Сон с четверга на пятницу - Евгения Грановская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Простите, я не так выразился. Я хочу вернуться к своей прежней жизни. Я хочу спать по ночам спокойно, понимаете? Не вздрагивая от каждого шороха!
– Прекрасно вас понимаю. Но вы зря так волнуетесь. Мы вернем контроль над ситуацией.
– Пусть так. Но я хочу выйти из этого дела. Выйти, понимаете?
– Это невозможно, – отчеканил собеседник.
– Почему?
– Потому что на вас слишком многое завязано. Кроме того, вы слишком много знаете. Уж простите меня за банальность.
Макарский крепче стиснул в пальцах трубку.
– Мое знание ничем вам не повредит, – сдавленно проговорил он. – Я буду молчать.
– Хорошо молчать умеют только мертвецы.
Лоб доктора покрылся испариной.
– Это угроза? – глухо уточнил он.
– Ничуть, – ответил жутковатый, измененный модулятором голос. – Просто констатация факта.
– Но я… я так больше не могу. Поймите, я не хочу на вас давить, но это напряжение не для меня.
– Мы слишком далеко зашли. Останавливаться на полпути глупо и опасно. Вы ведь не станете с этим спорить?
Макарский вытер вспотевший лоб рукавом халата и ответил:
– Нет.
– Вот и хорошо. Полагаю, мы решили эту проблему?
Последняя реплика прозвучала так зловеще, что у Макарского перехватило дыхание.
– Да, – сипло пробормотал он. – Но…
Договорить фразу ему помешали короткие гудки. Собеседник отключил связь.
2
Войдя в палату, Гуськов пригладил ладонью волосы и улыбнулся Насте.
– Анастасия Сергеевна, я к вам по делу, – бодро проговорил он.
Настя опустила книгу, которую читала, и, не вставая с кровати, молча посмотрела на Гуськова.
– Мне дали распоряжение, чтобы я временно перевел вас в другую палату, – продолжил тот.
– С чего это вдруг? – спросила Настя.
Гуськов вздохнул и развел руками.
– Санитарная обработка палаты, – виновато сообщил он. – Это обычная практика.
Выражение лица Насти осталось недоверчивым.
– И как часто вы это практикуете? – спросила она.
– Ну, это по-всякому бывает. – Гуськов улыбнулся. – Да вы не тревожьтесь, это только до завтра. Даже вещи свои можете оставить здесь. Постель там есть – чистая, благоухающая стиральным порошком. Возьмите вон книжку да щетку с зубной пастой, этого будет достаточно.
Настя поднялась с кровати.
– Куда идти? – спросила она.
– Да тут недалеко. Я провожу.
Начальник охраны подождал, пока Настя распихает по карманам халата пасту, щетку и прочую мелочь. Затем широким жестом распахнул перед ней дверь, пропустил Настю вперед и двинулся следом.
…Несколько минут спустя они покинули корпус и вошли в галерею, пересекающую внутренний дворик. Миновали галерею и вошли в соседний корпус.
– Здесь ведь отделение для буйнопомешанных? – удивленно спросила Настя.
– Здесь всякие лежат, – уклончиво ответил Гуськов. – Но вы не волнуйтесь, у вас будет отдельная палата с замком. Так что личную безопасность я вам гарантирую стопроцентно.
В коридоре, по которому они шли, витали запахи эфира и лекарств, смешиваясь с запахами столовой. Мимо, шурша тапочками по линолеуму, молчаливые, подобно безмолвным теням, проходили пациенты. Откуда-то издалека доносилось бормотание телевизора.
Наконец они остановились перед белой дверью. Гуськов достал откуда-то ключ, сунул его в замочную скважину и щелкнул замком. За первой дверью оказалась еще одна – из белой металлической решетки.
– Почему здесь двойная дверь? – удивленно спросила Настя.
– В этом отделении двойные двери везде, – спокойно ответил Гуськов. И добавил с улыбкой: – Как я и говорил – стопроцентная безопасность. Будете здесь, как в сейфе. Проходите, Анастасия Сергеевна, не стесняйтесь!
Настя вошла в палату и огляделась. Здесь было две кровати, и одна, в дальнем углу, была уже занята. Женщина, лежавшая на дальней койке, зашевелилась под своим одеялом. Но вскоре снова замерла.
За спиной у Насти лязгнула дверь. Она обернулась и увидела, что Гуськов запирает решетку на ключ.
– Это зачем? – испуганно спросила она.
– Не беспокойтесь, все под контролем, – непонятно проговорил Гуськов. – Кстати, туалет в углу, за шторкой.
Настя быстро подошла к решетке и взглянула ему в глаза.
– Что это все значит?
– Ничего. Простая санобработка, я же говорил.
– Вы говорили, что я буду одна, а здесь уже кто-то есть.
Гуськов улыбнулся.
– Это чтобы вы не заскучали. До завтра, Анастасия Сергеевна!
