Обнаженная дважды - Элизабет Питерс

— У Брюнгильды есть друзья? Ее прибытие должно оживить все вокруг. — Бутон протестующе забулькал, и Жаклин сжалилась над ним. — Не беспокойся, Бутс. Брюнгильда слишком толста, чтобы перелезть через забор, окружающий мой дом. А вчера вечером я напилась с бывшим полицейским, обещавшим мне, что полиция приложит все силы, чтобы защитить меня.

— Я хочу, чтобы ты прекратила отпускать свои шуточки.

Глаза Жаклин расширились.

— Я не шучу. Все в Пайн-Гроув любят меня. Я уже завела много хороших друзей. Я познакомилась с бывшим другом Катлин, стригущим газоны, с менеджером ателье «Бон-Тон», с точной копией Хоксклиффа во плоти, с такими же красивыми мышцами, и женщиной, которая владеет местным книжным магазином.

Бутон с благодарностью ухватился за один из пунктов списка, имевший для него смысл.

— Книжный магазин в Пайн-Гроув? Она, должно быть, голодает. Никто из жителей не умеет читать.

У Жаклин мелькали подобные подозрения, но она обиделась, услышав их от Бутона.

— Они приятные люди, — жестко произнесла она. — И Джан, хозяйка книжного магазина, очень веселая, способная молодая женщина. Она помешалась на Катлин — знает все, что только можно о ней знать, — и я надеюсь получить от нее полезную информацию. Какой же ты сноб, Бутс.

— Прошу прощения. Я не понял сначала, что тебя выбрали почетным гражданином Пайн-Гроув.

— Иди к черту, Бутс. Если ты оставишь меня в покое, я предоставлю тебе набросок через пару недель.

— Так скоро? Это великолепно, Джеки, просто великолепно.

— Не называй меня Джеки, — огрызнулась Жаклин и повесила трубку.

Ближайшим значительным городом был центр графства, расположенный в тридцати милях к востоку от Пайн-Гроув. Он обладал многими удобствами, отвергнутыми гражданами его меньшего собрата, в которые входили два мотеля. Жаклин сделала остановку у торгового центра, прежде чем продолжить свой путь в ресторан гостиницы «Холидей-Инн».

В торговом центре она, с заметной неохотой, купила четыре книги. То, что пришлось внести мизерную часть в доходы Джека Картера и Брюнгильды Карлсдоттир, чуть было не убило ее, но покупка была единственным способом заиметь фотографии драгоценной парочки. Она также приобрела по экземпляру последних книг Мартинеса и Эллрингтон, но только потому, что хороший сыщик не упускает ни одной возможности. Жаклин фактически выпустила их из поля зрения как вероятных подозреваемых.

В ресторане она вытащила книги из сумочки и разложила их на столе. Официантка никак не прокомментировала изображенные лица авторов: злобно смотрящее, мило улыбающееся, пылающее румянцем и (как это было в случае с Августой Эллрингтон) спрятавшееся за чрезвычайно большого, чрезвычайно пушистого кота. Она просто отодвинула томики в сторону и подала Жаклин салат.

Не повезло, подумала Жаклин. Она на самом деле не очень надеялась на удачу. Тщательно пережевывая пищу, она размышляла над своим следующим ходом.

Прямой вопрос тоже ничего не дал. Официантка никогда не видела никого из писателей. Она также ничего о них не слышала. У нее не было времени для чтения. Чтобы сделать приятное посетительнице, она посовещалась с несколькими из своих коллег и наконец обнаружила среди них одну, которая не только умела читать, но и прочла как Картера, так и Карлсдоттир. Она любила книги Брюнгильды.

— Я никогда не знала, как она выглядит, — горевала официантка, изучая злобный взгляд Брюнгильды-викинга.

— Я покупаю только в бумажных обложках… Нет, ее здесь не было, по крайней мере, когда я работала.

Жаклин подарила ей обе книги, оставив суперобложки у себя, и та обещала позвонить по телефону, номер которого Жаклин нацарапала внутри обложки книги Картера, если кто-нибудь из них объявится. Возможно, она не позвонит, но не будет вреда, если Жаклин попробует. В ожидании кофе Жаклин занималась вырезанием фотографий из обложек.

Молодая женщина в приемной также не могла ничем помочь. То же самое ждало ее в «Рамада-Инн», находившейся на другом конце города. Жаклин забралась обратно в автомобиль и решила подвести итоги своей вылазки. Не было смысла проводить дальнейшие поиски. Поездка была оправданием, позволившим ей оторваться от укоризненного дисплея компьютера. Но было еще кое-что, что она могла сделать здесь.

