Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан - Джордж Гордон Байрон

«Паломничество Чайльд-Гарольда»

87

Задумчивый, тревожный, молчаливый,В тени дубрав блуждая как во сне,Своей тоской печальной и счастливойТомился он в блаженной тишине.(Живых страстей приют красноречивый —Уединенье нравится и мне.Точней — уединенье не монаха,А нежащегося в гареме шаха.)

88

«Когда, Любовь, о божество весны,Сливаешь ты покой и упоенье, —Ты царствуешь! Тебе покореныБлаженство и святое вдохновенье!»[28]{428}Стихи поэта этого сильны,Но странное он выражает мненье,«Сливая» «упоенье» и «покой» —Я помеси не видывал такой!

89

Мне непонятно это сочетанье:Поэт хотел заметить, может быть,Что в мирном, безопасном состояньеПривыкли мы и кушать и любить…Об «упоенье» да еще «слиянье»Я даже не решаюсь говорить —Но о «покое» — возражаю смело:«Покой» в минуту страсти портит дело!

90

Жуан мечтал, блуждая по лугам,В зеленых рощах солнечного лета,Он радовался чистым ручейкам,И птичкам, и листочкам в час рассвета.Так пищу идиллическим мечтамНаходят все любезные поэты,Один лишь Вордсворт не умеет ихПересказать понятно для других.

91

Он (но не Вордсворт, а Жуан, понятно)Прислушивался к сердцу своему,И даже боль была ему приятнаИ как бы душу нежила ему.Он видел мир — прекрасный, необъятный,Дивился и печалился всемуИ скоро вдался (сам того не чуя),Как Колридж, — в метафизику прямую.

92

Он думал о себе и о звездах,О том, кой черт зажег в какой-то день их,О людях, о великих городах,О войнах, о больших землетрясениях,Терялся в фантастических мечтах,В заоблачных носился похождениях,Вздыхая о луне, о царстве фейИ о глазах красавицы своей.

93

Иным присуще с отроческих летТакое свойство мыслить и томиться,Но кто любовью тайною согрет,Тот может этой страсти научиться.Жуан привык, как истинный поэт,В заоблачные сферы уноситься,И томной жажде встретить идеалПыл юной крови очень помогал.

94

Он любовался листьями, цветами,В дыханье ветра слышал голоса,Порою нимфы тайными путямиЕго вели в дубравы и леса.Он, увлеченный неявными мечтами,Опаздывал на два, на три часаК обеду — но не сетовал нимало:Еда его почти не занимала!

95

Порою он и книги открывалВеликих Гарсиласо и Боскана{429}:Какой-то сладкий ветер навевалОт их страниц мечты на Дон-Жуана,В его груди волненье вызывалИх нежный бред, как сила талисмана.Так вызывают бури колдуныВ наивных сказках милой старины.

96

Жуан бродил, уединясь от света,Не понимая собственных стремлений.Ни томный сон, ни вымысел поэтаНе утоляли смутных вожделений:Ему хотелось плакать до рассвета,На чью-то грудь склонившись в умиленье(А может, и еще чего-нибудь,О чем я не решаюсь намекнуть).

97

От Юлии укрыться не моглиЕго томленье и его скитанья.Они, быть может, даже разожглиВ ее умильном сердце состраданье,Но странно, что они не привлеклиИнесы неусыпного вниманья.Она ему не стала докучатьВопросами и предпочла молчать.

98

Хочу отметить странное явленье:Известно, что ревнивые мужья,Жену подозревая в нарушенье…Какая это заповедь, друзья?Седьмая ли? Восьмая ль? Я в сомненье!И вы забыли — так же, как и я!Короче говоря — в своей тревогеМужья легко сбиваются с дороги.

99

Хороший муж, как правило, ревнив,Но часто ошибается предметом:С невинным он угрюм и неучтив,А окружает лаской и приветомКакого-нибудь друга, позабыв,Что все друзья коварны в мире этом.А после друга и жену клянет,Но собственной вины не признает.

100

Недальновидны часто и родные:Не в силах уловить их зоркий взглядТого, о чем подружки озорныеШутливо и лукаво говорят,И только результаты роковые —Явленье непредвиденных внучат —Повергнет, в семьях порождая грозы,Папашу — в ярость, а мамашу — в слезы.

