Григорий Отрепьев - Лейла Элораби Салем

– Благослови тебя Бог, царь наш! – мужчина склонился до земли и поцеловал его сапог.

Молодой повелитель, также быстро потеряв интерес к пушке, подошел к Басманову и спросил:

– Готов ли «Шагай-город»?

– Да, государь мой.

– Тогда пусть прикатят его сюда, хочу взглянуть, как эти дармоеды, – он указал рукой на польских всадников, – попытаются взять «крепость», а то мнят себя храбрыми рыцарями, а на деле… А, ладно.

Из ворот, запряженная лошадьми, выехал «Шагай-город», изумивший и напугавший верующих москвичей. Крепость двигалась на колесах, имела много маленьких полевых пушек внутри и разного рода огнестрельные припасы, на ее дверях были изображены слоны, а окна, похожие на врата ада, извергали пламя. Вся процессия во главе с царем, ехавшем на рослом саврасом коне, двигалась к Москве-реке, где и должна была состояться потеха. Народ повалил за колонной стрельцов, шагавших вдоль улиц. Многие москвичи, боясь «Шагай-города», неистово крестились.

– Вот, царь наш батюшка потеху новую задумал, чертей выставил против народа русского, – воскликнул один из толпы.

– Да не против народа, а против устрашения татар, – ответил другой.

– Страшно-то как! – завопила дородная краснощекая баба в длинном шерстяном платке. – Черти смотрят так страшно, а из их пасти огонь валит. Ох-ох.

Крепость медленно подкатили за крепостные ворота и остановили подле реки в чистом поле. Снег давно прекратился, так что шагать стало заметно легче. Царь, ступив на землю сапогами на высоких каблуках, молодой, статный, красивый, дал знак польским рыцарям. Те, поняв, что от них требуется, выхватили сабли, мечи, копья и с криками полезли на «Шагай-город», время от времени отступая назад, дабы не быть спаленными яростным огнем.

Народ, дивясь на потеху, громко кричали и хлопали, некоторые выкрикивали обидные слова в сторону поляков, которые никак не могли справиться с «адскими чудищами».

Григорий, восседая под навесом рядом с Басмановым, рассмеялся и сказал:

– Вот так я возьму однажды Азов и покорю безбожных татар!

Все бояре устремили взоры на потеху, даже Василий Шуйский громко смеялся, наблюдая за неуклюжим польским рыцарством. Потом он обернул раскрасневшее от мороза лицо и, поклонившись, спросил царя:

– Государь, позволь и нам, твоим боярам, попробовать взять это чудище.

– Давайте, разомнитесь, – молодой царь подал знак русским, которые с гиканьем ринулись на «Шагай-город», оттеснив усталых поляк и бесшабашно полезли на его «стены».

Среди толпы медленно пробирался одинокий путник в длинном темном плаще, голова его скрывалась под капюшоном, так что невозможно было разглядеть его лица. Путник прошел на середину и мельком взглянул туда, где сидел, окруженный телохранителями, гордый царь. Комок сдавил путнику горлу, по щеке покатилась слеза, но он пересилил себя, дабы не рассплакаться и тем самым не выдав себя. Это был Смирной-Отрепьев. Узнав о вчерашнем бунте среди стрельцов, он испугался за жизнь племянника, решив, что будет всегда, хоть тенью, но рядом с ним, оберегая от бед. Под полой одежды мужчина держал большой нож, в случае чего вонзить его в грудь подлого заговорщика, не зная, что этот самый заговорщик находится среди ближайших вассалов царя.

Смирной краем уха услышал, о чем говорят в народе. Один из мужчин проговорил:

– Потеха-то веселая, да никто не может крепость взять. Вот трусы-то!

– Сам бы и попробовал, – ответил ему старик, смердивший давно немытым телом, – добрый христианин побрезгует подойти к этому адскому чудищу. Только царю весело от этого, сам небось черт, вон сколько демонов вокруг себя понастроил, веру продал православную.

Смирной не мог стерпеть оскорблений в адрес племянника. Уж кто-кто, а он знал, каким человеком являлся Григорий и какие замыслы он вынашевал. Повернувшись к старику, он тихо, но резко ответил:

– Закрой свой грязный рот, – с этими словами он развернулся и ушел прочь, оставив ошеломленного деда одного.

Совместными усилиями «крепость» удалось все таки взять. Русские бояре и польские всадники разгоряченные «битвой», веселые, вернулись ближе к вечеру во дворец, где царь приказал победителям устроить пир. Все присутствующие пили много вина, шутили, смеялись, в конце были приглашены музыканты, сыгравшие мазурку, которую танцевал Григорий вместе с остальными панами.

Наступил конец зимы. Димитрий Иванови все чаще и чаще слал послание сандомирскому воеводе с просьбой прибыть на свадебное торжество. Юрий Мнишек всю зиму под разными предлогами отказывал зятю в визите, в душе опасаясь, что тот непрочно сидит на троне. Зато в Москву пожаловал Адам Вишневецкий, когда-то первым поверивший в историю мнимого царевича. Григорий радужно принял бывшего покровителя, одарив того дорогими подарками. Пан был доволен, что его приняли лучше, чем самих королевских послов, прибывших вместе с ним в одно и тоже время.

