Горсть патронов и немного везения - Олег Приходько

Увы, того, на что я так рассчитывал — а именно: блокнота с записями информации, — ни на журнальном столике, ни в секретере не оказалось. Зато я нашел нечто другое, по своему значению не уступавшее искомому; это была выписка из медицинской карты Балашовой, согласно которой она находилась на лечении в кардиоцентре по поводу обширного инфаркта, ее паспорт и свидетельство о заключении брака. В нем фиолетовым по желтому значилось, что «гражданин Балашов Игорь Сергеевич, родившийся 5 января 1938 года в городе Ленинграде, и гражданка Матюшина (!) Анастасия Емельяновна, родившаяся 14 июня 1940 года в городе Москве, зарегистрировали брак, в результате чего присвоены фамилии: мужу — Балашов, жене — Балашова».

Там еще были какие-то наградные документы, свидетельство о смерти Балашова, но я ничего уже читать не стал, запер секретер и, оставив все как было, пошел на выход.

Надо сказать, что «оставление чужого жилища после незаконного в него проникновения» мне никогда не доставляло удовольствия — никогда не знаешь, что ждет тебя на площадке этажом ниже, в лифте, в парадном или во дворе, и никакие конспиративные приемы здесь не могут заменить элементарного везения. Никогда нет уверенности, что собачка соседа справа, слева или сверху не попросится в этот момент на прогулку, и, выйдя на площадку, ты не столкнешься с ее хозяином нос к носу, после чего немудрено увидеть в «Вечерней Москве» свой фоторобот с просьбой помочь найти и обезвредить. Видимо, слухи о тринадцатом числе сильно преувеличены: прицелившись в стереоскопический дверной глазок, я покинул однокомнатный склеп диспетчерши Ямковецкого и, беспрепятственно преодолев четыре этажа, вошел в лифт, дожидавшийся меня там же, где я его оставил.

Покинув ветреный двор, я спустился на Нижнюю Масловку, нашел в своей электронной записной книжке телефон дежурного 15-го отделения милиции и, позвонив из автомата, сообщил, что по такому-то адресу проживает одинокая пожилая инфарктница, которая вторые сутки не отвечает на звонки и не отпирает дверь, так что у соседей есть основания думать, что она уже ни там, ни где-либо в другом месте не проживает. После этого я поехал на Сухаревку в маленькое раннее бистро, чтобы принять там пятьдесят граммов к сведению и пораскинуть мозгами за чашечкой двойного кофе — пока в ветреном дворе соберутся следственная группа, «Скорая помощь», разыщут начальника жэка, понятых и прочее, что, по моему опыту, займет не меньше часа.

К моему огорчению, ни «Кингс рансом», ни «Хаус оф лордз», ни чего-либо другого производства «Уитли компани» в бистро не оказалось, не было даже «Хай энд драй де буф» или «Голден Уиддинг», так что пришлось выбирать между «Деверсом», «Джонни Уокер блэк лейбл» и коньяком «Каховка». Я выбрал водку «Черная смерть», настоянную, если верить этикетке, на желчи королевской кобры и очищенную путем фильтрации через золу цветков майского козлобородника, собранного в ночь накануне всенародного индийского праздника Эид-Ул-Зуха в штате Пенджаб. Надо отдать должное, она ничуть не уступала «Московской» и даже превосходила ее в цене.

Я никогда не пил так много кофе, но ведь никогда и не брался отыскивать человека в Москве за три дня, никогда еще не получал ста двадцати долларов в час, и многое в этом сомнительном деле было для меня впервые. За это я и любил свою работу — за ее неповторяемость, ежеминутные неожиданности, новизну. Единственное пока, что не было для меня внове, — это обнаружение женского трупа в чужой квартире — такое уже со мной случалось. Правда, в прошлый раз женщина выглядела несколько хуже — убийцы ввели ей в вену клостридиум волчий, отчего труп приобрел признаки двухнедельной давности.

В сегодняшнем случае меня настораживали два обстоятельства. Во-первых, я отлично помнил, как диспетчерша (которую я принял за старуху по трескучему, очевидно, умышленно искаженному вкладышем в микрофон голосу) сказала Рыжему: «Все записано. Позвонит Давыдов — я ему передам». Однако ни блокнота, ни даже ручки рядом с телефоном не оказалось. Во-вторых, этот шарик… Он, конечно, мог неожиданно лопнуть, и его хлопка для пережившей обширный инфаркт женщины могло оказаться вполне достаточно. Но где в таком случае остальные лоскутки резины? Где горловина, перетянутая ниткой, на которой он висел? А если шарик лопнул давно и не он послужил поводом для очередного инфаркта, то как объяснить, что такая чистюля и аккуратистка, какой была Анастасия Емельяновна, не срезала нитку с люстры? Пусть Дунай потечет в обратную сторону, если в доме покойницы кто-то не побывал до меня!