101

Но где была Инеса, не пойму!Признаться, я имею подозренье,Что не случайно сыну своемуОна не запретила «искушенья»,Полезного и сердцу и уму,А также укреплявшего сомненьеАльфонсо относительно ценыКрасивой и молоденькой жены.

102

Случилось это вечером, весной, —Сезон, вы понимаете, опасныйДля слабой плоти. А всему винойПредательское солнце — это ясно!Но летом и под хладною лунойСердца горят. Да что болтать напрасно:Известно, в марте млеет каждый кот,А в мае людям маяться черед.

103

Двадцатого случилось это мая…Вы видите: любитель точных дат,И день и месяц я упоминаю.Ведь на полях веков они пестрят,Как станции, где, лошадей меняя,Перекладные фатума гостятЧасок-другой, а после дале мчатся,А, богословы смотрят и дивятся!

104

Случилось это все часу в седьмом,Двадцатого, как я заметил, мая.Как гурия в раю, в саду своемСидела томно Юлия младая.(Все краски для картины мы найдем,Анакреона-Мура{430} изучая.Он заслужил и славу и венец.Я очень рад: храни его творец!)

105

Но Юлия сидела не одна.Как это вышло — посудите сами…Оно, конечно, молодость, весна…Но — языки держите за зубами! —С ней был Жуан. В том не моя вина.Они сидели рядом. Между нами,Скажу вам, что не следовало имВ такую ночь весною быть одним.

106

Как нежно рдело на ее щекахЕе мечты заветное волненье!Увы, Любовь, весь мир в твоих руках:Ты — слабых власть и сильных укрощенье!И мудрость забываем мы и страх,Волшебному покорны обольщенью,И часто, стоя бездны на краю,Всё в невиновность веруем свою!

107

О чем она вздыхала? О Жуане,О том, что он наивен и хорош,О нежном, платоническом романе,О глупости навязчивых святош,Она вздыхала (я скажу заране)О том, что воли сердца не поймешь,О том, что мужу, как уже известно,Давно за пятьдесят, коль молвить честно.

108

«В пятидесятый раз я вам сказал!» —Кричит противник, в споре свирепея.«Я пятьдесят куплетов написал», —Вещает бард, и публика робеет:Ох, как бы он их все не прочитал!При слове «пятьдесят» любовь мертвеет…Лишь пятьдесят червонцев, спору нет, —Поистине прекраснейший предмет!

109

Спокойную и честную любовьК Альфонсо донна Юлия питалаИ никаких особенных греховПокамест за собой не замечала.Не торопясь в ней разгоралась кровь,Руки Жуана юного сначалаОна коснулась словно бы своей —Ну разве только чуточку нежней,

110

Его другую руку, как ни странно,Она нашла на поясе своем, —И вот начало каждого романа,Что мы из каждой книжки узнаем!Но как могла мамаша Дон-ЖуанаОставить эту парочку вдвоем?Она-то как за ними не следила?Моя мамаша б так не поступила!

111

Затем прелестной Юлии рукаЖуана руку ласково пожала,Как будто бы, не ведая греха,Продлить прикосновенье приглашала.Все было платонически пока:Она б, как от лягушки, убежалаОт мысли, что такие пустякиРождают и проступки и грешки.

112

Что думал Дон-Жуан, не знаю я,Но что он сделал, вы поймете сами:Он, пылкого восторга не тая,Коснулся дерзновенными устамиЕе щеки. Красавица мояВ крови своей почувствовала пламя,Хотела убежать… хотела встать…Но не могла ни слова прошептать.

113

А солнце село. Желтая лунаВзошла на небо — старая колдунья;На вид она скромна и холодна,Но даже двадцать первого июня{431}За три часа наделает онаТаких проказ в иное полнолунье,Каких за целый день не натворить:У ней на это дьявольская прыть!

114

Вы знаете опасное молчанье,В котором растворяется Душа,Как будто замирая в ожиданье:Природа безмятежно хороша,Леса, поля в серебряном сиянье,Земля томится, сладостно дышаВлюбленной негой и влюбленной ленью,В которой нет покоя ни мгновенья.

115

Итак: не разжимая жарких рук,Жуан и донна Юлия молчали;Они слыхали сердца каждый стукИ все-таки греха не замечали.Они могли расстаться… Но вокругТакую прелесть взоры их встречали,Что… что… (Бог знает что! Боюсь сказать!Уж я не рад, что принялся писать!)

