Девственницы Вивальди - Барбара Квик

Моя будущая свекровка — сущий вихрь. Не успела она уйти, как заявилась из аптеки монашка и принесла мне снотворное средство — это она так сказала.

Я тут же его выпила — молясь, чтобы мамаша Фоскарини не выбрала наилегчайший путь и не вознамерилась попросту меня отравить. Она ведь обожает своего Томассо, ну, я и поставила на то, что не захочет она объявить ему: мол, твоя нареченная ни с того ни с сего отдала богу душу сразу после моего посещения.

Кровотечение началось, едва отслужили вечерню, и продолжалось всю ночь и даже наутро еще не совсем прекратилось. Все это время из меня беспрестанно выходили целые сгустки. Одна из монашек — ну и воняло же от нее! — не отходила от меня и месила мне живот так, словно это ком теста. Между прочим, было ужасно больно; месячные по сравнению с этим — сущая ерунда. Монашка предупредила меня, что ей нет нужды подлизываться к Фоскарини, поэтому, если я буду вопить, она меня прикончит.

Когда наконец все уже вышло и я поняла, что осталась жива, монашка присыпала мне отверстие порошком из драконьей крови, а потом дала еще какое-то зловонное зелье, чтобы я уснула. Я спала так, словно вновь стала девушкой.

Ах, Аннина, ты не можешь представить себе это облегчение — проснуться и знать, что никакого ребенка больше нет! Мне еще не раз придется рожать — куда денешься! — и я, наверное, даже полюблю своих крошек-зловредов. Но сейчас еще слишком рано думать об этом, к тому же, право слово, было бы нечестно наградить Томассо чужим детенышем.

С каких это пор я стала печься о собственной честности? Не будь слишком скора на упреки. Я разбираюсь, где добро, а где зло, нисколько не хуже, чем любая святоша в этом монастыре; просто к моему чувству справедливости все время примешивается практичность, нужная, чтобы жить в этом мире. И в отличие от святош я не утаиваю своих грехов.

Гендель написал мне, как я и ожидала. Он уже нашел всех исполнителей: заглавную сопрановую роль Агриппины отдал толстухе Маргарите Дурастанти; Клаудио споет бас Антонио Франческо Карли; два кастрата, Джулиано Альбертини и Валериано Пеллегрини, с которыми носятся как с богами, будут изображать Нарцисса и Нерона; контральтовой певице Франческе Марии Ванини-Боски придется облачиться в штаны для роли Оттона, а ее муж Беппе исполнит еще одну басовую партию — Палланта.

В письме Гендель уверяет, что не мог сразу отыскать Поппею, потому что ее спрятали в обители Сан Франческо делла Винья.

Моя свекровь и тут подсуетилась — по вполне понятной причине. Если я стану оперной звездой, то никто и не вспомнит пересудов насчет того, как ловко я подцепила ее сынка. И чем больше я прославлюсь, тем счастливее будет она сама — если отныне я буду вести себя пристойно. Хочешь верь, хочешь — нет, но она вытянула у меня такое обещание, пригрозив, что в следующий раз, когда я снова вздумаю дурачить ее, она отравит меня без малейшего колебания. И еще она, ни много ни мало, сказала, что я смогу завести себе чичисбея при условии, что он будет из знатной семьи и мы с ним будем вести себя благоразумно.

Знаешь, мне моя свекровь уже почти по сердцу.

Ладно, хватит. Я представляю, что тебя так и дергает при чтении этих строк, мол, все это, конечно, замечательно, но как насчет моей просьбы, которую Марьетта обещала исполнить? Я не забыла о ней, cara, — я лишь приберегаю самые лакомые новости под конец.

Я, как и обещала, начала выспрашивать в монастыре, у кого есть брат или дядя, недавно испытавший денежные затруднения. Оказалось, что трудности такого рода ведомы буквально всем, так что мои усилия ни к чему не привели. А потом свекровь однажды обмолвилась про Томассо, дескать, она надеется, что я возьмусь за него как следует и направлю на путь истинный, потому что в последнее время ее сын своим безудержным мотовством усердно мостит себе дорогу прямехонько в ад.

Я притворилась в меру тупой и скромно заметила, что знатные люди во всем выше простонародья, когда речь заходит о моральном поведении. На это мамаша Фоскарини презрительно фыркнула без всякого стеснения и посоветовала мне впредь получше приглядывать за своими драгоценностями (как-будто у меня есть драгоценности!), поскольку недавно Томассо до того опустился, что стянул из сестриной комнаты какую-то вещицу и заложил ростовщику в гетто.

В общем, насколько я знаю, чуть ли не все эти герцоги и герцогини в Венеции обворовывают друг друга. Но твоя история действительно немного смахивает на эту ситуацию. Вот фокус будет, если Томассо и впрямь окажется тем пресловутым мужчиной, что ты ищешь!