Но главным открытием было, конечно же, другое. Я еще не знал, кем приходилась Балашова (в девичестве — Матюшина) Алексею Петровичу Матюшину, но даже если бы выпил целую бутылку «Черной смерти» и закусил королевской коброй — не поверил бы, что они однофамильцы. Следователю придется составить двадцать пять протоколов и допросить пятьсот свидетелей, дождаться результатов всевозможных экспертиз и истребовать кучу прокурорских санкций для того, чтобы прийти к мотивированному заключению; для меня же связь Ямковецкого, Рыжего, Матюшина и Балашовой была очевидной.

Итак, за три дня два свежих трупа и один пятилетней давности, несколько убитых китайцев, две сожженные машины и две разбитые, один пострадавший казах, двое тяжело раненных, разгромленная нотариальная контора…

Кажется, никто не упрекнет меня в том, что я не отрабатываю полученного аванса.

Ритуал составления протоколов — осмотра трупов, осмотра места происшествия, допроса свидетелей, обыска и чего-то еще из многотрудной жизни следователей — затягивался. За полтора часа, которые я провел в «фисташке» наедине с психопатическим существом, дважды подававшим голос и подмигивавшим воспаленным глазом, мне пришло в голову несколько довольно любопытных идей. Я даже вышел из машины, пересек узкий ветреный дворик и поднялся на четырнадцатый этаж дома напротив с индексом «а» — точно такого же, в каком жила диспетчерша.

Отсюда, с черной лестницы, окно выходило во двор, и из него была хорошо видна комната Балашовой. Убедившись, что никого нет поблизости, я достал из-под куртки бинокль и приложил окуляры к глазам. Как раз в этот момент судебный медик с помощью санитара и двух ментов укладывал труп на носилки. Редкие молнии фотовспышек свидетельствовали о том, что версия о смерти вдовы не была столь уж однозначной.

Окно на площадке было закрыто на шпингалеты, но не заклеено, и открыть его или форточку не составляло труда. Я осмотрелся. Нашел спичечный oгapoк, два окурка от простых сигарет «Прима», оранжевый уголок клейкой бумажной полосы безо всяких типографских знаков такими полосками, похожими на акцизные марки, оклеивают коробки. Не погнушался заглянуть в мусоропровод, но опрокидывающаяся крышка-короб была пуста. Все свои находки я сложил в целлофановый пакетик, снятый с пачки «Кэмела», и поспешил вниз — санитары уже выносили тело.

У подъезда тихо плакали женщины. Опасливо глазели на черный полиэтиленовый мешок с трупом пацаны. Курили в сторонке мужики, делились вчерашними футбольными новостями. Они тоже были когда-то пацанами и тоже боялись мертвецов, но жизнь на минном поле чудес сделала их привычно равнодушными ко всему.

— Год не прошел, как мужа похоронила, а теперь вот и сама, — вздыхала пожилая соседка Балашовой.

— Родичи-то знают? — риторически вопрошала другая.

— Да не было у нее родичей-то, — уверенно заявила третья.

— Неправда, были… есть то есть… Племянник есть, сестра приходила.

— Она не ее сестра, а медицинская. Уколы в вену приходила делать. Черненькая такая.

— Да, а племянник сидит в тюрьме.

— Какой же в тюрьме, если я его позавчера видела! На «Жигулях» приезжал, с портфелем…

Они стали обсуждать проблемы похорон, сводившиеся главным образом к финансовой стороне; затем заспорили, сколько у Балашовой было денег, из чего я узнал, что до болезни она работала заведующей КБО «Москвичка», а муж ее занимал какой-то пост в Министерстве строительства и вышел в отставку пенсионером союзного значения.

Захлопнулись дверцы «скорой», я подошел к врачу:

— Куда вы ее повезете?

Он скользнул по мне безразличным взглядом:

— Вы что, родственник?

— Нет, но если объявятся родственники, то что сказать?

— Скажите, что увезли в морг, — эскулап был дерьмовым парнем, набивал себе цену, стараясь выглядеть значительнее, чем был на самом деле, но явно не с того начинал.

— Без тебя догадался, что не в «Макдональдс»! — резко заметил я, но он плевать на меня хотел — сел в кабину и укатил. Пришлось тащиться за ним до самой больницы имени 8-го Марта, а потом назад: морг, куда его, видимо, направил по рации диспетчер, не принял, они что-то долго выясняли на повышенных тонах с прозектором в халате и маске. Наконец, на Башиловке в стационаре труп сняли и опустили в ледник, и только после этого я позвонил Горохову.