Покемоны и иконы - Виктор Ильич Коган

Двадцатого октября был очередным обычным днём моего пребывания под домашним арестом. Был четверг, и рабочая неделя стремилась к завершению. Алексей пришёл сразу после работы, принёс торт «Наполеон» и поздравил меня с днём рождения. Он передал поздравления от мамы, которая позвонила ему с самого утра, разбудив и подняв с кровати лучше пяти телефонных будильников. Долго адвокат задерживаться не стал, лишь выпил кружку чая с ароматом бергамота и съел два кусочка торта. Я тут же достал из стопки своих вещей телефон, установленный на беззвучный режим, и позвонил Ирке, которая ждала моего сигнала где-то во дворе. Через двадцать минут я уже открывал принесённое ей шампанское, а Ирка весело щебетала мне пожелания наискорейшего прекращения моего странного уголовного дела. Мы чокнулись высокими стаканами для сока как раз в тот момент, когда дверной звонок настойчиво ударил по ксилофону: «ля-диез, фа-диез».

«В ванную!» – молниеносно скомандовал я Ирке, а сам кинулся в прихожую за её кроссовками и курткой.

«Динь, дон!» – прозвучало прямо над ухом.

Закрыв Ирку с её вещами и шампанским в ванной, пригладив по пути свою челку, я подошёл к двери и посмотрел в глазок. Неестественно увеличенные через сферическое стекло голова и грудь капитанши заслоняли обзор лестничной площадки. Я выдохнул, отер ладонь о футболку и щелкнул замком. Через распахнувшуюся дверь в квартиру хлынула лавина: капитанша, полицейский с видеокамерой в руках поверх головы, ещё двое в бронежилетах и за ними двое мужиков в штатском неопределенного возраста. Не обращая на меня внимания, лавина разлилась по квартире. Капитанша, по ходу зорко бросая взгляды на пустые комнату и кухню, подошла к ванной и рванула дверь. Демонстративно широко открыв дверь, она отошла в сторону, кивнув полицейскому с камерой, чтобы тот снимал, а потом – Ирке, чтобы та выходила.

«…В ходе проверки лица, в отношении которого избрана мера пресечения в виде домашнего ареста, условий исполнения им меры пресечения», – капитанша на камеру зачитывала необходимые формуляры, а Ирка медленно, прижав к груди куртку, кроссовки и недопитую бутылку игристого вина, испуганно глядя на присутствующих, выходила из ванной комнаты.

Всё завершилось через полчаса. Ирка за это время куда-то исчезла, я и не заметил, как она ушла. К моменту, когда понятых попросили поставить свои подписи, в квартиру вернулся адвокат. Он без особого интереса проверил составленные документы, повернулся ко мне и, ничего не сказав, ушёл. Я сидел на диване, потупив голову, разглядывая свои носки. Собравшиеся стали тихо удаляться. Я проводил их до двери. Последней выходила капитанша. Она за всё время ни разу не посмотрела мне в глаза, а у выхода на секунду задержалась, повернула ко мне своё красивое лицо, подняла длинные ресницы, из-под которых на меня с досадой смотрели две крупные чёрные ягоды. «Дебил, блядь», – без звука прошептала она ярко-красными губами.

27. Психолог

Однажды мой дядя по неосторожности убил человека. Он провел в тюрьме пять лет и когда вышел, пару месяцев жил у нас дома. Мне тогда было лет тринадцать. Я просто ненавидел то время. Дядя жил в свободной комнате, в которой день напролет горел свет, из динамиков магнитофона хриплый голос пел «Владимирский централ», что, собственно, было лучшим из всего репертуара, а ещё дядя прямо в комнате курил отвратительные сигареты и собирал странные компании. Когда участники таких посиделок выходили в туалет и, возвращаясь, ошибались дверью и попадали в мою, беспардонно заходили и начинали размусоливать со мной душевные разговоры. Я как-то поинтересовался у дяди, не думал ли он поменять компанию, перестать бухать, забыть зону и начать новую жизнь. Он тогда взял меня за плечо, призадумавшись над моим вопросом, тяжело выдохнул и сказал: «Каждому своё». Спустя некоторое время, как он съехал от нас, его опять за что-то посадили. И вот я как будто попал в дядину комнату: та же круглосуточно горящая лампочка, тот же оглушающий звук из динамиков (только на этот раз уже не магнитофона, а телевизора), те же занудные разговоры и ко всему в придачу сигаретный дым. Для полноты картины не хватало только полупьяного дяди в майке-алкоголичке.

В камере меня сразу узнали. Один парень, что сидел на втором ярусе кровати, вороной каркнул, как только за моей спиной закрылась железная дверь:

«Покемон!»

«Ну да, – подумал я, – клички здесь не выбирают, другого прозвища у меня уже не будет».

Был вечер пятницы, и день выдался насыщенным. С утра за мной приехали и повезли в суд на изменение меры пресечения с домашнего ареста снова под стражу. Алексей уже был там. За все заседание я так и не решился посмотреть ему в глаза. Я что-то пробубнил перед началом, пытаясь попросить прощения, но он сделал вид, что не услышал моих слов. Ясное дело, что за нарушение условий домашнего ареста судья, не колеблясь, изменил меру пресечения. Теперь я снова стоял посреди серой вонючей комнаты и ощущал на себе чуть обезумевшие от духоты взгляды арестантов. Они не выражали ни интереса, ни сочувствия, ни злобы: все смотрели на меня с неподдельным безразличием, но взгляды тем не менее не отводили долго, пока я не разложил на свободной панцирной сетке принесённый с собой влажный матрас. Я с ногами взобрался на кровать и забился в угол, обняв поджавшие колени и положив на них голову. Вид я имел жалкий. Хотелось закрыть глаза и заплакать. Я держался и уставился на крохотное окно, которое было плотно закрыто. С обратной стороны по стеклу долбил дождь, на улице резко похолодало. В камере было настолько душно, что свежая футболка быстро стала липкой и пропиталась кислым запахом влажных стен.

«Покемон, – кто-то позвал меня из-за стола, где блатные играли в нарды, – так ты расскажешь нам, за что тебя на этот раз в хату кинули?»

Все дружно заржали. Я вылез из своей норы, подсел за стол. От предложенного чифиря отказываться не стал, хотя перебивать им вкус бергамота, остававшегося во рту после утреннего чая, так не хотелось. Я рассказал им про вчерашний день рождения, чем вызвал свист и улюлюканье.

«Да твоя малолетка по ходу на мусоров пашет», – предложил кто-то из сидящих.

Я отмахнулся, понятное дело, от такого предположения. Этого не могло быть. Между нами было нечто большее, чем просто дружба и взаимное влечение. Да и какой ей был резон подставлять меня?

Ночью я практически не спал: видимо, сказались моё убитое состояние, а