116

Платон! Платон! Безумными мечтамиТы вымостил опасные пути!Любое сердце этими путямиДо гибели возможно довести.Ведь все поэты прозой и стихамиВреда не могут столько принести,Как ты, святого вымысла угодник!Обманщик! Плут! Да ты ведь просто сводник!

117

Да… Юлия вздыхала и молчала,Пока уж стало поздно говорить.Слезами залилась она сначала,Не понимая, как ей поступить,Но страсти власть кого не поглощала?Кто мог любовь и разум помирить?Она вздохнула, вспыхнула, смутилась,Шепнула: «Ни за что!» — и… согласилась!

118

Я слышал — Ксеркс{432} награду обещалЗа новое в науке наслажденья…Полезная задача, я б сказал,И, несомненно, стоит поощренья.Но лично я, по скромности, считалЛюбовь за некий вид отдохновенья:Нововведений не ищу я — что ж?И старый способ, в сущности, хорош.

119

Приятно наслаждаться наслажденьем,Хотя оно чревато, говорят,Проклятьем ада. С этим убежденьемСтараюсь я уж много лет подрядИсправиться, но с горьким сожаленьемЯ замечаю каждый листопад,Что грешником я оказался снова,Но я исправлюсь — я даю вам слово!

120

У музы я прощенья попрошуЗа вольность. Не пугайся, образцовыйЧитатель! Грех, которым согрешу,Есть только маленькая вольность слова.Я в стиле Аристотеля{433} пишу.У классиков устав весьма суровый;Вот почему, предвидя злой укор,Я о прощенье поднял разговор.

121

А вольность в том, что я предполагаюВ читателе способность допустить,Что после ночи на исходе мая(Что я уже успел изобразить)Младой Жуан и Юлия младаяУспели лето целое прожить.Стоял ноябрь. Но дата мне сомнительна:Не разглядеть в тумане позволительно!

122

Отрадно в полночь под луною полнойВнимать октав Торкватовых размер,Когда адриатические волныВеслом и песней будит гондольер;Отраден первых звезд узор безмолвный;Отрадно после бури, например,Следить, как выступает из туманаМост радуги на сваях океана!

 123

Отраден честный лай большого пса,Приветствующий нас у двери дома,Где просветлеют лица и сердцаНавстречу нам улыбкою знакомой;Отрадны утром птичьи голоса,А вечером — ручья живая дрема;Отраден запах трав, и тень ветвей,И первый лепет наших малышей!

124

Отраден сбор обильный винограда,Вакхического буйства благодать;Отрадно из ликующего градаВ обитель сельской лени убегать;Скупому — груды золота отрада,Отцу — отрада первенца обнять,Грабеж — солдату, моряку — награда,А мщенье — сердцу женскому отрада.

125

Отрадно неожиданно узнатьО смерти старца, чье существованьеНас, молодежь, заставило вздыхатьО преизрядной сумме завещанья:Иные тянут лет по двадцать пять,А мы — в долгах, в надеждах, в ожиданье —Даем под их кончину векселя,Процентами евреев веселя.

126

Весьма отрадно славу заслужить —Чернилами иль кровью, все едино:Отрадно ссорой дружбу завершить,Когда к тому имеется причина;Отрадно добродетель защитить,Отрадно пить изысканные вина,Отраден нам родного неба свет,Уроки и забавы детских лет.

127

Но выше всех отрад — скажу вам прямо —Пленительная первая любовь,Как первый грех невинного Адама,Увы, не повторяющийся вновь!Как Прометей, бунтующий упрямо,Украв огонь небесный у богов,Мы познаем блаженство — пусть однажды, —Впервые утолив святую жажду.

128

Конечно, человек — престранный зверь,И странное находит примененьеСвоим чудесным склонностям. ТеперьУ всех экспериментом увлеченье:Мы все стучимся в запертую дверь.Таланты процветают, без сомненья:Сперва поманят истиной, а тамИсподтишка и ложь подсунут вам.

129

Открытий много, и тому причина —Блестящий гений и пустой карман:Тот делает носы, тот — гильотины.Тот страстью к костоправству обуян.А все-таки — открытие вакциныСнарядам антитеза. В ряде странВрачи от оспы ловко откупаются:Она болезнью бычьей заменяется.

130

Мы хлеб теперь картофельный печем,Мы трупы заставляем ухмылятьсяПосредством гальванизма, с каждым днемУ нас благотворители плодятся,Мы новые проекты создаем,У нас машины стали появляться.Покончили мы с оспой — очень рад!И сифилис, пожалуй, устранят!

