обсуждала Майка Ю с Мирандой, я бы обозлилась или приревновала. А Миранда – нет. Она обожала говорить про него и ни о чем не подозревала.
И я начала с налета:
– Как поживает Майк Ю?
И дальше просто позволила ей нести обычный вздор, не беспокоясь, как бы не проболтаться, что моя мама сбежала с нашим малышом и нашей собакой.
В то утро Миранда рассказывала, как они с Майком смотрели «Смоки и бандит» и как они разработали невероятно эротический способ держаться за руки, пожимая их, и поглаживая, и вращая, и держась одним пальцем, касаясь кончиком пальца кончика пальца, лаская ладонь другого ноготками и т. п. По словам Миранды, это было восхитительно, потому что никто вокруг не подозревал про их сексуальные ласки, и хотя все было немыслимо эротично, она и про фильм не забывала и даже поняла большую часть, а свободной рукой запихивала в рот сладости.
– Как там дедушка Майка? – спросила я, разрушая чары.
– Э… – растерялась она. – Не знаю, но бедняжка Майк вынужден возить его в кресле.
Я не знала, что сказать на это, и мы шли молча, пока Миранда не проговорила:
– Майк прекрасен, он не сердится на меня из-за Большого Смига.
– Не сердится из-за чего?
– Из-за того, что я позволяла Большому Смигу ставить машинку в мой гараж. Ну, когда мы с ним встречались.
– Я думала, у Смига мотоцикл.
Миранда рассмеялась.
И я опомнилась:
– Ах да.
Потому что это была метафора.
Работа не слишком отвлекла меня от грустных мыслей. Худо-бедно я убедила себя, что у мамы все обстоит хорошо и что она скоро устанет от стесненных условий обиталища Кэрри и ее дурного музыкального вкуса и вернется домой. Но в голову полезли другие мысли. Во-первых, Майк Ю. Мне было грустно, что он не понимает метафоры Миранды насчет «машинки и гаража» (которые он, конечно, понимал даже меньше меня) и, возможно, думал, что отношения между Мирандой и Большим Смигом предполагали использование автомобильного навеса при доме семейства Лонглейди. Не то чтобы это имело значение для меня, но все равно неприятно. Ну и потом, вся эта история с уровнем «О», я уже сомневалась, стоило ли так дерзко вести себя с мисс Питт.
Леди Бриггс заметила, что я выгляжу задумчивой, и попросила поведать свои секреты. Я не хотела посвящать леди Бриггс ни в свои мысли, ни в свои тайны – она же слишком чокнутая, чтобы понять, о чем речь, и уж точно не получила бы никакого удовольствия, – но мне было ее ужасно жалко, ведь ей, кроме меня, и поговорить не с кем.
– Мне нечего рассказать. Разве только про то, что мне всего пятнадцать и мне не по возрасту заниматься такой работой, да еще про то, как моя мать бросила моего отчима, потому что сама облажалась.
– Но она вернется? – спросила леди Бриггс.
– Да, надеюсь, вернется, она не сможет жить без нас.
Леди Бриггс показала на свой секретный телефон и спросила, не хочу ли я позвонить домой, проверить, не вернулась ли мама. Я сказала – нет, спасибо. Я знала, что расплачусь, если трубку возьмет не она, а если ответит Джек, я совсем раскисну.
– Она вернется вот-вот. Я совсем не переживаю.
– Тогда почему ты такая печальная?
– У меня есть причины для хандры, – ответила я, и леди Бриггс взяла меня за локоть и смотрела мне прямо в глаза, пока ее веки не задрожали.
– Мне жалко Эмму Миллз, – сказала я и сразу пожалела о своих словах.
– Эмму Миллз? А почему тебе ее жалко?
– Я уронила ее, помните? И она умерла.
– О да, но не думаю, что разумно переживать из-за этого, как не думаю, что романтические интриги твоей матери должны занимать твои мысли. Полагаю, ты на пороге влюбленности. – И леди Бриггс зловеще поцокала. – И в этом и заключается причина твоей