Южане и северяне - Хочхоль Ли

В разговор вмешался Ковонский Дядюшка:

— Вижу, вы любите природу. Но что можно увидеть в такой темноте? К тому же в сегодняшней обстановке не до любования природой!

— Как раз именно сейчас лучше заметна красота. Неужели вы действительно ничего не замечаете? — лукаво заметил Ёнхынский Папаша и тут же добавил:

— Товарищ Дядя из Ковона, вы действительно ничего не видите? Это странно. Вы до сих пор не знаете о том, что если глазами невозможно увидеть, то люди смотрят либо ушами, либо чувствуют запахи, если «уши не видят»? В вашем возрасте это должно быть известно.

Почти в это же время, тяжело вздохнув, капитан сказал:

— Командиры взводов, отныне будьте внимательны. Я не знаю, с какого они взвода, но появились «перевертыши». Сделайте так, чтобы подобные случаи больше не повторялись!

В это время Но Чжасун, стоящий впереди людей, только что слившихся с командой, отталкивая других, пробивался сквозь толпу. Окружающие почувствовали что-то неладное и уступили ему дорогу. Он подошел к главному начальнику и негромко сказал:

— Именно так. Вы правы! Надо сделать так, чтобы дальше этого не было. Однако предупреждением здесь не обойтись. В данном случае необходим наглядный урок. Вы поняли, о чем идет речь? Вы вступили в сговор с этими двумя людьми и помогли им бежать! Вы заранее знали и промолчали. Таким образом, выходит, что были заодно с ними.

Ошеломленный капитан быстро поднимался с места, а Ким Докчин из Хамхына и Ян Гынсок из Яндока пятились назад в сторону Ким Сокчо, у которого в одной руке был пистолет. Но Чжасун быстро схватил за плечи капитана и посадил его на место. Затем довольно резко сказал:

— Сидеть! Куда рвешься? А ну, сядьте-ка рядом. Ты больше не начальник, а преступник. Скажи всю правду, а меру наказания мы тебе сами придумаем. Задумал осуществить свой гнусный план за десять дней и не оставить никаких следов? Решил нас превратить в пушечное мясо, в жертв авианалета на передовой линии фронта и спасти собственную шкуру? Гнусный план!

В этот драматический момент люди окружили капитана, Ким Докчина и Ян Гынсока. Хоть и было темно, можно было разглядеть их жалкий вид. С трудом выдавливая из себя слова, капитан сказал:

— Нет! Это всего лишь ваши догадки. Или это клевета с их стороны! Чтобы выжить, они потянули меня за собой. Справедливости ради признаю, что у вас были основания для подозрений по отношению ко мне.

— Если так, то говори, какие это основания. Скажи прямо.

— Недавно днем была выпивка. Эти двое отдали деньги командиру 5-го взвода Ко Ёнгуку и вместе с ним все организовали. Можно сказать, что я так поступил под его влиянием.

— А когда позапрошлой ночью вы, офицеры, устроили пьянку в вагоне на пути в Косон, это тоже было делом рук командира 5-го взвода? Заранее запаслись водкой на станции Анбён, не так ли?

— Считайте, что все так и было. Тогда эти двое снабдили деньгами и действовали заодно с командиром 5-го взвода. К другим делам я не имею никакого отношения.

— Говоришь, что больше ничего не знал. Однако же водку-то вы пили вместе. Ты жалкий трус! Значит, решил, что раз к другим делам больше не причастен, то меньше виноват, чем другие. Забыл, наверно, что являешься общим руководителем этих двухсот новобранцев. Где твоя ответственность?

В довершение был вызван лейтенант Ко Ёнгук. Не задумываясь, он сразу дал по пощечине Ким Докчину и Ян Гынсоку. Вел себя как-то неофициально, что-то бурчал себе под нос. Создавалось впечатление, что он находится на пхеньянской фабрике по изготовлению соевого творога тофу. Одним словом, Ко Ёнгук вел себя чересчур вольно, гневно говоря двум своим сообщникам:

— Вы, уроды несчастные, коли задумали удрать, то надо было это сделать как следует! К тому же зачем втягивать других?

Его несколько шутливая манера говорить с людьми помогла немного разрядить напряженную обстановку, чреватую серьезными последствиями. Обращаясь к Но Чжасуну, он быстро сказал:

— Товарищ, пожалуйста, послушайте меня. Если говорить честно, то да, через этих двух товарищей мы достали водку на станции Анбён. На станции Кочжин попойку офицеров организовали они же, вернее, эти «сынки от гулящих девиц». Кроме того, наш начальник говорит правду — именно я среди офицеров был заводилой. Однако мы не знали об отлучке этих двух типов. Поэтому ни о каком сговоре с этими нарушителями дисциплины не может быть и речи! Кстати, если кто-то хотел дезертировать, то он мог бы это сделать совершенно спокойно, незаметно, и никто этого не заметил бы. Еще раз хочу отметить, что никакого сговора не было.