131

Он из Америки явился к нам,Теперь его обратно отправляют.Растет народонаселенье там,Его и поубавить не мешаетВойной или чумой: ведь все друзьямЦивилизация предоставляет.Какая ж из общественных заразОпаснейшей является для нас?

132

Наш век есть век прекрасных разговоров,Убийства тела и спасенья душ,Изобретений и ученых споров.Сэр Хэмфри Дэви{434} — сей ученый муж —Изобретает лампы для шахтеров.Мы посещаем полюсы к тому ж.И все идет на пользу человечью:И Ватерлоо, и слава, и увечья.

133

Непостижимо слово «человек»!И как постичь столь странное явленье?Пожалуй, сам он знает меньше всехСвоих земных путей предназначенье.Мне очень жаль, что наслажденье — грех,А грех — увы! — нередко наслажденье.Любой из нас идет своим путем,Живет и умирает… А потом?

134

Ну что «потом»? Ни вы, ни я не знаем.Спокойной ночи! Ждет меня рассказ.Стоял ноябрь, туманы нагоняя;Надвинув башлыки до самых глаз,Белели горы. В скалы ударяя,Ревел прибой. И в очень ранний час,Покорное режиму неизменно,Ложилось солнце — скромно и степенно.

135

Была, как часовые говорят,«Глухая ночь», когда кричит сова,И воет ветер, и в печи горятПриветливо и весело дроваИ путника усталого манят,Как солнечного неба синева…(Люблю огонь, шампанское, жаркое,Сверчков, и болтовню, и все такое!)

136

В постели донна Юлия была;Спала, наверно. Вдруг у самой двериУжасная возня произошла…Я, правда, в жизнь загробную не верю,Но мертвых разбудить она могла,Я заявляю вам, не лицемеря.Потом раздался голос: «Ах, творец!Сударыня! Сударыня! Конец!

137

Сударыня! Хозяин за дверями,Сюда ведет полгорода с собою!Ах, я не виновата перед вами!Я не спала! Вот горе-то какое!Откройте им скорей! Откройте сами!Они уже на лестнице; гурьбоюИдут сюда! Но убежать легко:Он молод, и окно невысоко!..»

138

Но в этот миг Альфонсо показалсяВ толпе друзей, средь факелов и слуг;Никто из них ничуть не постеснялсяПрелестной донне причинить испуг;У многих лоб уже давно чесалсяОт шалостей хорошеньких супруг, —Примеры заразительны такие:Простишь одну — начнут шалить другие!

139

Не понимаю, как и отчегоБезумное закралось подозренье,Но грубости идальго моегоНе нахожу я даже извиненья.Ревнивец безрассудный! От кого,Чему и где искал он подтвержденья,Ворвавшись в дом с толпой ретивых слуг?Тому, что он — обманутый супруг.

140

Проснулась донна Юлия и сталаВздыхать, стонать и жалобно зевать,А верная Антония ворчала,Что донне помешали почивать.Она поспешно взбила одеяло,Подушки взгромоздила на кровать,Чтоб показать ревнивому герою,Что на кровати, точно, спали двое —

141

Служанка с госпожой. Не без причинКрасавицы пугливы. В самом деле:Страшась и привидений и мужчин,Разумно спать вдвоем в одной постели,Пока не возвратится господин.А он еще последние неделиПриходит очень поздно, как на грех,Ворча, что «возвратился раньше всех»!

142

Тут наша донна голос обрела:«В уме ль вы, дон Альфонсо? Что случилось?Какая вас причуда привела?Что с перепою ночью вам приснилось?Зачем до свадьбы я не умерла?Я жертвою чудовища явилась!Ищите же! Но я вам не прощу!..»Альфонсо мрачно молвил: «Поищу!»

143

И он и все, кто с ним пришел, искали:Комоды перерыли, сундуки,Нашли белье и кружевные шали,Гребенки, туфли, тонкие чулки(Чем женщины от века украшалиЧасы безделья, неги и тоски),Потом еще потыкали с отвагойВо все диваны и портьеры шпагой.

144

Иные заглянули под кроватьИ там нашли… не то, чего хотели,Окно открыли, стали толковать,Что и следов не видно, в самом деле!Посовещались шепотом опятьИ комнату вторично оглядели,Но странно: ни один не мог смекнуть,Что и в постель бы надо заглянуть!

