Классические мифы Греции и Рима - Генрих Штолль

Еще до войны Антиопа родила Тезею сына – Ипполита. Отец послал мальчика на воспитание в Трезену, к деду своему по матери, Питфею. Вырос Ипполит и стал прекрасным юношей; много девушек пылало к красавцу любовью. Но целомудренный юноша холоден был к красоте и любви. Его подругой была чистая, девственная Артемида: вместе с ней блуждал он по лесистым горам, охотясь на ланей и вепрей; не искал он дружбы с Афродитой. Гневом воспылала на него за это богиня любви и решила погубить гордеца, вселив нечистую любовь к нему в сердце мачехи его Федры.

Федра была дочерью Миноса и младшей сестрой Ариадны. Тезей вступил с ней в брак, находясь уже в преклонных летах. Так была – похожа Федра на свою старшую сестру, что когда Тезей ввел в свой дом молодую жену, ему показалось, будто он снова переживает свои счастливые дни юности и видит осуществление надежд и мечтаний своей молодости. Одно лишь упустил из вида Тезей, что годы его не соответствовали возрасту молодой жены и что юная красота, которою он привлекал некогда женское сердце, давно уже миновала.

Однажды Ипполит пришел из Трезен в Афины, на праздник Элевсинских таинств. Тут Федра в первый раз увидала своего пасынка: таким же красавцем был Тезей в молодые годы. С первой же встречи Федра горячо полюбила юношу, – такова была воля Афродиты. Таила супруга Тезее свою страсть и старалась подавить ее; но бессильна была ее воля, не властна была она над собою. Когда Ипполит ушел опять в Трезены, Федра на высоком холме построила храм Афродите; здесь часто просиживала она по целым дням и, томимая страстью, смотрела на дальний берег, где жил ее пасынок.

В скором времени Тезей должен был ехать вместе с нею в Трезены и пробыть там довольно долго; близость прекрасного юноши еще более усилила любовь к нему Федры.

Она уже не хотела более подавлять свою страсть: муки любви стали для нее наслаждением и счастьем. В то время, как Ипполит упражнялся в единоборство на арене, царица садилась под тень миртового дерева, на ступени храма Афродиты, стоявшего на ближнем холме, и отсюда, никем не зримая, любовалась красотой юноши и не сводила глаз с него, а когда мучения страсти становились невыносимы, царица, заливаясь слезами, рвала листья мирта и пронзала их шпильками. Так изводилось пагубной страстью ее болящее сердце; сохла она, увядала ее краса. День и ночь Федра томилась в своем одиноком замке, бледная и недужная, и наконец решилась умереть. Три дня отвергала она всякую пищу, полуживая, недвижимо лежала на своем ложе, и никто не мог постичь причины ее страданий. Пришла, наконец, к царице ее старая кормилица и начала расспрашивать о ее горе; несчастная открыла ей свою тайну. Хитрая кормилица, питавшая к госпоже безрассудную, слепую любовь, задумала открыть Ипполиту, как любит его мачеха, и убедить его не отвергать ее чувства. Узнав о намерении кормилицы, Федра не поощрила ее ни одним словом, но и не воспретила исполнить задуманное.

Ипполит только что возвратился из нагорных лесов, где охотился со своими сверстниками. В их веселом обществе, воспевая хвалебные гимны, отправился он к храму защитницы своей, девственной Артемиды. Украсив статую богини венком из цветов, он беззаботно вступил в дом деда своего Питфея. Здесь-то и встретила его старуха-кормилица.

Взяв с царевича клятву, что он не откроет никому того, что услышит от нее, старуха сообщила ему о страсти Федры и убеждала его не отвергать этой любви. С ужасом и негодованием выслушал целомудренный юноша рассказ и предложение старухи и, возмущенный, проклиная всех женщин, тотчас же удалился из дома и пошел в горы бродить по лесам; здесь, на лоне мирной, непорочно-прекрасной природы, искал он успокоения смущенной душе своей и не хотел возвращаться домой до тех пор, пока не вернется отец его, бывший в то время в Дельфах.

Когда узнала Федра, каким гневом воспылал Ипполит, слушая речи ее кормилицы, и как быстро скрылся он потом из дома, – стыд и отчаяние овладели душой несчастной царицы, и она решилась умертвить себя. Какими глазами стала бы она смотреть теперь на своего супруга и на юношу, ведавшего уже ее вину и гнушавшегося ее страстью? Одна только смерть – так казалось несчастной – может избавить ее от позора и искупить вину ее; смертью же думала она отомстить и тому, кто своим гордым презрением оскорбил и разбил ее сердце: не миновать и ему гибели, – общая участь постигнет их обоих, и не будет он больше с гордым безучастием смотреть на злую судьбу ее. Удалившись в опочивальню, царица накинула на шею петлю и удавилась. Но перед смертью она написала на дощечке мужу, что, в отсутствие его, Ипполит сделал покушение на ее честь и что только смертью могла она спастись от угрожавшего ей позора.

