Как читать книги? - Вирджиния Вулф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постичь же смысл произведения, как правило, довольно сложно, поскольку выражается он чаще всего не в том, что описывается, и не в том, как изъясняются герои, а в том не лежащем на поверхности сопряжении внешне далеких явлений, которое имел в виду писатель. Особенно сложно бывает с такими поэтами прозы, как сестры Бронте: у них смысл неотделим от языка, да и о смысле-то можно говорить с большой натяжкой, скорее о настроении, о чем-то неуловимом. И чем сильнее, талантливее поэт, тем труднее поддается пониманию его идея: именно поэтому разобраться в «Грозовом перевале» Эмили намного труднее, чем в «Джейн Эйр». Если для Шарлотты писать было равнозначно темпераментному, яркому, безудержному самоизлиянию: «Я люблю!», «Я ненавижу!», «Мне больно!», и это очень похоже на то, как мы в обыкновенной жизни выражаем свои чувства, хотя по силе переживания наш опыт не сравнится с душевной драмой Джейн Эйр, то в «Грозовом перевале» все совсем не так. Там нет ни героини, изливающей душу, ни гувернанток, ни хозяев. Любовь там, правда, есть, но то не любовь между мужчиной и женщиной: какая-то иная, более общая идея служила Эмили источником вдохновения. Ее не увлекали собственные страдания или болячки: она не находила в них поэзии. Но вот картина мира, расколотого надвое, пребывающего в состоянии вселенского хаоса,– это ей по нраву: она верит, что ей по плечу восстановить распавшуюся связь вещей. В ее романе видно титаническое стремление сдвинуть глыбу с мертвой точки, разрешить дилемму: когда устами своих героев она не просто изливает душу – «Я люблю!», «Я ненавижу!»,– но от лица всего человечества бросает вызов холодным вечным стихиям, мы поражаемся убежденности, с какой она заставляет нас поверить в свою силу! И что с того, что вызов, брошенный звездам, не был услышан, что фраза оборвана на полуслове, борьба закончилась поражением? По-другому и быть не могло, зато сколько скрытой мощи таится в полукосноязычном признании Кэтрин Эрншо: «Если погибнет все, но он останется, жизнь моя не прекратится; но если все другое сохранится, а его не будет, вся вселенная сделается мне чужой, и мне нечего будет в ней делать»9. Даже перед лицом смерти не дрогнет эта сила: «Я вижу покой, которого не потревожить ни земле, ни адским силам, и это для меня залог бесконечного, безоблачного будущего – вечности, в которую они вступили, где жизнь беспредельна в своей продолжительности, любовь – в своей душевности, а радость – в своей полноте»10. Собственно, почему ее роман и занимает столь высокое место среди прочих: в нем словно прозревается, за внешними поступками людей, существование такой силы духа, которая поднимает житейское до уровня истинного величия… Но почему роман? Разве поэзии мало? Действительно, в стихах, которые, возможно, переживут века, Эмили Бронте в нескольких строках запечатлела и крик души, и свое кредо. И все же талант романиста не давал ей покоя: хотелось попробовать себя на более трудном и менее благодарном поприще – в прозе, где приходится, как известно, лепить характеры, неусыпно следить за нитью действия, создавать реалистические зарисовки жизни на ферме, в усадьбе; воспроизводить живую речь мужчин и женщин, совершенно на тебя не похожих. И надо сказать, ей это удалось: мы сопереживаем героям не оттого, что они изливают душу или сыплют тирадами, а опосредованно: вот слышится старинный мотив, который напевает девочка, качаясь на ветке дерева; вот на наших глазах отара овец поднимается по склону, щипля траву; вот ветер прошелестел в траве. Перед нами, как на ладони, жизнь