145

«Ищите всюду! — Юлия кричала. —Отныне ваша низость мне ясна!Как долго я терпела и молчала,Такому зверю в жертву отдана!Смириться попыталась я сначала!Альфонсо! Я вам больше не жена!Я не стерплю! Я говорю заранее!И суд и право я найду в Испании!

146

Вы мне не муж, Альфонсо! Спору нет —Вам и названье это не пристало!Подумайте! Вам трижды двадцать лет!За пятьдесят — и то уже немало!Вы грубостью попрали этикет!Вы чести осквернили покрывало!Вы негодяй, вы варвар, вы злодей, —Но вы жены не знаете своей!

147

Напрасно, вам доставить не желаяРевнивого волненья, вопрекиСоветам всех подруг, себе взяла яГлухого старика в духовники!Но даже он однажды, отпускаяМои невинно-детские грехи,С улыбкою сказал шутливо все же,Что я на дам замужних не похожа!

148

Из юношей Севильи никогоМоим кортехо я не называла.Что видела я в жизни? — Ничего!Бои быков, балы да карнавалы!Суровой честью нрава моегоЯ всех моих поклонников пугала!Сам граф О’Рилли{435} мной отвергнут был,Хоть он Алжир геройски покорил[29].

149

Не мне ль певец прославленный КаццаниШесть месяцев романсы распевалИ не меня ль прекрасный граф Корньяни{436}Испанской добродетелью назвал?У ног моих бывали англичане,Граф Строганов к любви моей взывал,Лорд Кофихаус{437}, не вымолив пощады,Убил себя вином в пылу досады!

150

А как в меня епископ был влюблен?А герцог Айкр? А дон Фернандо Нуньес?Так вот каков удел покорных жен:Нас оскорбляет бешеный безумец —К себе домой нахально, как в притон,Приводит он ораву с грязных улиц!Ну что же вы стоите? Может быть,Жену вы пожелаете избить?

151

Так вот зачем вчера вы толковали,Что будто уезжаете куда-то!Я вижу, вы законника призвали:Подлец молчит и смотрит виновато!Такую массу глупостей едва лиПридумали бы вы без адвоката!Ему же не нужны ни вы, ни я, —Лишь низменная выгода своя!

152

Вы комнату отлично перерыли, —Быть может, он напишет протокол?Не зря ж ему вы деньги заплатили!Прошу вас, сударь, вот сюда, за стол!А вы бы, дон Альфонсо, попросили,Чтоб этот сброд из комнаты ушел:Антонии, я вижу, стыдно тоже!(Та всхлипнула: «Я наплюю им в рожи!»)

153

Ну что же вы стоите? Вот комод!В камине можно спрятаться! В диване!Для карлика и кресло подойдет!Я больше говорить не в состоянье!Я спать хочу! Уже четыре бьет!В прихожей поискали бы! В чулане!Найдете — не забудьте показать:Я жажду это диво увидать!

154

Ну что ж, идальго? Ваши подозреньяПока вы не успели подтвердить?Скажите нам хотя бы в утешенье:Кого вы здесь надеялись открыть?Его происхожденье? Положенье?Он молод и прекрасен, может быть?Поскольку мне уж больше нет спасенья,Я оправдаю ваши опасенья!

155

Надеюсь, что ему не пятьдесят?Тогда бы вы не стали торопиться,Свою жену ревнуя невпопад!..Антония!! Подайте мне напиться!!Я на отца похожа, говорят:Испанке гордой плакать не годится!Но чувствовала ль матушка моя,Что извергу достанусь в жертву я!

156

Быть может, вас Антония смутила:Вы видели — она спала со мной,Когда я вашей банде дверь открыла!Хотя бы из пристойности однойНа будущее я бы вас просила,Когда обход свершаете ночной,Немного подождать у этой двериИ дать одеться нам по крайней мере!

157

Я больше вам ни слова не скажу,Но пусть мое молчанье вам покажет,Как втайне я слезами исхожу,Как тяжело печаль на сердце ляжет!Я вашего поступка не сужу!Настанет час — и совесть вам подскажет,Как был он глуп, и жалок, и жесток!..Антония! Подайте мне платок!..»

158

Она затихла, царственно бледна,С глазами, пламеневшими мятежно,Как небо в бурю. Темная волнаЕе волос, рассыпанных небрежно,Ей затеняла щеки. БелизнаЕе атласных плеч казалась снежной.Откинувшись в подушки, чуть дыша,Она была как ангел хороша.

