Одна сотая секунды - Иулсез Клифф

Все равно не слышит, все равно ветер, едва заметный внизу, здесь же рвал в клочья все слова и отбрасывал прочь. Свободный и чуждый таким мелочам, как невыразимость, неспособность прикоснуться к чужой свободе. Можно ли подрезать крыло тому, кто привык летать и не желал опутываться неподъемными цепями?

Расправились, развернулись в полную силу крылья и устало легли на воздушные потоки, что держали крепче тверди. А ведь так можно вечно кружить, забыть о земле, о всей суете, переполнившей что-то там, внизу, такое мелкое и, если вдуматься, ненужное. Отдаться течениям и плыть под звездами до скончания времен, пока не побледнеет и осыплется чешуя, пока не размечется клочьями кожа, пока не растрескаются роговые гребни и не рассыплются в прах острейшие когти. Придет ведь время это, пусть и через столетия. А пока продолжать парить, не чувствуя ни судорог в сведенных лапах, ни пульсирующей боли. Он дракон, и ему бросать вызов стихии и вечности, ему раздирать время и пространство что своим существованием, что своими исследованиями.

Мои ли это мысли? Или его, Арвелла? Или каким-то неведомым образом мы сейчас представляем себе одно и то же, в унисон молчали одинаковыми словами и образами?

Растворился край солнца, проиграв в борьбе с тьмой. Заблестели влажно осколки звезд, безмолвно и отстраненно взирая с недоступных высот на парящих во мраке. Что холод, что ночная бездна, когда есть теплая искорка, когда в груди жара хватит на один выдох? Выдох один, а не останется города, лишь угли почернеют, да пепел понесется укором, взметенный вихрями.

Молчать, стискивать до хруста зубы, сдерживать рвущийся вой к древнейшим. Древнейшие чередой призраков канули в прошлое, они слишком эфемерны, чтобы снизойти до разговоров. Потом, когда просочатся сквозь пальцы века, когда канут в пучине кости, тогда, возможно, невнятно что-то нашепчут. А сейчас какое им дело до молодого дракона, без цели шатающегося в ночи, уже и не помнящего ни направлений, ни ориентиров. А ведь мог бы, мог что-то внести и изменить. Но чего-то ждал, прятался за оправданиями, щитом выставлял свой долг и упоенно захлебывался расчетами, пока не соскользнули с когтей последние капли времени. И что теперь?

Лететь.

Лететь и падать, переваливаться с одних потоков на другие, чтобы не нарушать благоговейную тишину, чтобы не рвать взмахами крыльев кажущуюся вечность.

Вернулись почти под утро, когда солнце, еще не рожденное, но все же готовящееся к новой жизни, высветлило край неба. В этот раз я справилась сама, невесомо соскользнула, дождалась, пока дракон станет человеком.

— Ар… — Прошептала я, глядя в древнюю бездну, и умолкла.

Возвышается, отрешенный и пустой, надеется на что-то.

— Иди, Арвелл, — я протянула руку, но быстро опустила, не прикоснулась к плечу. Не надо, не стоит. — Иди, она давно уже тебя ждет.

Глава 15

От присутствия на торжественной церемонии и последующих мероприятиях, если таковые и планировались, я отказалась, оправдавшись усталостью. Правда, меня и не слишком звали, только Эллис проявила некоторую настойчивость, но довольно быстро сдалась и оставила в покое.

Ну, вот практически и все. Я обвела взглядом комнату, еще раз проверяя, не забыла ли чего-то важного. Осталось выспаться, привести себя в порядок, прихватить необходимое, терпеливо дожидающееся в подземельях, и в путь.

Разыскалась сумка, легли в ее нутро одежда, пара полюбившихся книг, аккуратно устроился шприц. Как хорошо, что не пригодился! Поверх — расческа, прочие мелочи. С документами и деньгами Арвелл обещал помочь, сделать так, чтобы первое время мне не пришлось беспокоиться о своем благополучии и крыше над головой, и часть обещанного он уже исполнил. А дальше, заверила я его, сама прекрасно со всем справлюсь. Новый мир, это, в первую очередь, новые возможности, а потом уж какие-то трудности. И что из того, что я видела этот самый мир мельком, всего один раз? Не повод пасовать и отступать.

А невеста была великолепна, она сияла так, что впору было поверить — действительно от нее исходит яркий свет. И, хотя, на мой взгляд, бледно-розовые кружева оказались не лучшим выбором, все же и мне пришлось признать, что серый скромный мышонок превратился в настоящую красавицу, от которой очень трудно отвести взгляд.

Что там будет? Какая-то церковь? Профессионально доброжелательный текст от регистратора? Или весь город, Роузветл, соберется на торжественную церемонию? Впрочем, я не замечала каких-то особых приготовлений к торжественному дню, не витали разговоры о ритуалах и процедурах над столом и в коридорах.

Опустились ресницы, подкатил сон — наконец-то спокойный, безмятежный и без изматывающих сновидений. Подкатил и треснул от разъяренных воплей:

— Это все ты! Тварь! Дрянь! Это ты все подстроила! Я так и знала!

Я инстинктивно прикрылась рукой, защищаясь от острых ногтей. И кто запустил мне в спальню бешенного суслика в оборках?

— Ненавижу! Подлая тварь! Ты мне завидуешь!

Чиркнуло по локтю острым, засаднило, грубо выдирая меня из сна. Замечательно, блин, выспалась перед дорогой. Это не дом, это какая-то психушка, в которой отдохнуть принципиально невозможно!

— Да что случилось-то? — Простонала я, попутно отбиваясь от разъяренной невесты.

Ой, лучше бы я этого не спрашивала, потому что следующая порция децибелов едва не разорвала мои барабанные перепонки.

— Еще и спрашиваешь? — Завопила Эллис. — Ты еще и спрашиваешь?

Красивое лицо раскраснелось, перекосилось от проступившей злобы. Нет, мелкой неистовство совсем не идет, нет в ней этой воинственной жилки, она сразу превращается в какую-то глупую базарную бабу.

— Ага, спрашиваю, — несколько сонно протянула я.

Хотя какое там сонно? Весь восхитительный желанный сон рассыпался ко всем чертям, швырнув меня в безобразную реальность, переполненную воплями и визгом. Пока Эллис размышляла над моими словами и судорожно глотала воздух, пытаясь выплюнуть новую порцию обвинений, я аккуратно отползла от нее подальше и, не рассчитав, навернулась с кровати. Вот теперь я точно проснулась, окончательно и бесповоротно.

— Так что за беда-то стряслась? — Сделала попытку я вывести девчонку хоть на какое-то подобие диалога.

Эллис набрала в легкие побольше воздуха и вдруг обмякла, будто сломался внутри каркас, просел. На глазах блеснули слезы и потекли, переходя в отчаянный рев.

И вот теперь мне стало не по себе. Я подлетела к своей подопечной, затрясла ее за плечи, надеясь услышать хоть что-то вразумительное.

— Да что произошло-то? Что, говори! С разноглазым что-то?