Я – истребитель - Владимир Поселягин

Все три мотора уже ревели прогреваясь, когда Смолин сел на место второго пилота, и надев наушники спокойно сказал.

— Можно взлетать. Майор Запашный будет нас сопровождать.

«Ишачок» к этому времени крутясь над аэродромом набирал высоту, явно собираясь прикрывать наш взлет.

Выведя «юнкерс» на начало полосы, дал газу и повел транспортник на взлет.

Путь до нового аэродрома был спокойным, где-то с боку мелькали чьи-то самолеты, но нас они то ли не видели, то ли не обратили внимания, так что долетели мы спокойно. После посадки быстро стемнело, но землянки мы нашли быстро. К моему удивлению, но полк Запашного тоже передислоцировался с нами, так что мы селились фактически в соседние земляки. Кроме летчиков и небольшого количества обслуживающего персонала на аэродроме никого не было, даже охраны, так что пришлось выставлять ее из летчиков, и членов экипажа. БАО ожидалось не скоро.

Меня опять определили в землянку санчасти, так что мы с остальными раненными были освобождены от стояния на часах.

Аэродром находился у небольшого города Шклов на краю большого лесного массива, по крайней мере землянки, что были вырыты на расстоянии ста метров от опушки, могли уберечь от бомбардировок. Да и поле отлично подходило для ВПП, я уже убедился в этом посадив тяжелый транспортник, который на следующий день угнали куда-то в тыл.

Пощипанная автоколонна нашего полка пришла после обеда следующего дня, это было встречено радостно, что не сказать это с моей стороны.

Очередная почищенная картошка полетела в таз с водой.

— Товарищ старший сержант, вы потоньше чистьте, а то смотрите какая кожура толстая, — учил меня молоденький боец, тоже как и я получивший наряд в не очереди. Только один, а не как я два.

— Боец, я картошку в первый раз в жизни чищу, что ты хочешь? За один наряд не научишься.

— Ничего, товарищ старший сержант. Пять нарядов, и научитесь, я же научился.

— Спасибо, обрадовал. Мне и двух нарядов вот так хватило, да еще и шагистики Страхова.

— Да, старшина зверь. Вот у меня никак не получалось поворот налево, так он меня за полдня научил.

— Что? Тоже хворостиной по ногам стегал? — спросил я после очередного бульканья. Гора картошки понемногу уменьшалась, а почищенная увеличивалась.

— Ага.

— Ну что молодцы, почистили? Так половину я на борщ забираю, а вы продолжайте, — сказала тетя Вера, и подхватив ведро с очищенной картошкой ушла в столовую.

— Товарищ старший сержант…

— Ну чего тебе еще боец?

— А за что вам второй наряд влепили?

— За тоже самое.

— А?

— Спросил, за что, — пояснил я, бросая в ведро очередную картошку и беря следующую.

Нож я использовал свой, тот самый, снятый с поляка. С первого человека, которого я убил. Удобная рукоятка, и возможность пальцем придерживать лезвие, что было очень удобно, я продолжил чистить.

Эти наряды, что я получил позавчера, были на мой взгляд странными. Ну обратился я не совсем по уставу к командиру. Одно дело уставы будущего, которые я более-менее знал, другое дело образца сорок первого, который со скуки пробежал когда была возможность. Не знаю виноват ли тут наш особист, который пропал три дня назад, с того момента как он вылез из «юнкерса» я его больше не видел. То ли действительно довел командира. Да и просьба то была обычная, допустить меня к полетам в связи с тем, что чувствую себя хорошо, да еще мой ЛаГГ починили, и провели все тестирования. Однако тот мгновенно вспылил и отправил меня на работы, с отработкой шагистики у местного «зверя» по этой части старшины Страхова, и влепил наряд, потом второй. В общем у меня создалось такое впечатление как будто меня изолировали.

Закончив с картошкой, я подхватил ведро с грязной водой и отойдя от землянки, рядом с которой стояла наша походная кухня, и широким жестом вылил воду из ведра. В это время мое внимание привлекло гудение моторов небе. Гул был незнакомым, такой я еще не слышал, поэтому поставив ведро на землю, направился к опушке.

На опушке стояли несколько командиров и тоже смотрели на небосвод. Там шла тридцатка самолетов.

— Вроде немцы, — обратился один из них ко мне.

— Да. «Дорнье», — ответил я, опознав силуэт.

Опустив голову вниз, снова посмотрел на небо, и покачав из стороны в строну, с чувством сказал:

— Твою-ю-ю  ж-ж-же-е мать, а?!!!