159

Синьор Альфонсо был весьма сконфужен.Антония, по комнате носясь,Косилась на осмеянного мужа,Управиться с уборкой торопясь.Отряд ревнивцев был обезоружен,Их ловкая затея сорвалась;Один лишь адвокат, лукавый малый,Не удивлялся этому нимало.

160

Насмешливо приглядывался онК Антонии, мелькавшей суетливо.В проступке был он твердо убежденИ ожидал довольно терпеливо,Когда он будет вскрыт и подтвержден.Давно он знал, что искренне правдивыЛишь наши лжесвидетели, когдаВладеют ими страх или нужда.

161

Но дон Альфонсо вид имел унылыйИ подлинно достойный сожаленья,Когда из нежных уст супруги милойВыслушивал упреки и глумленья.Они его хлестали с дикой силой,Как частый град равнины и селенья,И он, улик не видя никаких,Был обречен покорно слушать их!

162

Он даже попытался извиняться,Но Юлия тотчас же приняласьСтонать, и задыхаться, и сморкаться;И, в этом усмотрев прямую связьС истерикой, решил ретироватьсяНаш дон, Альфонсо, на жену косясь,И, бурные предвидя объясненьяС ее родней, набрался он терпенья.

163

Он слова три успел пробормотать,Но ловкая Антония умело Его смутила:«Что тут толковать! Мне, сударь, и без вас немало дела!Синьора умирает!» — «Наплевать! —Пробормотал Альфонсо. — Надоело!»И, сам не зная, как и почему,Он сделал, что приказано ему.

164

За ним ушел, провалом огорчен,Его угрюмый posse comitatus{438},Всех позже — адвокат; у двери онПытался задержаться? адвокатуСмущаться не пристало, но смущенОн был, что в доказательствах — hiatus! [30]Антония могла его теперьБез церемоний выставить за дверь.

165

Как только дверь закрылась, — о, стенанье!О, женщины! О, ужас! О, позор!О, лживые прекрасные созданья,Как может мир вам верить до сих пор! —Произнесу ль ужасное признанье?Едва лишь дверь закрылась на запор,Как Дон-Жуан, невидимый доселе,Слегка примятый, вылез из постели!

166

Он спрятан был и ловко и умно,Но где и как — я обсуждать не смею:Среди пуховиков не мудреноУпаковать предмет и покрупнее.Оно, наверно, душно и смешно,Но я ничуть Жуана не жалею,Что мог он утонуть в волнах перин,Как в бочке Кларенс, сей любитель вин{439}.

167

И наконец жалеть его не след,Поскольку он грешил по доброй волеИ сам, нарушив божеский завет,Себе готовил горестную долю.Но, право, никому в шестнадцать летРаскаянье не причиняет боли,И лишь за шестьдесят и бес и богПодводят нашим шалостям итог!

168

Как выглядел Жуан — мы не видали,Но в Библии легко об этом справиться:Врачи царю Давиду{440} прописалиВзамен пиявки юную красавицу.В достойном старце силы заигралиЖивей, и не замедлил он поправиться.Однако я не знаю, как Давид, —А Дон-Жуан имел унылый вид!

169

Но каждая минута драгоценна:Альфонсо возвратится! Как тут быть?Антония, умевшая мгновенноРазумные советы находить,На этот раз не знала совершенно,Как новую атаку отразить.А Юлия молчала, отдыхая,К щеке Жуана губы прижимая.

170

Жуан уже прильнул к ее губамИ плечи ей поглаживал устало,О страхе позабыв. «Да полно вам! —Антония сердито прошептала. —Поди служи подобным господам!До глупостей ли нынче? Все им мало!Мне этого красавчика пораУпрятать в шкаф до самого утра!

171

Я вся еще дрожу! Помилуй бог!Ведь этакая вышла суматоха!И — да простится мне! — такой щенокВиновник был всего переполоха!Ох, я боюсь, хозяин очень строг!Не кончились бы шутки наши плохо!Я потеряю место, — ну, а выОстанетесь как раз без головы!

172

И что за вкус? Ну, будь мужчина статный,Лет двадцати пяти иль тридцати,Оно, пожалуй, было бы понятно, —А то мальчишка, господи прости!Ну, лезьте в шкаф и стойте аккуратно —Хозяин может в комнату войти;Не шаркайте ногами, не сопите,А главное — пожалуйста, не спите!»