Начальник охраны подмигнул Насте и с лязгом захлопнул вторую дверь. Настя услышала, как щелкнул замок. Затем все стихло.
Она посмотрела на соседку. Та по-прежнему лежала под своим одеялом не шевелясь. За окном смеркалось.
«Все в порядке, – сказала себе Настя, стараясь успокоиться. – Ничего страшного. Доктор Макарский – друг моего мужа, а значит, я в безопасности. Мне не причинят вреда».
Немного успокоившись, она прошла к кровати, откинула одеяло и осмотрела постельное белье. Оно и впрямь было чистое. Настя выложила содержимое карманов халата на тумбочку, затем легла на кровать и накрылась одеялом.
Целый час она ворочалась – в голову лезли тревожные мысли, но затем, когда за окном окончательно стемнело, постепенно задремала.
Еще час спустя, когда сон Насти был крепок и глубок, кто-то сел на край ее кровати.
– Эй, – окликнул ее хриплый голос. – Эй, ты!
Настя открыла глаза. Увидев перед собой страшное лицо, она хотела вскочить с кровати, но соседка положила огромную ладонь ей на грудь, коснувшись толстыми пальцами ее шеи, и тихо произнесла:
– Лежи смирно, шлюха. Или сверну тебе голову.
Часом раньше начальник охраны Гуськов вошел в кабинет к доктору Макарскому и, приставив руку к голове, ернически произнес:
– Господин дохтур, дозвольте доложить: мои ребята взяли след Корсака. Скоро проблема будет решена.
Доктор поднял на Гуськова мутный взгляд. В правой руке он сжимал бокал с остатками коньяка. Начальник охраны опустил руку и произнес насмешливо, с тенью плохо скрываемого презрения:
– Э, ваше блахородие, да вы, я вижу, нахлестались.
– Не ваше дело, – огрызнулся Макарский. – Что вам еще нужно?
– Хотел сказать, что насчет Новицкой я тоже все уладил. Дамочка-писательница теперь в другой палате. И у нее есть соседка.
Доктор едва заметно вздрогнул, посмотрел на Гуськова в упор и хрипло спросил:
– Кто?
– Гизельс, – ответил Гуськов. – Ваша любимица.
Макарский побледнел.
– Гизельс, – глухо повторил он.
И больше не нашелся что сказать. Лишь закрыл рот и облизнул внезапно пересохшие губы кончиком языка.
Гуськов усмехнулся.
– Не волнуйтесь, Андрей Сергеевич. Все произойдет быстро. Вас никто ни в чем не обвинит.
Макарский несколько секунд сидел неподвижно, как громом пораженный, затем поднял руку с бокалом ко рту, допил остатки коньяка, поставил бокал на место и пробормотал с болью, горечью и отчаянием в голосе:
– Боже, что мы делаем?
– То, что должны, – спокойно сказал Гуськов. – Либо она, либо мы. Вы же это понимаете?
Доктор тяжело вздохнул. Посмотрел на начальника охраны снизу вверх и тихо спросил:
– И что мы теперь предпримем?
– Подождем до утра, – ответил тот. – Да, и насчет коньячка – умерьте пыл. Завтра у нас будет тяжелый день. Выпейте еще чуть-чуть и езжайте домой. – Гуськов слегка прищурился. – Составить вам компанию?
– Нет, – хрипло сказал доктор.
– Уверены?
Макарский поднял на него взгляд и с ненавистью произнес:
– Убирайтесь вон.
Гуськов засмеялся и вышел из кабинета. Оставшись один, доктор прикрыл глаза.
– Гизельс… – прошептал он. – Боже мой… Боже мой…
Дарья Гизельс считалась самым опасным пациентом клиники. В юности она три раза пыталась поступить в медицинский институт, но все три раза безуспешно. После третьей неудачной попытки Дарья Гизельс устроилась лаборантом в анатомичку, но проработала там всего год. Трупы быстро ей наскучили.
Семь лет назад Дарья Гизельс, тогда еще двадцатитрехлетняя девушка, поехала со своими родными на дачу. Ночью она связала своих домочадцев – мать, отца и двух младших сестер – и принялась резать их скальпелем. Наносила раны, а затем зашивала эти раны грубой ниткой. И так почти три дня.
Замучив родных до смерти, Гизельс сожгла дачный домик и скрылась в неизвестном направлении. Поймали ее только через полтора года. За это время Дарья Гизельс замучила до смерти и сожгла еще девять человек, в основном – бездомных женщин. На суде гражданку Гизельс признали невменяемой и направили на принудительное лечение, которое длилось до сих пор – без особого, впрочем, успеха.
Макарский отлично помнил свой первый разговор с этой страшной пациенткой.
– Дарья, зачем ты истязала людей?
– Я их лечила.
– От чего?
– От болезни.
– От какой болезни?
– Наша жизнь – болезнь. Разе не так?
– Допустим. Но почему ты их истязала? Почему просто не лишала жизни?