И было отчего. Вопрос был задан на французском, ответ был на нем же. Меня банально подловили. Посмотрев на парня, который с улыбкой смотрел на меня, я увидел рядом и Никифорова. Из стоящей неподалеку «эмки» вылез майор. Нет, не майор, а дивизионный комиссар, я спутал ромбы со шпалами, да и нарукавные знаки не сразу разглядел, и направился к нам.

Я был в солдатских галифе, сапогах и нательной рубашке, без пилотки, так что честь комиссару не отдал.

— Ну что, гражданин Суворов? Пора поговорить?

— Пойдем, поговорим, — вздохнул я.

Меня как-то быстро обхлопали, извлекли нож из-за голенища, и повели вслед за комиссаром, который уверенно шел куда-то вглубь леса. Полк ЗАП-а, что стоял тут до нас, неплохо все оборудовал, понятное дело была и землянка для особиста. Она находилась отдельно от остальных, метрах в пятидесяти в стороне, и судя по тому как уверенно шел комиссар он тут уже бывал. Заметив в стороне группу наших летчиков, которые наблюдали за нами, я быстро сложил руки за спину и повесив голову продолжил идти.

Землянка была большая, даже с перегородкой, где находился топчан для особиста. Посмотрев на окна под самым потолком, которые давали не так много света, как хотелось бы, комиссар достал из кармана галифе спички и поджег фитиль, вставленный в расплющенную гильзу из-под мелкокалиберного снаряда.

— Садитесь, — показал он мне на табурет, перед сбитым из ящиков стола.

Кроме комиссара, меня, Никифорова и еще одного гэбиста, в землянке больше никого не было, остальные трое остались снаружи.

— Я заместитель начальника политотдела фронта дивизионный комиссар Макаров. Теперь представься и ты, гражданин. То, что ты не Суворов мы выяснили еще неделю назад, как и то, что ты не являетесь гражданином Советского Союза.

Беседа была в доверительным тоном, поэтому я попробовал подергаться:

— Зачем вам это, товарищ дивизионный комиссар? Двадцать второго июня у меня началась новая жизнь, которая мне вполне нравиться. Присягу я принял, и сейчас служу в Красной Армии. Мне у вас нравится.

— Понимаешь, какое дело. Сейчас нужны громкие победы в воздухе, и ты на это дело подходишь как никто другой. Десять зарегистрированных сбитых, угон самолета у немцев, отлично проведенный разведполет. После первой победы над Минском начали было освещать, как ты заметил твои победы, но выяснилось что ты появился из воздуха, вот и был приказ от начальника Военного Совета фронта выяснить о тебе все, пока попридерживая прессу. Вот мы и выясняем. Случайно проговорившись об угоне самолета, и твои незнания элементарных мелочей, которые знают, все кто живет в Союзе, дало понять нам, что ты можно так сказать эмигрант. Догадаться откуда ты, труда не составило, была проведена проверка, и вот теперь хотелось бы знать. Ты кто?

Комиссар говорил спокойным даже немного усталым тоном, меня даже потянуло все рассказать ему.

«Психологи блин!» — подумал я, и задумчиво посмотрев на потолок, согласно кивнул.

— Я буду рассказывать, вы спрашивайте если что.

— Хорошо.

Никифоров, стал стенографировать за мной.

Тщательно выбирая слова, и следя за языком, я стал рассказывать про «свою жизнь».

— Отец у меня был, из мещан. В четырнадцатом пошел добровольцем в армию. Три года воевал за Россию во Франции в одной из бригад, там получил офицерское звание. Когда началась революция, он тогда и остался вместе с другими офицерами во Франции. Отвоевал в Иностранном Легионе, после чего женился на моей матерью, она с семьей эмигрировала, там они и встретились. В двадцать четвертом родился я.

— Так значит тебе действительно семнадцать лет?

— Да, два месяца назад исполнилось. Но для всех мне восемнадцать, а то еще выпрут куда-нибудь в запасной полк.

— Фамилия Суворов?

— Мама один из потомков знаменитого полководца. Суворов фамилия бабушки.

— Настоящая фамилия? Не хочешь говорить? — спросил он, заметив мое отрицательное качание головы.

— Семью я похоронил, не стоит их тревожить. Я же сказал, начал жизнь с чистого листа.

— Продолжай, — едва заметно улыбнувшись, сказал он.

— В двадцать втором, еще до моего рождения вернулся из России дядя Женя, брат моей матери. Он за Колчака воевал, раненный был. Так вот жили мы не сказать что богато, но на жизнь хватало. Когда отец заметил, что меня интересуют самолеты, то помог с этим. Так что с десяти лет вся моя жизнь связанна с авиацией. Сперва планеры, потом легкие одномоторные самолеты, а вот когда с Испанской войны вернулся один знакомый дяди Жени, то вот тогда началась настоящая учеба.