Рассветники - Юрий Никитин

Вертиков не врубился с ходу, спросил сердито:

– И что?

– Мужчины умнее, – заявил Кириченко тяжеловесно. – Думаю, сперва разумными стали самцы, они и создали первобытно-общинное общество. А женщины в нем много тысяч лет были сперва простыми животными, пока не научились обезьянничать мужчин. Так чему-то и научились.

Вертиков завопил, указывая на него пальцем:

– Люди, плюйте на него! Женоненавистник!

Кириченко сказал мирно:

– Я? Ну, женщин я весьма люблю… Я к тому, что все придумывают мужчины. И первыми от мужчин обучаются опять же мужчины. Вот скажите, почему нигде в мире до сих пор нет ни одной женщины программистки? А мне бы так хотелось хоть одну в нашем офисе…

Он мечтательно заулыбался, Вертиков в испуге отшатнулся:

– Ты что? Если и появится такая, то первые будут такими уродинами…

Я сказал строго:

– Эй-эй, кончайте треп. Начали с рецептов, перешли на женщин…

Кириченко ответил со вздохом:

– Шеф, а когда было иначе? Все дороги ведут к женщинам. Пусть даже латексным… А что насчет жратвы, то чем лучше человек разбирается во вкусовых качествах вина или какого-то салата, тем он ближе к обезьяне и дальше от сингуляра.

Распахнулась дверь, Люцифер ввел подвижного молодого парня с быстрыми глазами, так и стреляющими по сторонам, будто мечтает украсть все со столов, а потом и сами столы, за ними вдвинулись еще двое, обвешанные аппаратурой.

Он сказал бодро:

– Шеф, вот ребята из Рен-ТВ, вы вчера договаривались о встрече!

Я мысленно хлопнул себя по лбу, но дружелюбно заулыбался и быстро пошел навстречу.

– Здравствуйте! Все в порядке, располагайтесь. У нас не слишком просторно, однако поместитесь… Аппаратура у вас какая-то уникальная, да? Сейчас все помещается в спичечный коробок…

Парень поморщился:

– То любители, а мы – профессионалы. Нас должны узнавать издали. Меня зовут Адольф Арцишевский, я старший ведущий, а это операторы. Где мы можем поговорить?

– Можно у меня в кабинете, – предложил я, – но там совсем тесно. Можно здесь…

– Лучше здесь, – решил он. – Володя, поставь экран! Семен, дай свет на Григория… Григорий, можете сесть вот сюда ко мне лицом?.. Благодарю. Я буду задавать вопросы, но сперва вы в непринужденной манере расскажете, что именно вы открыли или собираетесь открыть, а то нам намекнули, что у вас материал будет точно любопытный, а мы обычно ищем сенсации не там, где они есть…

Я сказал настороженно:

– Сенсаций никаких нет. Идет серьезная научная работа. У нас не астрология, не телепатия и не какие-то парапси. Мы изучаем неясные связи, мы их условно называем «темными», между людьми. Такие же точно существуют, научно доказаны и подробно описаны между амебами, кишечнополостными и другими представителями животного мира. Самый яркий пример – муравьи. Всех всегда ставила в тупик загадка: у муравья в мозгу один-два ганглия, это значит, пара нервных узелков, у человека – сотни миллиардов, а эти крохотульки создали сопоставимую с человеческой систему скотоводства, ирригации, разведение племенного скота, они не только доят своих коров, но на зиму их загоняют в подземные укрытия, где тепло, там ухаживают за ними, а весной, когда потеплеет, сперва разведают места, а потом выгоняют их пастись на самые кормовые участки, где охраняют от хищников!

Его глазки заблестели, почуял нечто, сказал живо:

– Я слышал, муравьи даже воюют друг с другом!

– Верно, – сказал я, – племя на племя, народ на народ. Одна семья, разделившись надвое, на следующий год начинает воевать из-за участков, корма…

– Даже в плен берут! – воскликнул он. – И вы объясняете это…

Я кивнул:

– А вы соображаете быстро. Ни один муравей до такого не додумается. Но муравейник…

– То есть, – спросил он, – муравейник – отдельное существо?

– Состоящее из муравьев, – согласился я, – где их нервная система составляет единое целое. Конечно, она работала бы лучше, не будь разделена на тысячи крохотных телец, но феромоны, которыми они обмениваются, все же соединяют ее в общую цепь. И хотя медленно и с затруднениями, этот мозг все-таки работает как целое… Теперь вы поняли, о какой темной материи человека я говорю.

– У людей то же самое?

– Да, – подтвердил я.

Он покосился на операторов, парню с листом блестящего железа подал знак, чтобы лучше направлял рассеянный свет на мое лицо, вздохнул и спросил с подчеркнутым скептицизмом:

– А почему никто эту темную материю не замечает? У муравьев даже я, наверное, заметил бы! В смысле, как они обмениваются кормом, а заодно информацией.

– Муравьи, – сказал я осторожно, – вполне возможно, тоже не замечают, что участвуют в трофаллаксисе… К тому же у них накал проще, вообще ближе к нулю… хотя я не решился бы сказать так уж уверенно. Это нам кажется, что кроме нас, любимых, все остальное – просто.

– А почему?

Я подумал, сказал так же осторожно, как и надлежит серьезному ученому:

– С уверенностью утверждать такое можно только после тщательных и проверенных экспериментов, подтвержденных независимыми институтами… однако есть предположение, что и у людей такое было заметно, когда они существовали на стадии простейших… но затем, по мере роста нервной системы, слишком чувствительные гибли…

– Почему?

Я вздохнул:

– А каково было бы вам, если бы на вас вот сейчас обрушились все грехи мира? Все страдания, вся боль, что испытывают люди на планете? Вы бы сгорели в тот же миг!.. Я могу пока только предположить, что более толстокожие в этом плане, у кого была связь с общим Сверхорганизмом хуже… нет, это неверный термин! Не хуже, а идущая как бы в фоновом режиме, имели преимущества. Они, скажем так, не отвлекались на чужие страдания, а шли и добывали зверя, ели, радовались, совокуплялись, продляли род…

Он переспросил:

– Значит, мы ведем род от них?

– Совершенно верно. Это был верный путь, потому что человеческое общество, что раньше состояло только из одного самца и двух-трех самок, постепенно росло, а вместе с тем росло и чувство сопереживаемой боли…

Он перебил:

– Что вы все про боль, человек же чувствует и радость? Росло бы и чувство общей радости?

– Верно, – сказал я, – но радость, увы, не пересилит боль. Потому эволюция выбрала единственно верный путь. То есть перевела связь между всеми существами в фоновый режим.

Он поежился:

– А мне вот страшно, что нечто или некто мониторит каждую мою мысль, каждое чувство… Вам нет?

Я сдвинул плечами:

– Мне бы не хотелось, чтобы мониторили вы… или вообще кто-то из людей. А вот такому, который все мы, огромный и непостижимый, превосходящий нас по меньшей мере в той же степени, как муравейник муравьев… наверное. С другой стороны, у нас есть выбор?