Миссия"Крест Иоанна Грозного" - Андрей Онищенко

– Это мое личное дело, Леха, и я сам разберусь в своих чувствах. Сегодня вечером я поговорю с нужными людьми, и думаю, что дуэль с поляками сойдет нам с рук. В Москве зреет заговор против Самозванца, и кто знает, куда кривая выведет. Василий, наливай еще по одной, да я пойду наверх, нужно еще перед встречей привести себя в порядок.

Василий наконец-то закрыл рот и, разливая из кувшина остатки меда, прицыкивал языком:

– Ну, ты даешь Ильюха! Вот это да!

– За вас Друзья! – произнес Илья.

– За нашу дружбу и за удачу! – поправил Леха.

Выпили молча, до дна. Илья засобирался наверх, а Василий с Алексеем решили прогуляться.

– Будь осторожен! – на прощанье произнес Алексей.

Московское подворье купца Кучина, как и любое другое подворье знатного и богатого человека того времени, представляло собой территорию, обнесенную каменным забором, застроенную деревянными зданиями, вокруг главного хозяйского терема торчали горницы, светлицы и множество изб людских, складских и служебных, многие из которых были соединены крытыми переходами. К Захару Петровичу, Илья подъехал к точно назначенному времени, передал на поруки коня дворовым, а сам отправился в терем, навстречу с хозяином. Хоть и казалось многолюдно во дворе, а внутрь, в святая святых – в красную горницу купца Кучина, дорога была открыта не всем. Захар Петрович принял Илью как дорогого гостя, усадил за стол по правую руку от себя и представил немногочисленным собравшимся гостям. За столом у Кучина в основном собрались представители купеческой элиты Москвы. Встретили они Илью с недоверием и с его приходом разговоры смолкли. Захар Петрович обратился к присутствующим и разрядил обстановку:

– За этого человека, я, как за себя ручаюсь головой, – произнес Кучин, указывая на Илью, – он хоть и не нашего круга, но также как и мы ненавидит нечестивых иноземцев, их обычаи и радеет за сохранение вековых устоев древней Руси.

Собравшиеся за столом, молча слушали Кучина и с любопытством разглядывали Илью.

– Он честен и смел, – продолжал Захар Петрович – свою храбрость он неоднократно доказывал на полях сражений с поляками и не запятнал себя, как многие изменой. Тот, по просьбе которого мы здесь собрались, знает его лично и хорошо отзывается о нем.

Кучин умолк, и слово взял самый знатный и старейший из собравшихся московских торговых людей, Федор Конев:

– Зачем много говорить, Захар Петрович, мы давно знаем тебя, слово твое крепче гранитной скалы, а твоя порука во все времена была для нас железной. Он знает, для чего мы здесь собрались?

– Нет, – ответил Кучин.

– Тогда пусть побожится перед Святыми Образами, что все услышанное здесь останется в тайне и делу конец.

Все присутствующие одобрительно закивали в знак согласия головами. Захар Петрович снял со стены Образ Божьей Матери с Младенцем на руках и с ним подошел к Илье. Илья встал на колени, трижды перекрестился, принял из рук Кучина Святой Образ и поцеловал икону. Так волею обстоятельств предшествующей истории, Илья откликнулся на внутренний голос, взывающий его на новый путь и был принят в круг недовольных правлением Самозванца.

Первым делом Дмитрий, на место сверженного Патриарха Иова, подобрал "достойную замену". Готовясь к царскому венчанию, чтобы освятить себя в глазах людей саном помазанника Божьего, он подготавливал свое торжественное явление народу, необходимое для полного убеждения москвичей и россиян, что венец Мономахов возлагается на голову сына Иоанна Грозного. Этот торжественный обряд, надлежало совершить Патриарху. Не доверяя российскому духовенству, для этих целей, Дмитрий выбрал Рязанского Архиепископа Игнатия, который казался ему надежным орудием для всех замышляемых им соблазнов. Наспех выбрали Игнатия в Патриархи, грек по национальности, он не имел ни чистой Веры, ни любви к России и русскому народу, не имел ни стыда не нравственности и был лоялен к латинской Вере. Вторым пунктом в его плане было сближение с мнимой матерью. Дмитрий уже месяц царствовал в Москве, а народ еще не видел царицы-инокини, хотя она жила в пятистах верстах от столицы.

Между тем Самозванец хотел веселья, пиры и музыка были ежедневной забавой Двора. Угождая вкусу царя к праздности, вся знать, старалась блистать богатою одеждою. Смиренный вид и одежда для людей не убогих, считалась дурным признаком. Всякий день казался праздником, чередой которым Дмитрий желал уверить Россию в ее золотом веке под своим правлением.

