Знаменитость - Дмитрий Тростников

В бессильной ярости я изо всех сил пнул очередную дверь, скрывавшую за собой пустую аудиторию. Громкий хлопок, словно выстрел, разлетелся эхом по гулким коридорам.

— Это еще, что за безобразие! Немедленно прекратите шум! — ополчилась на меня решительная старушка, неожиданно вывернувшая из-за поворота коридора. