1612. Минин и Пожарский - Виктор Поротников

— Я хотел было образумить народ, — молвил в заключение Горбатов, — так меня чуть на куски не разорвали. В меня чуть пулю не всадили, хорошо, Господь уберег. Еле вырвался я от этих безумцев, у коих вместо головы задница! И тогда я сказал себе, что с этими безумцами мне не по пути. Служить Лжедмитрию я не собираюсь. Остается одно — присягнуть Владиславу. Поэтому я здесь, боярин.

— Правильно надумал, полковник, — промолвил Лыков. — С нашими казаками и мужиками-дурнями каши не сварить. Спасение Руси в унии с Польшей. Пращуры наши призвали варяжских князей на Русь и не прогадали, так и мы не прогадаем, коли посадим на московский трон польского королевича.

Зная, с каким недоверием относится Гонсевский ко всем перебежчикам из земского лагеря, Лыков решил до поры до времени укрыть Горбатова у себя дома.

— Завтра я потолкую с Федором Мстиславским, уговорю его, чтобы он замолвил за тебя слово перед Гонсевским, — сказал Лыков, дружески подмигнув Горбатову. — Выше голову, полковник! Бог не выдаст, свинья не съест.

Федор Мстиславский тоже пожелал побеседовать с Горбатовым, дабы побольше узнать от него о новом самозванце и о численности земских войск под Москвой. В прошлом Горбатов не раз оказывал Мстиславскому разные мелкие услуги, поэтому они были лично знакомы и не испытывали друг к другу неприязни. Вот и на этот раз Федор Мстиславский попросил Горбатова еще об одной услуге. Он посетовал полковнику на то, что патриарх Гермоген по-прежнему упорствует, не желая приводить людей к присяге Владиславу. Мол, Гермоген тешит себя надеждой, что земское ополчение вот-вот выбьет поляков из Кремля и изберет на царство выходца из русской знати. Мстиславский предложил Горбатову встретиться с Гермогеном и открыть ему глаза на то, что творится в земском лагере.

«Может, тогда Гермоген одумается и поймет, что лучше видеть на московском троне Владислава, чем безвестного бродягу», — добавил при этом Мстиславский.

Горбатов согласился помочь Мстиславскому в этом деле. Ему и самому не терпелось рассказать Гермогену о том, как он самоотверженно выполнял его волю, призывая людей в разных городах подниматься на борьбу с Семибоярщиной и поляками, и что из этого вышло.

Опальный патриарх по-прежнему пребывал на подворье Кирилло-Белозерского монастыря, но теперь из-за болезни Гермогену были предоставлены самые лучшие покои. Патриарх почти не вставал с постели, измученный недугом. Однако Гермоген нашел в себе силы, чтобы подняться с кровати, когда перед ним предстал Степан Горбатов. Несмотря на телесную немощь, ум у старца оставался ясным, он сразу вспомнил полковника, которому сам некогда вручил воззвание, призывающее русский народ на свержение Семибоярщины.

— Твой призыв, владыка, был услышан дворянами, казаками и посадскими людьми, — молвил Горбатов, стоя с шапкой в руках перед Гермогеном, сидящим на стуле с высокой спинкой. — Под стены Москвы стеклось большое земское войско из многих городов Руси. Отважные люди стояли во главе этого ополчения. Казалось бы, уже не за горами тот день, когда ляхи будут изгнаны из Кремля, а Земский собор изберет на московский трон истинно русского государя. — Горбатов запнулся и желчно добавил: — Токмо благие помыслы у нашего народа всегда переплетаются с гнусными делами.

Со скорбью в голосе Горбатов поведал патриарху о том, как пал от рук своих же казаков Прокопий Ляпунов, главный вдохновитель создания Совета всей земли, как погиб в бою с поляками храбрый князь Мосальский, а князя Пожарского его воины чуть живого вынесли из сечи. Не утаил Горбатов от владыки и того, что внутренние склоки давно перессорили между собой вождей ополчения, что каждый из них тянет одеяло на себя. В довершение всех бед земское ополчение присягнуло на верность очередному самозванцу, объявившемуся в Пскове. Князья и дворяне, не пожелавшие присягать Лжедмитрию, разошлись со своими отрядами кто куда.

Рассказал Горбатов патриарху и о том, что атаман Заруцкий и князь Трубецкой всячески подбивают казаков и ополченцев признать законным наследником на московский трон сына Марины Мнишек, рожденного ею от Тушинского вора. Недоброжелатели Марины Мнишек среди земских ратников называют ее сына «воренком», распуская слух о том, что сей младенец плод ее греховной связи с Иваном Заруцким, который опекает эту польскую дворяночку с той поры, как был убит Тушинский вор. Марина Мнишек пребывает в Коломне под охраной казаков Заруцкого, которые именуют ее «государыней московской», помня о том, что она когда-то короновалась в Москве вместе с Гришкой Отрепьевым.

Выслушав Горбатова, Гермоген разразился горестными стенаниями. Страдая от лихорадки, патриарх зябко кутался в темный шерстяной плащ. Его седая голова была покрыта черной вязаной шапочкой.

— Господь-вседержитель, видят ли твои очи, какая пагуба творится в Московии! — печально молвил Гермоген, свесив голову на грудь. — Еще одного самозваного вора наслал Антихрист на нашу землю, который сбивает с толку народ православный. Подружка Отрепьева панька Маринка со своим «воренком» тоже метит на русский трон. А глупцы, вроде Заруцкого и Трубецкого, потакают Маринке в этом. Господи, неужто совсем не осталось здравомыслящих людей на Руси!

Гермоген вдруг резко поднял голову, вскинув глаза на Горбатова. Седые брови патриарха грозно сомкнулись на переносье.

— Сын мой, ты честный и смелый человек, — проговорил Гермоген. — Ты не пожелал присягать ни псковскому вору, ни Маринкину «воренку». Стало быть, ты радеешь о своем Отечестве. Сын мой, не время предаваться унынию, надо спасать наше государство от полного краха.

— Потому-то я и ушел из земского лагеря в Кремль, владыка, — сказал Горбатов. — Я хочу присягнуть королевичу Владиславу. Коли сами русские не могут избавить Русь от кровавой Смуты, тогда пусть это сделают литовцы и поляки.

— Литовцы и поляки наши злейшие враги! — воскликнул Гермоген, сердито притопнув ногой. — Вместе с Владиславом на нашу землю придут иезуиты и латиняне, а это зло хуже саранчи! Сын мой, нужно бросить новый клич по Руси. Нужно собрать новое ополчение, вожди которого доведут до победы зачахнувший ныне священный почин!

Гермоген окликнул служку-монаха, который принес ему бумагу, перо и чернила. Монах придвинул к патриарху небольшой стол с наклонной крышкой, удобной для письма. Открывая чернильницу, слуга негромко напомнил Гермогену, что тому пора выпить целебный травяной настой. Патриарх лишь досадливо отмахнулся от слуги, проворчав: «Не меня, старика, надо спасать, а Русь-матушку нужно поскорее избавить от недуга, именуемого Смутой!»

Горбатов смотрел на то, как уверенная рука Гермогена быстро выводит на плотном бумажном листе ровные строчки с длинными закорючками заглавных букв и запятых. «Что опять затевает патриарх? — с беспокойством думал он. — На какое дело меня подбивает?»

Закончив писать, Гермоген поставил внизу свою размашистую подпись и приложил свою владычную печать.

— Вот, сын мой, эту грамоту тебе надлежит доставить в Нижний Новгород. И побыстрее! — Встав из-за стола, Гермоген протянул бумажный свиток Горбатову. — В сем послании я обращаюсь ко всем нижегородцам с призывом начать в своем городе сбор нового земского ополчения. Здесь же я проклинаю от имени всего православного церковного Собора псковского вора и паньку Маринку с ее «воренком».

Гермоген еще довольно долго разъяснял Горбатову суть своей затеи, сопровождая все это своими наставлениями относительно мер, с помощью которых можно осуществить это трудное начинание.

Нижний Новгород не имел своего епископа и находился в непосредственном ведении патриаршего дома. По этой причине Гермоген обращался к нижегородцам, как их духовный пастырь и покровитель.

После мучительного раздумья Горбатов решился в очередной раз исполнить волю патриарха Гермогена. Дабы расположить к себе Мстиславского и Гонсевского, Горбатов в их присутствии присягнул на верность королевичу Владиславу, заранее договорившись с Гермогеном, что тот своей властью первосвященника избавит его от этой клятвы. Лишь спустя две недели Горбатову удалось выбраться из Кремля через полуразрушенную Никольскую башню.

Глава одиннадцатая

Кузьма Минин

Главная улица Нижнего Новгорода называлась Большой Мостовой. Начинаясь возле ворот в каменной Ивановской башне, эта улица, круто изгибаясь, уходила в гору на главную площадь. Посреди площади высился белокаменный Спасо-Преображенский собор. Вокруг собора теснились четыре деревянные церкви. Здесь же на площади рядом с главным храмом стояла Съезжая изба, где местные власти творили суд и расправу.

Как повелось исстари, посадский люд Нижнего Новгорода на каждой осенней сходке выбирал из своей среды земских старост и целовальников, или присяжных заседателей. Все споры и уголовные дела неизменно рассматривались на заседаниях старост и целовальников в Съезжей избе. С наступлением Смуты на плечи городских властей легли и обязанности по содержанию стражи, починке городских стен, сборам чрезвычайных налогов, охране купцов от разбойников…