Царь в честь званного гостя приказал приготовить баню в новом дворце, поразившую пана роскошью. Сидя на сосновой скамье, молодой государь вдруг вспомнил, что когда-то вот также сидел вместе с Адамом в бане, еще будучи слугой, и что получил оплеуху от него, которая изменила его жизнь навсегда.

– Помнишь, пан, – нарушил молчание Григорий и широко улыбнулся, – когда-то мы сидели вместе в бане, я делал тебе массаж, а ты за что-то побил меня.

– Да, – рассмеялся тот, – было дело. Зато после этого случая ты поведал историю твоего чудесного спасения и я первым стал твоим покровителем. Кстатит, – Адам наклонился к его уху и произнес, – помнишь Анну?

– Да, как же я мог забыть ее? – молодой человек погрузился в сладкие воспоминания, перед его мысленным взором предстала юная девушка – его первая любовь.

– Анна родила сына, твоего сына, государь.

– Все таки сына, – воскликнул он и рассмеялся.

– Мальчик растет крепким и здоровым, Аннушка назвала его Андрей.

– Андрейка… Какой он из себя?

– Ну… коренастый, крепкий, светлокожий, рыжий.

– Рыжий, – повторил Григорий и какая-то легкая теплота наполнила его сердце, он попытался представить себе своего родного сыночка, ему казалось, вот к нему по влажной траве бежит босоногий мальчуган, ветер ласково играет в его волосах, отливающихся медным цветом в лучах солнца, вот мальчик подбегает к нему и он, ласково целуя сына в щеку, берет его на руки и несет в просторный дом, где в печи варится обед, а красивая молодая женщина встречает их, протягивает к ним руки и они все втроем выходят в сад, где растут молодые саженцы яблок.

Вопрос Адама заставил Григория очнуться от грез.

– Тебя растереть веником, великий князь?

– Да… пожалуй, – молодой человек лег на скамью и мечтательно закрыл глаза, вдыхая аромат березовых листьев.

После бани, свежие, чистые, они вернулись в зал, где царь представил пана своим вассалам, рассказав о службе в его доме, о дальнейшем покровительстве и признании. На следующий день, собирая Адама Вишневецкого в дорогу с многочисленными подарками, Григорий протянул ему мешочек с золотыми монетами и сказал:

– Передай эти деньги Анне, пусть ни она, ни наш с ней сын ни в чем не нуждаются.

– Благодарю тебя, князь великий, я позабочусь о них двоих, не беспокойся.

Пан сел в карету и в окружении охраны тронулся в путь, колеса оставили на дороге два длинных следа.

Всю зиму с утра до вечера царь проводил время с армией, готовя ее к предстоящему походу на Восток. Сам он, одетый в простую шубу и кожаные доспехи, учился фехтованию, вместе с новобранцами стрелял на скаку из пистолетов, время от времени попадая в цель. Брал приступом сооружения, не обращая внимания, что его пинали, отталкивали, били палками. Боярам было неприятно и стыдно видеть поругание царского достоинства, о чем на Вече они ни раз об этом говорили Димитрию Ивановичу, на что тот отвечал:

– Царь должен быть не только первым правителем, но и первым воином. Пусть все: и вы, и солдаты видят, что я превосхожу всех и во всем!

В тайне глубинах души Григорий боялся оставаться во дворце, он боялся длинных коридоров и узких переходов, боялся собственной опочевальни, он не верил уже никому: ни боярам, ни служивым людям, ни своей личной охране, ни даже Петру Басманову; все они, думал он, готовы целовать пыль с его сапог пока он держит в руках скипетр и державу, но случись беде, они присягнуть другому государю. Молодой человек вдруг вспомнил судьбы Годуновых: Бориса, его жены Марии, сына Федора. Некогда и Басманов был одним из преданных людей Годунова, а потом переметнулся к нему, ища милостей. Где же тогда искать верных людей? Или правду говорят, что все цари одиноки?

В конце февраля 1606 года, на Масленницу, царь приказал построить ради забавы в Вяземы, под Москвой, снежную крепость со сторожевыми башнями и бойницами, издали напоминающий сказочный городок. Обороной крепости руководили русские бояре, которым нужно было отбить атаку немцев и поляков. Было решено в качестве оружия использовать снежки. «Битва» началась. Григорий, громко покрикивая на свое «войско», первым полез на штурм крепости, но его тут же сбил какой-то боярин. Царь упал, больно стукнувшись о притоптанный твердый снег, но он даже виду не подал, а снова полез на стены. Бой приобрел все более и более сложный характер. Ненавидя русских и даже не скрывая этого, немцы и поляки, весело перемигиваясь, вместо снежков стали кидать в русских «защитников крепости» камни. Уже не по-нарошку, а на самом деле произошел кровавый бой. Несколько русских людей замертво, все окровавленные, упали на землю, поляки же с гиганьем ринулись в драку с боярами. Те, видя смерть товарищей, повыхватывали мечи.