Ностальящее. Собрание наблюдений - Наталья Иванова

Родственники умерших, чей прах погребен здесь, приезжают и, покурив Будде, устраивают здесь же, в специально отведенных зальцах за храмом, поминальные обеды. Сидят торжественные и чинные, за круглым столом.

Пошла еще выше. Никого нет. Только — открытые часовни с карточками и табличками. Даже неприятно. Захожу… вдруг… вижу: тот самый испановидный кантонец держит в руках запакованный в тонкую бумагу большой букет цветов, и пакет этот подожжен с двух концов. Рванула в сторону, чтобы не мешать поминкам; а он — с горящим, разгорающимся в руках букетом — за мной. Оказывается, я, не зная того, рванула в сторону печи, куда бросают поминальные букеты.

Когда только начинаешь подниматься по каменной (серой) монастырской лестнице (весь монастырь на ступеньках, впрочем, и университет тоже) — проходишь мимо двух искусственных прудиков: в одном живут черепахи, а в другом рыбы (рыбищи). Так вот, у старых черепах спины как будто отлакированы красным и зеленым, как детали буддийского храма.

Центр Гонконга — абсолютно Лос-Анджелес или Нью-Йорк. Хлесткие, уверенные, самоуверенные, роскошные небоскребы: в полоску, в клетку, в горошек. На ногах. Без ног. Сразу с пуза. Изысканнейшие попадаются. Самые красивые — это банки. Внизу — площадь. Фонтаны, бассейны, зелень, навесы, плеск воды — в общем, очень славно можно передохнуть. Скульптура Генри Мура, конечно же, в одном из углов площади: два медных полуовала с дырками. Все равно красиво, я Мура уважаю, хоть в Женеве, хоть в Гонконге, хоть в Принстоне. Но вот что интересного: Мур Муром, он-то в углу, а в центре этой самой отдыхательной и фонтанообразной площади стоит памятник абсолютно соцреалистический. С усами, в сюртуке, ботинках, с тростью. Кто такой? Почему с ним местные девчата фотографируются? Подхожу ближе и читаю: «Этот памятник сооружен в честь сэра Томаса Джексона Барт, (м.б., Бартоломью? — Н.И.) (1841–1915) и в знак глубокой благодарности его величайшим заслугам в деле постоянного служения Корпорации Банков Гонконга и Шанхая, чью судьбу он определял в качестве главного управляющего с 1876 по 1902 год».

Памятник — менеджеру. Поэту — здесь — не видела.

Стоит он между колоссальным (этажей 60?) зданием этой самой корпорации, чье название выбито золотом по мрамору, и — Великим, Тихим океаном, к которому я немедленно устремилась.

И попала на паром.

И уплыла. Паром, крашенный зеленой краской, той самой, что красили стены коммунальных кухонь, и носящий гордое название «Серебряная звезда», умчал меня на остров Ко. Сама не знала, куда поплыву, — но плавать по морю или даже по реке люблю ужасно и вот плыву. Кругом китайцы, изредка попадаются европейские лица, которые в китайской толпе все похожи друг на друга. Как родственники.

Пахнет, очень пахнет океаном.

Он голубой, бирюзовый, синий. В нем шастает очень много юрких корабликов и важно плывут огромные паромы.

А еще сегодня (после океана) пошла в частный китайский музей, на 11-м этаже «Bank of China». Вход 10 долларов. Почему-то пишешь свой адрес в книге гостей. Коллекция замечательная, богатая: посуда. Фарфор. Стекло. И — зеркала (бронза): с фениксами, кроликами, со сценами охоты, зверюшками непонятными, дракошками, мифологическими существами. С цветущими орхидеями.

Улицу (квартал) образует небоскреб, и у каждого есть свое имя: «Александра», «Принц Эдуард» там или «Принцесса…». А улицы не обозначены. На первых этажах работают кондиционеры, переливаются водопады, квартет играет классическую музыку — на красном ковровом подиуме… Витрины самых дорогих «домов высокой моды».

В метро можно пройти насквозь целый поезд — нет дверей, разделений между вагонами, сочленения гибкие. И, сидя на металлической лавке, видишь весь поезд насквозь. (Хотя увидеть так — трудно, много народу.)

Так как граница почти открыта — много воровства. При мне в метро пожилой китаец схватил за руку молодого, вырвал у него свой кошелек. А тот убежал — по поезду!

Жалко почему-то стало молодого.

У всех «белых» лица в метро бесстрастные. А у китайцев — оживленные, много мимики, жестикулируют, держатся очень свободно, шумят, громкие, шумные очень. Дети орут.

— Скажите, а у вас есть государственный, я имею в виду, не частный музей китайского искусства?

— Есть. В Китайском университете. Знаете о таком?

— Надо же! А я там живу!

Внизу, у подножия всех гор, а также у станции электрички «Университет», собирается публика, поджидая автобус.

