Колонна Борга - Алекс фон Берн

Очень характерно для Бормана: несмотря на свой показной патриотизм, он неизменно принимал весьма прагматические решения.

Когда в январе 1919 года отряды «фрейкорпа» свергли социалистическое правительство, Борман дезертировал из армии. Время отряхнуть пыль военных дорог со своих сапог он рассчитал точно: дезертирство уже начало встречать сочувствие у населения, но массового потока беглецов еще не было и потому можно было сравнительно легко найти себе место в гражданской жизни.

И Борман нашел его. Стопроцентный потомственный горожанин, Борман устроился на годичные курсы подготовки специалистов… по сельскому хозяйству: практичный Борман смекнул, что в голодной разоренной стране на спекуляции продуктами можно сделать состояние.

Попав на работу в поместье крупного землевладельца Германа фон Трайенфельза, Борман быстро стал управляющим имением. При этом помимо сравнительно высокого жалованья, Борман получил от хозяина право на часть прибыли в том случае, если доход от сделки превышал ожидаемые результаты. Иначе говоря, Борман с благословения хозяина получил возможность оставлять себе кусок от проданных на черном рынке продуктов, из утаенного от налогообложения и лицензирования дохода.

Излишне говорить, что хозяин поместья Трайенфельз тоже был крутым «патриотом» и членом весьма консервативной Германской национальной народной партии (ДНФП). Естественно, благодарный Борман полностью разделял политические убеждения хозяина и тоже стал членом ДНФП. Одним словом — образцовый слуга, что говорить… Хотя, нет: Борман никогда не хотел быть образцовым слугой хозяина, он всегда хотел быть образцовым Первым Человеком после Хозяина.

Когда в 1920 году после неудавшегося путча Каппа боровшиеся с «красными» добровольческие отряды бывших фронтовиков («фрейкорпы») были запрещены, многие землевладельцы стали давать приют не пожелавшим самораспуститься отрядам «фрейкорпа». С чисто немецким парадоксальным сочетанием горячего патриотизма и холодной практичности помещики не только рассматривали националистически настроенных бывших фронтовиков как основу будущей армии и средство борьбы с революционно настроенными сельскохозяйственными рабочими, но и рассчитывали использовать бесприютных парней как дешевую рабочую силу. Фон Трайенфельз поручил Борману разместить отряд «фрейкорпа» в окрестностях Пархима.

Борман жаждал власти и авторитета. Но, оказавшись в окружении боевых парней, он быстро понял, что среди националистически настроенных радикалов у него мало шансов выдвинуться: он не был на фронте, не сражался с «красными» и уже в силу этого не мог иметь никакого авторитета среди бывших фронтовиков. Поэтому он рьяно взялся осуществлять поручение хозяина, чтобы хотя бы близостью к начальству завоевать хоть какой-нибудь авторитет, — позднее это станет его жизненным принципом. Борман обеспечивал связь отдельных групп, рассредоточенных в окрестностях Пархима, со штабом «фрейкорпов», скрывшимся под вывеской «Союз сельскохозяйственного профобучения». Кроме того, он распоряжался деньгами общей кассы своего отряда.

Упорный как носорог, Борман денно и нощно размышлял о том, как поднять свой авторитет в среде фрейкорповцев, и вскоре такой случай представился.

Как и всякая добровольческая организация, фрейкорпы состояли не только из бескорыстных патриотов, переживающих унизительное положение побежденного Отечества. Среди них было немало патологических садистов, привлеченных скоплением мужчин гомосексуалистов и просто мошенников. В 1923 году командир роты «фрейкорпа», дислоцированной в Герцберге, Георг Пфайфер доложил Борману, что один из его людей, некий лейтенант Кадов, постоянно занимает у своих товарищей деньги, но никогда их не отдает. Фон Трайенфельз распорядился изгнать Кадова. Тот перед уходом взял у ничего не подозревавшего кассира поместья аванс на всю группу и исчез. Сумма была небольшая, 30 тысяч марок (дневной заработок рабочего-металлиста) и из-за инфляции с каждым днем становилась еще меньше. Но Борман твердо решил разделаться с Кадовым по двум причинам. Во-первых, он никогда никому ничего не прощал, особенно когда это касалось денег. Во-вторых, разоблачавшие и расправлявшиеся с предателями люди пользовались в кругах правых радикалов большим уважением. Поэтому судьба Кадова была решена: Борману требовалось поднимать авторитет.

Объявившегося в конце марта 1923 года в Пархиме Кадова фрейкорповцы напоили до бесчувствия и обыскали. При обыске обнаружили членский билет молодежной коммунистической группы, русские рубли и подозрительные записи. Уже один набор «компромата» свидетельствует о том, что «вещественные доказательства» явно были подброшены. Но для маниакально подозрительных фрейкорповцев этого было достаточно. Борман передал боевикам пистолет и обеспечил их машиной. Кадова убили и закопали в сосновой роще.

Все вроде бы прошло гладко, однако один из участников убийства Бернгард Юрих вдруг решил, что его хотят убрать сообщники. Юрих в свое время лечился в психиатрической клинике, поэтому нельзя сказать, действительно ли ему что-либо угрожало или сказалось недолеченное психическое заболевание. Так или иначе, смертельно напуганный Юрих явился в редакцию социал-демократической газеты «Форвертс» и там все рассказал.

Полиция откопала тело Кадова, и в июле Мартин Борман вместе с исполнителями оказался за решеткой. Тюремная жизнь тяжело отразилась на Бормане: незадолго до этого из-под стражи бежал кумир правых радикалов капитан Эрхардт[18], поэтому охрана стала бдительной и жесткой. Впрочем, в конце сентября Бормана, как не принимавшего непосредственное участие в убийстве, сочли возможным отпустить до суда. 12 марта 1924 года Бормана осудили… к одному году тюремного заключения. В феврале 1925 года Борман уже оказался на свободе: ему зачли месяц предварительного заключения. Зато теперь он имел «приличную» (с точки зрения правого радикала) биографию: расправа с «предателем» и отсидка в тюрьме «за убеждения».

Вовремя сообразив, что Народная партия не имеет перспектив, Борман решил примкнуть к НСДАП. Гитлер к этому времени вышел из тюрьмы, и его ораторские способности, умение электризовать своими словами аудиторию очаровали Бормана: сам он совершенно не умел выступать с публичными речами. Борман решил покончить с карьерой управляющего и стать функционером НСДАП.

Кроме того, у Бормана имелись и личные причины поскорее убраться из имения фон Трайенфельза: пошли слухи о любовной связи Бормана с женой фон Трайенфельза Эренгард (которая была старше его на десять лет). Борман не без оснований опасался, что его хозяин, не особенно церемонясь, прикажет слугам пристрелить своего управляющего.

Впрочем, Борман не мог пожаловаться на хозяина: за годы службы у фон Трайенфельза он скопил приличные сбережения и смог позволить себе купить собственный двухместный «опель», что по тем временам было в Германии большой роскошью.

Приехав к матери в Тюрингию, Борман для начала вступил в местное отделение «фронтбана»: так назывались подразделения боевиков НСДАП во времена запрета партии. Благодаря отсидке «за политику» Борман получил место в штабе отряда и стал активно собирать штурмовиков под знамена НСДАП. Он преуспел в этом деле и рассчитывал на повышение. Когда новым гауляйтером в Тюрингии стал Заукель, Борману удалось устроиться помощником к заместителю гауляйтера Гансу Зиглеру.

Работал Борман у Зиглера практически на общественных началах (то есть бесплатно), но усилия не казались Борману напрасными: Зиглер был вхож к фюреру. Зиглер быстро оценил способности Бормана: тот разбирался в финансовых вопросах, в бухгалтерии, был требователен к должникам и нерадивым членам партии и, главное, — необычайно работоспособен. Старательного помощника Зиглер пристроил в совет веймарской партийной организации НСДАП. Кроме того, Борман стал возить на машине гауляйтера Заукеля.

Заукель в скором времени также оценил способности своего нового шофера к административной работе и доверил ему работу управляющего делами гауляйтера. Труды Бормана не пропали даром: уже в 1926 году Зиглер представил Бормана Гитлеру и Гессу. Он дал настолько лестную характеристику своему помощнику, что фюрер удостоил Бормана приглашением на званый обед к Гитлеру.

Но, как оказалось, под тонким слоем меда вожделенного приглашения оказалась бочка дегтя неожиданного унижения. Когда потребовалось освободить место за столом для опоздавшего к началу обеда принца цу Шамбург-Липпе, Гитлер посмотрел сначала на Геббельса (тот незадолго до этого перебежал к Гитлеру от Штрассера и получил за это пост гауляйтера Берлина), затем на Бормана и попросил последнего уступить место принцу и пообедать со штурмовиками из охраны. Борман, разумеется, повиновался, но при этом бросил весьма выразительный взгляд на принца. Принц позднее вспоминал: «По выражению лица Бормана я понял, что он никогда мне этого не простит».