Високосный год - Манук Яхшибекович Мнацаканян

Асфальт размяк от полуденного зноя. Собака, поскуливая, хромая, искала тенистое место, когда издали приметила овец, — позабыв про жару, боль в ноге, страх перед машинами и трамваями, она одним духом пересекла улицу и бросилась к овцам. Она визжала от радости, обнюхивала их, подходила то к одной, то к другой, облизывала, тыкалась мордой в шерсть, снова обнюхивала, радостно виляя хвостом, и глаза ее не то от радости, не то от тоски влажно блестели. Хозяин овец — обычный городской спекулянт, который ошарашенно смотрел на собаку, тут же смекнул.

— Говорил ведь, что не спекулянт я, а вы не верили, — сказал он собравшимся вокруг овец людям. — Вот моя собака. Разве спекулянт станет ходить с собакой?.. Бобик, спокойно…

Собака, безразличная ко всему, обнюхивала овец, фыркала, снова обнюхивала.

— Вот это собака. Настоящий волкодав, — заметил кто-то из толпы. — Нет, верно человек говорит, какой он спекулянт.

— Какой там спекулянт, бросил свои дела, пришел вот в город. Бобик, спокойно. На его счету восемь волков. Видите, как любит их. Это ведь его овцы…

— Да-а, — сказал парень с обросшим лицом. — Молодец, братец. Сколько возьмешь за ту черную овцу?

— Сорок пять.

— По рукам.

Он отсчитал деньги, отдал хозяину и только схватился за свою овцу — как вдруг собака присела на задние лапы и, готовая к прыжку, рыча оскалила зубы.

— Знаешь что, братец, подай сам овцу, не мое это дело, — испугался покупатель.

— Бобик, — позвал спекулянт и попытался улыбнуться. — Бобик…

Собака загородила овец, прижала их к стене и злобно смотрела на толпу.

— Чего ж ты стоишь?..

— Сейчас, — запинаясь, проговорил спекулянт. — Бобик, спокойнее. — Он сделал шаг, боязливо протянул руку к овце, по собака зарычала еще злее, и он застыл на месте.

Собравшиеся засмеялись, смех привлек внимание других прохожих.

— Погодите, — сказал спекулянт, — она иногда становится бешеной, с ней это бывает. Сынок, сбегай-ка в магазин, купи чего-нибудь. — Он протянул деньги мальчику. — Сейчас мигом успокоится.

Собака лаяла, посматривая на людей, теснила овец и снова лаяла.

Мальчик принес колбасы.

— Ну вот, — сказал спекулянт, взял колбасу, бросил собаке. — На, ешь, скотина…

Собака яростно набросилась на колбасу, ворча принюхалась и снова вернулась к овцам, загородив их собой.

— Слышишь, мне некогда, — дернул спекулянта за рукав обросший парень, — машина ждет.

Спекулянт беспомощно почесал голову.

— Вот наказание. Что же мне делать?

— Разве это не твоя собака?

— Собака, собака, откуда я знаю, чья это собака? А ну катись отсюда, — закричал он на собаку, наклонился, чтобы поднять камень, собака снова рыча оскалила зубы.

— Давай деньги, я пошел.

— Эй, хозяин, уведи-ка свою собаку!.. — крикнул спекулянт. — Пошел…

— Позвони, пусть придут заберут.

Жара. Ни ветерка. Воздух раскаленный, как огонь. Зевак становилось все больше, они дразнили собаку, бросали в нее камнями. Собака разъяренно бросалась на них, отгоняла, затем снова бежала к овцам.

Приехали. На специальной машине, со специальными вилами. Трое.

— Ах вот ты какая, — посмотрев на собаку, сказал пожилой. — Нам ее уже описали, волкодав, масть — буро-желтая, уши обрезаны, бросается на людей. Десять дней ищем. А ну, отойдите, бешеная она.

Они оттеснили зевак и, вытянув вилы, с трех сторон медленно двинулись на собаку.

— Лаешь? — проворчал пожилой. — Погоди, погоди. Сегодня сдерут с тебя шкуру, завтра высушат, послезавтра скроят обувь… Вот так, братец.

— Аршо, — позвал пожилого товарищ. — Осторожнее, эта, видать, сразу набросится.

— Аршо, — крикнули из толпы. — С детьми-то попрощался?

— Помолчите, — не оборачиваясь, сказал пожилой, — мешаете ведь, дайте поработать.

Они подошли с трех сторон. Сзади были овцы и стена, собаке некуда было отступать, и, прижавшись к овцам, она яростно лаяла.

— Сейчас, сейчас, — сказал пожилой, вытягивая вилы. — Ты хватай за лапу…

Товарищ с вилой в руках бросился вперед, вилы зацепили собаку, но пока Аршо подоспел, собака сорвалась, отбежала в сторону и неистово залаяла.

— Черт, зубья узкие, — сказал он, подняв вилы.

— Оставила клок шерсти, а сама удрала.

— С головы начинайте, — сказал Аршо. — Погодите-ка.

Он обошел ее, зашел с другого края. Собака стояла посреди овец.

— Дура, — крикнул кто-то из толпы. — Удирай, чего стоишь.

Собака не удирала. Металась из стороны в сторону, бросалась на овец, отгоняла на несколько шагов, снова возвращалась к овцам и бешено рычала.

— Тоже мне специалисты по ловле собак, — насмехались из толпы.

Пожилой, видимо, разозлился. Плюнул в ладони, растер, крепко взялся за вилы.

— А ну отойдите.

В римском цирке с Смбата Багратуни сняли цепи, привели на арену и сказали приговоренному к смерти — ежели ты победишь льва, даруем тебе жизнь. Император и его придворные со своей императорской высоты следили за поединком. Смбат Багратуни победил льва, император бросил свой платок на арену — да здравствует Смбат Багратуни! Нет, это был не цирк, и ловец собак Аршо не был Смбатом Багратуни, а собака чабана — львом, но Аршо, как и Смбат, бросился вперед, закружил вилы вместе с головой собаки, собака повисла в воздухе и — да здравствует Аршо! Собака металась из стороны в сторону, пытаясь высвободить голову.

Аршо сорок лет кряду ловит собак, можно сказать, собаку съел на этом деле, теперь, крепко держа вилы, он должен зайти сзади, оторвать собаку от земли и — баста. Аршо зашел сзади, оторвал голову от земли, вот-вот должен был оторвать ноги, когда собака отпрянула назад, повалила на бок Аршо, покатилась вместе с ним по земле, и пока товарищи подоспели — ее и след простыл. И когда разбежавшиеся от страха люди подбежали к Аршо, они увидели, что у того разорвана щека.

— Нет, этого пса надо пристрелить, — порешила тройка.

Вой собаки раздался за полночь.

Вазген Чобанян лежал на тахте. Услышав вой, он тут же вскочил и увидел, что вахтер Енок Дарбинян дремлет, сидя на стуле.

— Ты сторож или кто?

Енок вскочил, продрал глаза, хотел что-то сказать, но Чобанян не