173

Но тут Альфонсо — грозный господин —Ее прервал внезапным появленьем.На этот раз он был совсем одинИ потому с угрюмым нетерпеньемЕй сделал знак уйти. Не без причинНа госпожу взглянула с сожаленьемАнтония, потом свечу взялаИ, сделав книксен, вежливо ушла.

174

Альфонсо постоял минуты двеИ принялся опять за извиненья:Он лепетал о ветреной молвеИ о своем нелепом поведенье,О смутных снах, о шуме в голове;Ну, словом, речь его была смешеньеРиторики и несуразных фраз,В которых он мучительно увяз.

175

Но Юлия, не говоря ни слова,Ему внимала. Женщина молчит,Когда оружье у нее готово,Которое супруга поразит!В семейных ссорах, в сущности, не ново,Что тот приемлет равнодушный вид,Кто за намек твой на одну изменуТебя уликой в трех сразит мгновенно!

176

Она могла бы многое сказатьПо поводу известного романаИнесы и Альфонсо. Но молчатьОна предпочитала. Разве странно,Что ради сына, уважая мать,Она щадила уши Дон-Жуана?А может быть, другим развлечена,Про эту связь не вспомнила она.

177

Но я еще причину угадалЕе вполне разумного молчанья:Альфонсо никогда не намекал(Из робости, а может — по незнанью!),К кому он нашу донну ревновал,Инесы допустив упоминанье,Она могла б по верному путиЕго на след Жуана навести!

178

В столь щекотливом деле очень вреденОдин намек. Молчанье — это такт.(Для рифмы нужен «такт» — язык наш беден,Октава — тиранический контракт!)Мне хочется сказать, что наши ледиУмеют «замолчать» опасный факт.Их ложь умна, изящна, интересна —И даже им к лицу, коль молвить честно!

179

Они краснеют — это им идет,И мы им верим, хоть они и лживы.Притом же отвечать им не расчет:Они обычно так красноречивы,Вздыхая, так кривят прелестный ротИ опускают глазки так красиво,Потом слезу роняют, а потом —Мы вместе с ними ужинать идем.

180

Итак, Альфонсо каялся. Меж темКрасавица, ему не доверяя,Его еще простила не совсем,И, о пощаде полной умоляя,Стоял он перед ней уныл и нем,Как изгнанный Адам у двери рая,Исполнен покаянья и тоски.И вдруг… наткнулся он на башмаки!

181

Ну что же — возразите вы — не чудоУвидеть в спальне дамский башмачок!Увы, друзья, скрывать от вас не буду:То были башмаки для крупных ног!Альфонсо покраснел. Мне стало худо!Я, кажется, от страха занемог!Альфонсо, форму их проверив тщательно,Вскипел и разъярился окончательно.

182

Он выбежал за шпагою своей,А наша донна к шкафу подбежала:«Беги, мой милый друг, беги скорей! —Она, открывши дверцы, прошептала. —В саду темно, не видно сторожей,На улицах еще народу мало!!Я слышу, он идет! Спеши! Спеши!Беги! Прощай, звезда моей души!»

183

Совет, конечно, был хорош и верен,Но слишком поздно был преподнесенИ потому, как водится, потерян.Досадой и волненьем потрясен,Одним прыжком Жуан уж был у двери,Но тут с Альфонсо повстречался он:Тот был в халате и во гневе яром,Но сбил его Жуан одним ударом.

184

Свеча потухла. Кто-то закричал,Антония вопила: «Воры! Воры!»Никто из слуг на крик не отвечал.Альфонсо, озверевший от позора,Жестокою расправой угрожал.Жуан в припадке пылкого задораКак турок на Альфонсо налетел:Он жертвою быть вовсе не хотел.

185

Альфонсо шпагу выронил впотьмах.Чего Жуан, по счастью, не заметил.Будь эта шпага у него в руках,Давно б Альфонсо не было на свете.Они, тузя друг друга впопыхах,Барахтались, как маленькие дети.Ужасный час, когда плохой женеГрозит опасность овдоветь вдвойне!

186

Мой Дон-Жуан отважно отбивался,И скоро кровь ручьями полиласьИз носа мужа. Он перепугалсяИ выпустил соперника, смутясь.Но, к сожаленью, рыцарь мой остался,Из цепких рук его освободясь, —Как молодой Иосиф{441} из Писания,В решительный момент без одеяния!