На первый взгляд его слова казались правдоподобными, но элементы раскаяния в его речи и бегающие глаза по-прежнему вызывали подозрение. Лейтенант Ко всячески стремился показать, что это событие не имеет особого значения, чтобы обращать на него столь серьезное внимание.

А случилось вот что. Человек из Хамхына Ким Докчин и Ян Гынсок из Яндока незаметно покинули отряд. Их обнаружили идущие в конце колонны Но Чжасун и люди из группы Ёнбёнского Товарища. Если учитывать обстановку в колонне в целом, то, возможно, не стоило бы обращать внимание на это событие, которое могло происходить в какие-то десять минут. Однако дела обстояли иначе. Если бы речь шла о других людях, то, может быть, это событие не имело бы такого резонанса. Но это были Ким Докчин и Ян Гынсок, поэтому оно вызвало такой интерес. Хотя «офицерские попойки» происходили два дня назад, эти их деяния запомнились и породили негативные последствия.

— Коли так, то выскажите свое офицерское мнение. Что будем делать с этими двумя?

Можно было заметить, что Но Чжасун говорил несколько смягченным тоном, желая показать, что он готов к обсуждению вопроса. Воспользовавшись моментом, младший лейтенант Ко Ёнгук задал встречный вопрос:

— Но прежде у меня есть к вам вопрос: вы член партии?

После небольшой паузы Но Чжасун ответил, что да. Ко Ёнгук продолжал:

— Позвольте еще кое-что выяснить: вы как член партии официально выполняете эту работу по поручению парткома бригады?

— Вам необязательно знать. Это внутреннее дело партии! — отрезал Но Чжасун.

— Да, конечно, — бормотал Ко Ёнгук, кивая головой.

Действительно, с момента пребывания в резервном батальоне в Тансалли Но Чжасун выполнял эту работу по заданию партийных органов и должен был продолжать ее до прибытия нашего отряда в Ульчжин. Чтобы не выдавать себя, пистолет он носил скрытно. По прибытии в Ульчжин он доложил парткому местного подразделения о состоянии прибывшего отряда и по указанию сверху продолжал работать уже на новом месте. Об этом я узнал позже, во время отступления, от него самого. До этого я даже предположить не мог, что он выполняет такую миссию. Думал о нем только как о великодушном члене партии.

Вдруг прогремел выстрел. Главный начальник упал ничком. Затем раздались еще шесть выстрелов. Ким Докчин и Ян Гынсок без крика о помощи упали лицом вниз. Все это произошло мгновенно. А после наступила мертвая тишина, лишь издалека доносились звуки бушующих волн. Прошло еще немного времени. Ким Сокчо яростно закричал:

— Товарищ Чо, товарищ Чо Сынгю, выходи сюда! Ты же жил вместе с ними в одной комнате и всё знал! Знал, что собираются удирать эти трусы. Но смотрел на это равнодушно, ничего не предпринимая. Убью тебя своими руками! Выходи, Чо Сынгю!

С трудом поднявшись с места, Чо пошел вперед, словно по скользкому льду. Он был похож скорее на призрак, а не на человека. Когда Чо Сынгю подошел к роковому месту, где должна была решаться его судьба, Но Чжасун быстрым движением руки отобрал пистолет у Ким Сокчо. Раздался еще один выстрел. Ким Сокчо уже и не думал стрелять. Он тупо посмотрел на катающегося по земле Чо Сынгю и спросил:

— Сам-то ты знаешь место своей смерти?

Я находился рядом и все слышал. Это Ёнбёнский Товарищ сказал Ким Сокчо стрелять. После того как он шепнул на ухо Ким Сокчо, прогремел выстрел. Ёнбёнский Товарищ считал, что медлить больше нельзя, что порядок можно восстановить только путем расстрела. Он рассуждал, что в той ситуации нет иного выхода. То, что младший лейтенант Чо Сынгю остался жив, — чистая случайность.

Кое-как мы похоронили троих расстрелянных и снова отправились в путь. Прохладная ночь опускалась на равнину у подножия горы.

Глава 5

Южане, северяне

1

Впервые я встретил военного полицейского в начале октября 1950 года в Янъяне, в провинции Канвондо. Тогда же я впервые в жизни увидел нарукавную повязку со словами «военная полиция», которые были написаны четкими крупными буквами на белом фоне. Она хорошо гармонировала с цветными солнечными очками и опрятной формой цвета хаки. Вид у полицейского был свежий, а хорошо подогнанная форма подчеркивала его стройную фигуру. Можно сказать, что это была моя первая встреча с Республикой Корея. Мне было девятнадцать лет. Меня передали янъянской военной полиции, прибывшей к тому времени на Север, два молодых человека, похожие на руководителей местной ячейки Трудовой партии Кореи. Эти люди были одеты в ватные брюки и куртки оранжевого цвета с какими-то нарукавными знаками. Полагаю, они служили в отряде охраны общественной безопасности и порядка.