Ветер вересковых пустошей - Галина Евстифеева

— А зачем муж приходит к жене своей? — ухмыльнувшись, спросил Карн, — мне нужен наследник. Отныне я буду приходить чаще к тебе, а ты должна принимать меня с радостью.

— Радостью? Такой, как сейчас? — улыбнувшись, спросила она.

— Нет, так, как обязана жена принимать мужа своего, ждать его прихода, приносить радость, а не тоску, как ты.

— Какой муж, такая и встреча, — зло сказала Горлунг.

Карн в бешенстве ударил кулаком по перине, схватил её за плечи и, сжав, закричал:

— Я хороший муж, а ты …. ты …, ненавижу тебя, мне даже любиться с тобой не хочется, но ты моя жена, и это наказание богов, которое я не заслужил. Мне нужен наследник. Поняла?

— Не заслужил? Боюсь, что это меня боги наказали тобой, — прошептала она.

Бросил её на перину, Карн задрал сорочку жены, с неудовольствием поглядел на её худое тело.

— Ты даже для взора моего неприятна. Страшная вот ты какая, — сказал Карн, — словно не баба, а девчонка для брака не созревшая, одни кости.

— А ты положи рядом свою рыжую, чтоб не так тоскливо было, — усмехнувшись, бросила ему в лицо Горлунг.

Карн просто взбесился, увидев её ухмылку, не боится она его, не уважает, как положено доброй супруге. И он, размахнувшись, ударил её по лицу, лишь бы стереть эту усмешку, лишь бы не видеть её.

Княжичу Рулафу нелегко далось это время, время, когда он скитался по лесам, ища утешения, пытаясь забыть Прекрасу и её предательство, пытаясь излечиться от мук совести. Но, видимо, все дороги юного княжича вели только в отчий дом, в Фарлафград, ибо нигде покоя он не находил.

Рулаф помнил, как приняли его отец и мать, ни разу не упрекнув, в том, что он предал родного брата. А сам княжич, наскитавшись по лесам и полям, по чужим землям, с благодарностью принял их великодушие.

А брат… Карн тоже простил его. Долго, правда, обиду таил в своем сердце, но простил, и жизнь княжича наладилась.

Теперь в Фарлафграде, прощенный семьей, Рулаф не думал о Прекрасе более, воспоминания о ночах, проведенных вместе с ней, не посещали его даже во сне. Но иногда, глядя на какую-нибудь румяную девку теремную, невольно сравнивал её княжич с той, что была краше всех в Торинграде. А когда сообщили ему, что разрешилась Прекраса мальчиком, что-то шевельнулось в душе его, теперь воспринимал он её иначе, не как полюбовницу неверную, нет, она стала для него теперь бабой простой, обычной, с дитем. А он — княжич молодой и вся жизнь у него впереди, все дороги лежат перед ним, ступай по любой, будет у него еще и дом свой, и семья. А красавица княжна осталась в прошлом, там, где он еще был молод и наивен, там, где он еще верил женщинам, верил богине Ладе.

Глядя на Карна и стараясь ни в чем ему не уступать, Рулаф завел себе наложницу из девок теремных, возвысил русоволосую Власту. Даже строгая княгиня Силье слова ни сказала на эту выходку, хотя случись это раньше, до происшествия в Торинграде, Силье не позволила бы творить блуд в доме своем. Но теперь она разрешала все, что угодно, лишь бы сын младший не помнил о Прекрасе.

ГЛАВА 21

Князь Торин не изменял своим привычкам и, как прежде, каждое утро верхом объезжал принадлежащие ему земли, в любую погоду, даже когда князю не здоровилось. Только теперь это не приносило ему былой радости, ведь эта земля перейдет не к его сыну. Эта мысль терзала Торина день за днем, ночь за ночью, и не было ему спасения, утешения и забвения. Казалось, что он уже должен был смириться с этим, но князь не смог, да и не хотел. Ему доставляло какое-то извращенное удовольствие бередить эту свою самую больную рану, раз от раза распаляя себя этими горькими мыслями всё больше и больше. Торин постоянно думал о том, что сын Фарлафа будет княжить на его земле, земле, добытой с таким трудом.

В жизни князя Торина было много дней жестокости, лютой кровавой бойни, но подкосил его брачный пир Горлунг и Карна. Даже себе Торин боялся признаться в том, что его земля достанется им, что все, за что он долгие годы бился, перейдет им. Этим двум. Тем, кого он не любил и не уважал, что за дети могут быть у них?

Горлунг… Торин жалел, что в тот вечер сорвал на ней всю свою злость, он тогда кричал ей страшные слова, говорил, что не боится её проклятий. А он боялся, боялся сильно, просто тогда, словно дух злой вселился в него, ведь помнил же он слова Суль. Но эти мирные годы, когда Горлунг лишь лечила людей, его людей, сделали своей дело, он расслабился и страх притупился, а в тот проклятый день всё пошло наперекосяк. С самого утра, всё шло не так. Зачем он говорил Горлунг о том, что она обычная, такая же, как все, что вся её вера в свой дар не стоит и куны? Ведь стоит лишь раз посмотреть в её глаза, такие же, как и у Суль, так становится ясно, что она другая, иная. Ведьма. Почему боги так прокляли его, послав сначала такую дочь, затем отобрав единственного сына? Что он сделал не в угоду богам? Торин не мог найти ответ на этот вопрос.

И теперь каждое утро князь открывал глаза со страхом, ибо ждал, что дочь нашлет на него гнилую болезнь. Он прекрасно помнил, что именно от гнилой болезни умирали неугодные Суль хирдманны, поэтому и ждал такой смерти. Смерти, недостойной воина. Этот страх липкими коготками схватил его душу и не отпускал. Несмотря на то, что время шло, а ничего не происходило, Торин свято верил в свою смерть от руки Горлунг, в то, что она не простит ему того последнего унижения. Злая, жестокая дочь, от которой теперь зависела его судьба, и то обретет ли счастье его душа.

Что же до Прекрасы, то Торин вычеркнул её из своего сердца, он не считал её более дочерью, ему было стыдно за неё перед Фарлафом. Такой позор, такой стыд! Иногда Торин видел дочь, но никогда не заговаривал с ней, она для него теперь не существовала.

Какая всё-таки интересная штука жизнь, какие всё-таки просмешники боги! Раньше он никогда не думал о Горлунг, и лишь Прекраса царила в его мыслях, теперь же всё иначе!

Но самым страшным в жизни князя стал момент, когда Торин узнал о восстаниях славян. Этой страшной вести он подсознательно ждал все эти годы, когда властвовал на земле другого народа, умом Торин понимал, что рано или поздно завоевателей погонят с земли, но Торин не ожидал, что это случится так скоро. Ведь, кажется, только намедни он основал Торинград, и вот тот уже под угрозой.

А вести, вести страшные, черные приходят с юга, приходят с востока, везде изгоняют норманнов. Вот и вчера приехал гонец с запада и там вести страшные, что делать? Где выход? Князь Тори не знал ответов на эти вопросы. Закрадывалась ему в голову иногда страшная мысль: «А вдруг это боги его наказывают?». Но за что? Чем он провинился? Торин этого не знал.