Украшенный лавровым венком, спокойно возвращался Тезей из Дельф, надеясь, что будет встречен радостными приветствиями домочадцев; но, подъехав к дому, он, вопреки ожиданиям, услышал вопли женщин и печальные крики рабов, Уж не умер ли престарелый Питфей, не случилось ли несчастия с кем-нибудь из малолетних царевичей? Только слышит он, что не Питфей умер, а умерла Федра, сама наложив на себя руки. Быстро вбежал он в дом, бросился к трупу и, в отчаянии горькими слезами оплакивал потерю жены – лучшей из всех жен на земле.

Увидев в руке ее дощечку, он взял ее и прочитал. Собственноручно писала Федра мужу, что сын его Ипполит покушался на честь ее и что это покушение было причиной ее самоубийства. Полный гнева и невыносимой скорби, проклинает Тезей преступного, сына, взывает к бурегонителю Посейдону:

– Отец Посейдон! Ты любил меня всегда как сына и дал мне некогда обещание исполнить три мои желания: молю, покарай преступного; если не ложно было твое обещание, пусть не переживет он этого дня. Если же владыка Посейдон, – прибавил Тезей, – не низошлет в Аид моего сына, я сам изгоню его из пределов нашей земли; пусть в горе и нужде, тяготимый проклятием отца, влачит он дни свои на чужбине.

Тезей пылал еще гневом, когда Ипполит возвратился домой. Ничего не зная о причине отчего гнева, он с участием стал расспрашивать его о том, что случилось. С невозмутимым спокойствием, в полном сознании своей непорочности, защищался Ипполит от обвинения и упреков, которыми осыпал его отец; но, связанный клятвою, нe мог он открыть истинной причины самоубийства Федры и не убедил отца в своей невинности. Тезей изгнал сына из отечества.

Проливая горькие слезы, Ипполит, перед уходом еще раз торжественно призвал в свидетели своей невинности Артемиду, выдавшую непорочность его сердца, и Зевса, охранителя клятв.

Не зашло еще солнце того дня, как к Тезею явился гонец с вестью о гибели сына его Ипполита. С горькой усмешкой спросил ослепленный гневом отец:

– Кто умертвил его? Не пал ли он от руки врага, жену которого оскорбил так же, как жену отца своего?

– Нет, – отвечал раб – Собственные кони убили его… Видно, погубило его проклятие; которое изрек ты над ним, когда призывал на его голову кару Посейдона.

– О боги, о Посейдон! – воскликнул Тезей, – Как же милостив ты был ко мне в этот день, как отец внял ты мольбы моей и исполнил ее! Но скажи мне, вестник, как поразила преступного праведная кара гневного бога?

– Были мы на берегу моря, – начал рассказывать вестник, – мыли мы там и чистили коней Ипполита, и вот дошла до нас весть, что царевич навсегда изгнан тобою из родины. Вскоре за тем подошел к нам и сам царевич, сопровождаемый толпой опечаленных друзей, и подтвердил нам то, что слышали мы от других; потом велел запрягать коней в колесницу: земля его предков стала теперь для него чужой землею. Когда кони были впряжены в колесницу, он взял в руки поводья и сказал, воздев руки к небу: «Зевс всевидец! Пусть поразит меня смерть, если я повинен в возводимом на меня беззаконии! Рано или поздно, при жизни моей пли после смерти, пусть отец мой узнает, как несправедливо поступил он со мной!» С этими словами пустил он коней, мы же пошли вслед за ним – по дороге к Эпидавру и Аргосу. Когда, миновав Трезены, прибыли мы к Саронскому заливу, на пустынный берег моря, мы услыхали раскаты грома, раздававшегося как будто из-под земли. Испуганные кони навострили уши, и в страхе стали мы озираться во все стороны, отыскивая, откуда исходили громовые звуки. Обратившись к морю, мы увидали неслыханно-высокий вал: до небес вздымался тот вал и совершенно скрывал от нас скалы противоположного берега. Вскоре пенящиеся, седые волны с шумом устремились на берег, на дорогу, по которой ехала колесница царевича, и из волн вышел огромный, чудовищный бык, от дикого рева которого содрогались прибрежные скалы и утесы. Страх обуял коней. Сын твой, опытный в искусстве править колесницей, изо всех сил натягивал поводья и всячески старался сдержать бешеных коней; но, закусив удила, мчались они по дороги, и не было возможности сдержать их никакой силой. Ипполит старался направить коней к равнине, но бык бросался на них с этой стороны, пугал их своим ревом и гнал в противоположную сторону – к скалистому, крутому побережью. Так пригнал он коней к обрыву скалы; кони бросились вниз и разбили колесницу. Бешено помчались они по берегу, влача за собой по песку и по камням запутавшегося в поводьях царевича; голова и тело несчастного все время бились о камни и выступы прибрежных утесов. Мы бросились к нему на помощь, но не могли догнать мчавшихся без устали коней. Наконец, высвободившись из оборвавшихся поводьев, разбитый и окровавленный царевич пал на землю и лежал, еще борясь со смертью. Кони исчезли из виду, скрылся также и бык – словно его поглотила земля. Господин, – сказал в заключение вестник, – я раб твой, но никогда не заставишь ты меня думать, что сын твой преступен; в моих глазах он вечно будет добродетельнейшим из людей.