Здание суда представляло собой красное кирпичное строение рубежа веков, находившееся на площади в центре города. Умеренная плата открыла ей доступ к завещанию Катлин, и она впитывала в себя его содержание некоторое время.

Здесь было не так уж много сведений, которых бы она не знала. Завещание датировалось двумя неделями раньше исчезновения Катлин. Все, чем она обладала, а также поступления от гонораров за первую и все остальные книги должны быть прямо переданы в фонд. Доход от деятельности фонда, поступавший Сен-Джону и остальным наследникам, делился между ними поровну — но это касалось не всей суммы. Пятьдесят процентов ее должны быть выплачены организации под названием «Друзья домашних животных».

До этого Катлин составила еще одно завещание, автоматически потерявшее силу после составления второго. Жаклин смогла увидеть, насколько они отличались друг от друга. Увеличение денежной суммы, направляемой на благотворительность, дало повод предположить, что Катлин узнала что-то неприятное об одном или всех своих наследниках.

Может быть, один из них пытался убить ее?

Если бы у нее было больше времени! Зеленые глаза Жаклин злопамятно сузились. Шерлок Холмс, черт его побери, зарабатывал себе на жизнь своим дедуктивным методом. Мисс Мапл ничего не делала, а только шаталась по Сент-Мэри-Мид, задавая наводящие вопросы. Она даже мало чего делала по дому, для этого у нее была прислуга. Лорд Питер Уимсли был богат и независим; более того, он имел ловкого камердинера и услужливого свояка-полицейского. У нее же есть только нью-йоркский полицейский, ее бывший любовник, чьи мысли о сотрудничестве относились лишь к физической сфере общения.

Предыдущие экскурсии Жаклин в мир преступников и преступлений приходились на время ее каникул. Несомненно, подумала она мрачно, тела падали вокруг нее и раньше, но она не замечала их, потому что была слишком занята зарабатыванием средств к существованию. Именно это должна она делать и сейчас. У писателей нет каникул. Никто не платит им жалованье, в то время, когда они жарятся под солнцем в Риме или путешествуют по Англии. Никто не будет работать за них, пока они находятся вдали от своих письменных столов. Когда же они возвращаются домой, так и не отдохнув по-настоящему из-за преследовавших их писем и мыслей о героях, которых они бросили на середине главы, они обнаруживают, что персонажи все еще находятся в затруднительном положении, а их самих ждет целая кипа писем, не говоря уже о гранках и рукописях.

«Я должна, — подумала Жаклин, — закончить проклятый набросок. Снять со своей души этот груз. Самонадеянно, конечно, полагать, что никто не разобьет мою голову и не покончит со мной разрядом тока, прежде чем я смогу его завершить. Проклятая Ара, я ненавижу эту женщину. Кто бы мог подумать, что она превратится в такую развалину? Мне хотелось бы поговорить с другими участниками конкурса об их предположениях относительно дальнейшей судьбы героини. Но в теперешней ситуации…»

Жаклин остановилась не потому, что посетитель за соседним столом пристально посмотрел на нее из-за того, что она рассуждала вслух, а поскольку ее захватил прилив вдохновения. «Что, если… А затем предположим…»

Она запихнула карандаш и блокнот обратно в сумочку, забросила ремень через плечо и стрелой вынеслась из ресторана.

По дороге в Пайн-Гроув Жаклин разработала сюжетный ход, пришедший ей в голову. Он предполагал отправить на свалку большую часть наброска Катлин и введение нового персонажа — женщины, действующей в качестве антипода и соперницы Ары. Жаклин радостно засопела и обогнала антикварный «шевроле», за рулем которого сидел пожилой мужчина. Это могло сработать. Это должно сработать. Это был пустяк, мелочь, но такая мелочь, которую можно сравнить с кульминацией восторга по поводу рождения Великой Идеи, проломившей продолжительный творческий затор в голове писателя. Жаклин чувствовала, что вот-вот разразится песней. И в самом деле она взорвалась ею.

— О, что за великолепное утро. О, что за прекрасный день…

Был полдень, а не утро, но она не могла придумать песню, радующуюся этому времени суток. Ее новорожденной идее полезно будет отлежаться до вечера. Жаклин не могла забыть ее, та для этого была слишком великолепна. (Она ухмыльнулась.) Она даже могла породить несколько вспомогательных идей. Жаклин все еще не придумала окончания, заключительной развязки, такой же, как и финал «Обнаженной во льду», — чего-то, что могло бы привести к третьей книге и при этом оставить читателя с чувством насыщения, если не полностью удовлетворенным.