Петр Басманов, поступив своей совестью и изменив раз, не был способен на второе предательство. Несомненно, кто как не он хорошо понимал, что Дмитрий-Самозванец, но жажда власти Временщика возобладала над его совестью и он, также как его отец и дед, уподобился опричником при мнимом Дмитрии. Он во всем потакал и угождал ему, и чтобы сильнее привязать к себе Государя, все больше подталкивал того к пороку и разврату и, в конце концов, стал незаменим. Пелена затмения спала с людских глаз, и из народного героя Басманов превратился в демона-искусителя нового царя, изменив закону и чести, вместе с тем, он в глазах людей лишился и права на уважение.

Дмитрий покинул шумное застолье, голова болела, настроение было ни к черту.

– Чего бы такого придумать, надоело все до чертиков, – подумал он.

Тайный царский Секретарь лях Казимир Бучинский стоял над душой.

– Государь! Есть дела, которые не терпят отлагательств.

– К черту дела Казимир, отстань, голова болит. Миша, – обратился Дмитрий к сидящему рядом Молчанову, – пошел бы ты распорядился, чтобы принесли чего-нибудь по крепче, да про малосольные огурчики не забудь, может, полегчает.

Молчанов встал и поспешно бросился выполнять пожелание царя.

– Ты лучше бы Казимир, чем докучать мне с неотложными делами, придумал бы, чем сегодня развлечься.

– К сожалению, в этих делах я, Государь, вам не советчик, – произнес Бучинский, мельком переведя взгляд на стоящего у окна Петра Басманова.

Нечаянно брошенный взгляд не ускользнул от внимания Дмитрия, он в пол оборота обернулся на кресле к задумавшемуся и скучающему Басманову.

– Что ты молчишь Петруша, видишь какой у меня Тайный Секретарь, ни на что не годится, кроме как досаждать своими неотложными делами. Может, ты предложишь, а то скука гложет – прямо жуть.

– Осмелюсь напомнить, – начал Басманов, – что по вашему указу, на днях от князя Мосальского в ваш дворец перевели царевну Ксению. Она уже четвертый день здесь остается без вашего внимания.

В глазах у Дмитрия появился живейший интерес, он встрепенулся и сбросил с лица маску меланхолии.

– Говорят, она красива, это правда, Басманов?

– Государь, она просто прекрасна, а, кроме того, умна и образованна.

Волна вожделения накатила на Дмитрия, он заерзал на кресле но, стараясь не выказать своего порока перед ляхом Бучинским, который ко всему был еще и тайным агентом Сигизмунда и будущего тестя, после некоторых усилий он в сеже взял себя в руки. Через открытые двери послышался шум и нецензурная брань, это Михайло Молчанов подгонял нерасторопных лакеев. Через пару минут он предстал перед троицей с нетерпением ожидавших его прихода. Двое лакеев поставили на стол серебряные блюда с холодной закуской и хрустальный графин с хлебной водкой. Накрыв на стол и разлив жидкость из графина по драгоценным кубкам, лакеи молча удалились. Дмитрий встал, взял в руки кубок и произнес:

– Я хочу поднять этот кубок за моего друга Петра Басманова. Молодец Петруша, голова, всегда знаешь, чем угодить и порадовать своего Государя.

Молчанов дружно поддержал тост Дмитрия, все выпили до дна, кроме Казимира Бучинского, который только пригубил и поставил на стол.

По телу Дмитрия пошла приятная теплота, щеки его порозовели, голова стала приходить в порядок. Взяв со стола соленый огурец, он захрустел им.

– Наливай еще по одной Михайло, что сидишь, – устало молвил он.

Молчанова не нужно было упрашивать дважды, он тут же снова наполнил кубки. Выпили снова и Дмитрий, устало откинулся в кресле и закрыл глаза. Нахлынули воспоминания минувших дней. Дмитрий вспомнил как, будучи диаконом Чудова монастыря, вместе с Патриархом Иовом посещал царский дворец. Несколько раз ему посчастливилось видеть юную Ксению. В богатых нарядных платьях, украшенных драгоценными каменьями, она тогда казалась ему просто богиней, и он в то время не допускал и мысли, что он, несчастный чернец, когда-нибудь сможет просто так подойти к ней и взять ее за руку. Волна вожделения опять накатила на Дмитрия и покрыла его с головой, кровь с силой прилила к причинному месту.

– Сегодня она будет моей, про себя подумал он.

От приятных размышлений его оторвал голос Бучинского.

– Осмелюсь опять напомнить Вашему Величеству о неотложном деле.

– Что еще у вас? – Раздраженно спросил Дмитрий, недовольный тем, что его оторвали от грез.

– Дело касается вашей матушки.