Формула всего - Евгения Варенкова

– Черные очи да белая грудь

До самой зари мне покоя не дают.

Эх, распошел, росыво грай пошел,

Эх, распошел, хорошая моя! –

распевал краснощекий купчик. Увидав Какаранджеса, он чуть не вывернул себе шею.

– Тпру! – натянул купец вожжи. – Ты кто такой? Гном?

– Я – Какаранджес! А гномы вымерли.

– Да кто их знает?!

– Барин, – обратился к хозяину тройки Драго. – Мы в Кучириц идем, а говорят, дорога эта объезжая. Не знаешь, как сократить?

Купчик задумался, а потом произнес:

– Спуститесь в овраг – там Васька валяется. Он пастух и все вам расскажет.

– А подсвечник не нужен? – снова влез коротышка и, к удивлению Драго, вытащил из мешка бронзовый канделябр. – За три золотых отдам!

– Росту в тебе мало, а жадности много, – покачал головой купец. – Такой и золотого не стоит.

– Не хочешь – не бери, только дешевле ты нигде не найдешь!

– Два золотых.

– Он твой.

Купец положил подсвечник рядом с собой и подобрал поводья:

– А что, цыган, нравятся тебе мои кони?

– Украл бы их, барин!

– Ха! – купцу понравился ответ цыгана. – Удачи тебе.

– А тебе в пять раз больше! Золота в судьбе! Все дороги с песней!

Купец лихо гикнул и умчался вперед, начав оборванную песню с того момента, на котором закончил:

– Подэньте, подэньте бравинта тыгдым,

Печали забудем, зальемтеся в дым!

Эх, распошел, росыво грай пошел,

Эх, распошел, хорошая моя![63]

Коротышка между тем спрятал деньги за пазуху, и Драго спросил у него с подозреньем:

– Откуда у тебя этот подсвечник?

– Как будто не знаешь?

– Ты учителя обокрал?!

– Ну да. А что тут такого?!

– Он же нас кормил, поил, пустил ночевать! Какой гаже поступил бы так же?! Теперь он ни одному цыгану верить не будет! Это… нехорошо.

– Вот еще выдумал. У него столько добра – гаже даже и не заметит.

– Все равно тебе это выйдет боком!

– Ерунда! Бог все видел и меня не покарал – значит, я прав!

– Нарвешься ты когда-нибудь, Какаранджес.

– А мне жизни не жалко! Хоть завтра в петлю – мне безразлично.

– Ну да. Подсвечник скинул – больше ничего на земле не держит!

– Ты рассуждаешь, как святоша, а не цыган!

– Что-о-о?! Голова с капустой! Брехучий хомяк! Чтоб ты репой подавился! – Драго вышел из себя в мгновение ока. Казалось, он сейчас разорвет Какаранджеса пополам, но это было всего лишь проявлением цыганского темперамента, не стесняющегося вспыхивать и по самым ничтожным поводам, тогда как на этот раз основания кипятиться у Драго были весьма серьезные – что подумает о нем Наиля?!

Коротышка сносил брань терпеливо, ожидая, когда гроза отлютует.

Наконец Драго устал ругаться и пошел молча. Компаньоны перешли через холм и спустились в пологую лощину. По ней растянулось коровье стадо. Подростки-подпаски играли в карты, а Васька-пастух, как справедливо заметил купчик, именно валялся, уложив рядом с собой незаряженную берданку. Он оказался весьма польщен, что потребовался хотя бы кому-то; пусть даже этот кто-то – простой цыган, а просьба, с которой он обратился, – сущий пустяк: показать короткую дорогу.

– Там дальше речка, – сказал пастух, – мельница старая. Перед ней отворотка направо. Увидишь сразу. Она в Волотеменский лес ведет. Лес пройдете – тут и Кучириц!

Не чувствуя ни усталости, ни тревоги, цыган с коротышкой отправились по подсказанному пути. Если бы Драго действительно владел даром пророчества, который столь часто и при этом ошибочно приписывают цыганам, он бы обязательно сделал крюк. Два крюка. Десять крюков! Лишь бы не соваться в Волотеменский лес.

Глава двенадцатая

Уважинэ састрэс да тэл гэра лэндэ на чупэ[64].

Мы уж три дня на новом месте. Город Мырвич большущий, за день не обойти. Отец говорит, что больше только Сурвань да Ушицк. Ярмарка здесь богатая. Граф сказал, что в этом месте всем работы хватит, и мы пробудем все лето.

И еще новость – тут уже стоит один табор. Табор Риченгиро, из рода цыгана по прозвищу Рич – Медведь. Они медведей водят. Только мы стоим ближе к реке, а Риченгиро прямо рядом с базаром. Двадцать шатров – заметный табор.

Медведчики лудильщикам не враги, а наши хоть потешаются над занятиями медведчиков, но к ним самим относятся уважительно, как к людям состоятельным. Ведь известно, что медведя поучить – он не меньше коня добудет.

А самая главная новость такая – деду Муше полегчало. Теперь не я ему песни пою, а он мне сказки рассказывает. Сколько он знает историй разных! Про цыгана и арбуз, про то, как дурака послали быка продавать, про купца лысого, про цыгана и красавицу гажи, и как цыган пошел жить к черту – и это только за сегодня! Я уж сказала Муше, чтоб отдохнул. А он потребовал стакан чаю, выпил, лоб рукавом отер и говорит:

– Все. Отдохнул. Хочешь, про кота в мешке расскажу?

– Хочу.

– Ну, это на потом. Вечером напомни мне. А сначала про медведя, – Муша удобнее взбил подушку под бок, пригладил усы и повел историю.

– Молодой я был и удалой. Обещал сыну кнутик сделать. Пошли мы с ним в лес за подходящей палкой, а тут медведь. Сынок мой испугался и убежал, остался я один. Ходил-бродил, да в лесу и заночевал. Просыпаюсь – петухи поют! Знать, и люди близко. Пошел я и встретил охотника. Он мне: «Цыган, куда путь держишь?». Я говорю: «Заблудился! Выведи меня к деревне». Идем мы, стоит дуб, макушки у него нет и наверху, на дупле, сидит куница. Он выстрелил, и куница упала в дупло. Говорит он: «Достань куницу, а то убью». Деваться некуда мне, полез. Взобрался я на самую вершину, пробовал так, сяк, не достану никак. А он заладил: «Достань, а то убью». Залез я в дупло, а выйти не могу! А он подумал, что меня медведь там встретил, и ушел.

Тут Муша задумчиво подергал себя за ус.

– И ведь никак оттуда не выйду, туда-сюда. Куницу взял, сижу. А в дупле мед. И тут слышу я, корябается ко мне кто-то. Затаился – мишка ко мне голову склонил в дупло. Я хвать его за уши, а он попятился и меня вытянул. Я ухватился за край дупла, а мишка упал на землю и убился. Стало быть, у меня теперь два зверя. Я тотчас домой, коня запряг, вернулся к дубу и медведя подобрал. Слава Тебе-то, Господи! Слава, что спас меня. Я потом за куницу купил сапоги и из медведя поддевку сшил. А