187

Тут прибежали слуги. Стыд и страх!Какое зрелище предстало взору:В крови синьор, Антония в слезах,И в обмороке юная синьора!Следы жестокой схватки на коврах:Осколки ваз, оборванные шторы.Но Дон-Жуан проворен был и смелИ за калитку выскочить успел.

188

Тут кончу я. Не стану воспевать,Как мой Жуан, нагой, под кровом ночи(Она таких готова покрывать!)Спешил домой и волновался очень,И что поутру стали толковать,И как Альфонсо, зол и озабочен,Развод затеял. Обо всем как естьВ газетах все вы можете прочесть.

189

Расскажет вам назойливая пресса,Как протекал процесс и сколько дней,Какие были новые эксцессы,Что говорят о нем и что о ней.(Среди статей, достойных интереса,Гернея{442} стенограмма всех точней:Он даже побывал для этой целиВ Мадриде, как разведать мы успели.)

190

Инеса, чтобы как-нибудь утихУжасный шум великого скандала.(В Испании уж не было такихСо времени нашествия вандала!),Двенадцать фунтов свечек восковыхСвятой Марии-деве обещала,А сына порешила отослатьВ чужих краях забвенья поискать.

191

Он мог бы там набраться новых правил,Узнать людей, усвоить языки,В Италии б здоровье он поправил,В Париже излечился б от тоски.Меж тем Альфонсо Юлию отправилЗамаливать в монастыре грехи.Я чувств ее описывать не стану,Но вот ее посланье к Дон-Жуану.

192

«Ты уезжаешь. Это решеноИ хорошо и мудро, — но ужасно!Твое младое сердце сужденоНе мне одной, и я одна несчастна!Одно искусство было мне дано:Любить без меры! Я пишу неясно,Но пятна на бумаге не следыГорячих слез: глаза мои горды.

193

Да, я любила и люблю — и вотПокоем, честью и души спасеньемПожертвовала страсти. Кто поймет,Что это я пишу не с огорченьем?Еще теперь в душе моей живетВоспоминанье рядом со смиреньем.Не смею ни молить, ни упрекать,Но, милый друг, могу ли не вздыхать?

194

В судьбе мужчин любовь не основное,Для женщины любовь и жизнь — одно,В парламенте, в суде, на поле бояМужчине подвизаться суждено.Он может сердце вылечить больноеУспехами, почетом, славой, ноДля нас одно возможно излеченье:Вновь полюбить для нового мученья!

195

Ты будешь жить, ласкаем, и любим,Любя, лаская и пленяя многих,А я уйду с раскаяньем моимВ молчанье дней молитвенных и строгих.Но страсти пыл ничем непобедим:Я все еще горю, я вся в тревоге!Прости меня! Люби меня! Не верьМоим словам: все кончено теперь!

196

Да, я слаба и телом и душой,Но я способна с мыслями собраться.Как волны океана под грозой,Мои мечты покорные стремятсяЛишь к одному тебе. Одним тобойМогу я жить, дышать и наслаждаться:Так в компасе настойчивый магнитК заветной точке рвется и дрожит.

197

Все сказано, но у меня нет силыПроститься навсегда с моей весной.Я так тебя любила, друг мой милый,Такой жестокий жребий предо мной!Зачем меня страданье не убило?Мне суждено остаться вновь одной,Разлуку пережить и удалиться,Тебя любить и о тебе молиться!»

198

Она писала это billet doux[31]На листике с каемкой золотою:Казалось, было ей невмоготуСкрепить письмо печатью вырезноюС девизом нежным «Elle vous suit partout»[32]{443},Что означает: «Я всегда с тобою»,С подсолнечником, верности цветком,Который всем любовникам знаком.

199

Вот первое Жуана приключенье.О новых я не смею продолжать:Мне нужно прежде умное сужденьеИ вкусы нашей публики узнать:Их милость укрепляет самомненье,А их капризам надо потакать.Но если одобренье заслужу я,То через год даю главу вторую,

200

Эпической была нареченаМоя поэма. В ней двенадцать книг,Любовь, страданья, бури и война,И блеск мечей, и тяжкий лязг вериг,Вождей, князей, героев имена,Пейзажи ада, замыслы владык:Все без обмана, в самом лучшем стиле,Как нас Гомер с Вергилием учили.

«Паломничество Чайльд-Гарольда»