Аннина, не беспокойся — я отыщу способ допытаться, чем кончилась эта история, хотя бы даже она закончились ничем и не поможет тебе в твоих поисках. Сама я считаю, что ты совершаешь большую ошибку, желая узнать правду во что бы то ни стало. Мы заперты в этих дырах совсем не без причины. Не мечтай, что твоя мать, если она жива, бросится тебя благодарить, когда ты откинешь завесу и покажешь всей Венеции то, что она всячески силилась скрыть. Но я обязана помочь тебе — и помогу.

Я пока не вызнала, кого именно из сестер обокрал Томассо, поскольку у него их целая куча и у каждой — замужней ли, монахини или покойницы — все равно есть в доме Фоскарини отдельная комната.

Едва моя будущая мамочка заметила, как заинтересовал меня ее рассказ, она тут же заперла рот на замок. Но не беспокойся, я смогу подобрать к ней ключик и расспрошу поподробнее; эта zentildonna nobile гораздо более похожа на мою праведную родительницу, чем я могла предполагать, пока сама не начала отираться среди дворян.

Я сказала Генделю, что он должен поговорить с Вивальди или с кем надо, кто может устроить, чтобы вы все пришли послушать, как я пою. Мне просто не терпится, чтоб все увидели, как поклонники будут осыпать меня цветами и хвалебными виршами, чтоб услышали овации! Меня уже засыпали похвалами и члены труппы, и их слуги, и все прочие, кто болтается у нас на репетициях. Монастырский parlatòrio напоминает цветник — он весь уставлен букетами от моих обожателей.

Венчание состоится в марте. Можешь себе представить, с каким облегчением вздохнули все Фоскарини, узнав, что невеста не будет брюхатой! Я настою, чтобы свадебная процессия задержалась у тебя под окном — тогда ты сможешь как следует рассмотреть меня в подвенечном наряде, который, несомненно, будет в десять раз шикарнее и дороже, чем у старушки Мадалены. И я велю нагрузить одну гондолу доверху шоколадом, чтобы вы все наелись до отвала и потом еще неделю маялись животом.

Mille baci, Аннина! Я поищу мужа и для тебя.

После долгого и практически полного отчуждения от внешнего мира неожиданно наступил сезон вестей. Письма приходили одно за другим, и впоследствии я много размышляла, почему так получается, что одно событие словно открывает ворота для другого, ему подобного. Похоже ли сообщение между людьми на русла, что вода прокладывает по земле? Первая слабая струйка проторяет дорогу быстрому ручью, и, глядишь, сухая земля взбухает, пышнеет и вскоре уже дает обильный урожай.

Не успела я получить и с жадностью проглотить письмо от Марьетты, как нашла под подушкой весточку совершенно иного рода. Вместе с ней моя жизнь претерпела решительные изменения, из безлюдной пустыни превратившись в плодородную пашню. Моему взору предстали широкие просторы, лишь только я развернула клочок тонкой бумаги, из какой делают выкройки.

«Синьорина Анна Мария, у меня есть сведения, могущие Вас заинтересовать, — но за них придется заплатить. Приходите завтра вечером к воротам, выходящим на канал. Сильвио Вас там встретит. Захватите с собой скрипку.

Означенный день выпал на пятницу. Помню, это было 17 октября, потому что за ужином мы пили за здоровье сестры Лауры, отмечая день ее рождения. За праздничным столом я пожаловалась Бернардине, что у меня разболелась голова, и отдала ей свою порцию вина.

Теперь, когда все мои подруги оказались вдалеке, незаметно покинуть dormitòrio стало намного легче. Разумеется, Бернардина продолжала стеречь меня — днем и ночью, трезвая и пьяная, — поэтому надо было изловчиться, чтобы улизнуть у нее из-под носа. С тех пор как я начала давать ей уроки, она при каждом удобном случае напоминала, что она не кто-нибудь, а участница coro, и от меня не укрылось, что она по-прежнему следит за каждым моим шагом, надеясь снова поймать на чем-нибудь противоправном.

Я подождала, пока Бернардина захрапит, потом на цыпочках прокралась к ее постели и пристроила ей свою подушку, а ее собственную подушку чуть сдвинула, чтобы ее голова оказалась между подушками, закрывающими оба уха. Бернардина слегка подвинулась, что-то промычала, но глаз не открыла. Тогда я спешно оделась, схватила скрипку и выглянула в коридор.

В ту неделю сеттиманьерой была Ла Бефана — крайне неудачное для меня обстоятельство. Не выходя из дортуара, я дождалась, пока поблизости раздадутся ее шаркающие шаги.