Садится солнце.

На Востоке можно европейцу пропасть, утонуть в нем, раствориться, уйти от себя, отказавшись (с восторгом) от своей цивилизации. Восток «тянет» в себя, как в воронку, как в бездну. Даже лица у китаянок и китайцев здесь (в университете, например) таинственные. Или — кажется? Кажется. Но мы же ведь живем по тому, что «покажется». И еда — тонкости неописуемые. Так и Россия «тянет» очень многих — из Европы. Рильке, например. Россия — как наркотик. А Восток — еще посильней.

Утонченность, которой так не хватает.

Оттенки.

Почти все студенты — очкарики. Оправы тонкие, изящные, но очень простые.

Студентки тоже очкастые.

Никакой косметики. Все очень просто. Если чем среди других выделяются, так качеством вещей — рюкзачка ли, джинсов. И все.

День 18 апреля — с мелким дождичком, пасмурный, жемчужный денек — суббота. Океанский ветер. Много гуляющих по набережным, влюбленных, бродяг, целуются, какие-то студентки католического колледжа в Гонконге взяли интервью. Почему у меня? Ветер теплый и влажный, пахнет водорослями. Шла по набережной (напротив острова Гонконг, через залив) вдоль полосы самых дорогих отелей, прекрасно расположенных, с видом на зубчатые уступы, линию небоскребов, на залив, на пыхтящие кораблики. Шла-шла (поехала в город новым путем, каждый день пробую новый) и дошла до их Музея изящных искусств, великолепного современного сооружения из светло-желтого, вернее, золотистого песчаника, и там провела часа два — 4 этажа: гравюры, акварели, фарфор, керамика, бронза… Народу мало, туристов еще почти нет. А китайцам вся эта красота ни к чему, они ее уже создали.

Променад: сидят на лавочках английские пары, приехавшие туристами, снимают видеокамерами, щелкают фотоаппаратами… И вдруг перед их носом проплывает баржа, на которой развевается флаг Гонконга: на синем поле вверху слева «маркой» — британский флаг. Каково сердцу британца? Ведь последний кусочек колониальной мощи! Это все равно как я бы приехала в Крым лет через… 50! Кругом звучит бог знает какая речь, прыгают и веселятся китайцы, никакого почтения розовым щекам и седому бобрику. Впрочем, по-моему, англичан не очень-то и волновал бы Гонконг, кабы не 1997 год. Китай (больше миллиарда) нависает над крохотным свободным Гонконгом (5 млн.), как туча или как туша. Свихнуться можно. Израильтяне в обморок падают оттого, что вокруг их 4 млн. страны — 120 млн. арабов, а тут? Да «свои»-то еще хуже, вырежут за милую душу! Вот и переправляет здешняя интеллигенция детей за океан…

Но вернемся в музей. 14–15 век. «Прощание с ручьем в конце года». «В глубокой тени бамбуковых могил». Сами названия картин звучат как стихи. А оказывается, у них в 17–18 вв. была традиция «метерати»: пятнадцать видов своего любимого садика. Каждый раз — чуть сдвигая ракурс.

«Играя на лютне под сосновыми деревьями».

«Наблюдая весну с пика Куайяо».

«Пейзаж после дождя».

А внутри пейзажа — маленький удивленный человек. «Убеленные растенья, удивленный пешеход». И вот у художника (1502–1575) я нашла то же самое настроение. Гениально изображают (?) снег. Именно снег. Или — дымку после дождя (как сегодня).

Каллиграфия. Оказывается, бывает монастырский шрифт, курсив (это иероглифы-то), печатный шрифт, регулярный и… бегущий. Как звучит! А выглядит еще лучше.

За окнами музея — огромными, вправленными в изысканный черный переплет — моря, корабли, высотки. Постоянно и сильно работают кондиционеры — просто холодно, тем более в шелковом платье. Из музея поскорее на улицу — согреться. А там и в забегаловку — перекусить наскоро китайским обедом: рис, мясо, овощи, чай с молоком. Забегаловка чистейшая, за сверкающими стеклами, открыта глазам всех прохожих. Вот какой-то громила — европеец, держащий за руку маленькую филиппинку, увидел меня — и потащил ее сюда же.

Рядом с музеем, как бы переходя в него, — Культурный центр Гонконга. Огромное помещение, высотой в четыре концертных этажа. На втором идет международный кинофестиваль, туда рвутся гонконгцы от мала до велика. На первом — концерт; китайцы сидят амфитеатром на огромной лестнице и даже на полу перед подиумом. А на подиуме один за другим — оркестр китайских инструментов, хореографический этюд, драма, сказка, кукольный театр… Те, кто уже выступил, бегут смотреть «своих». Я тоже села на лестнице и все понимала (хотя мини-пьесы, естественно, разыгрываются на китайском).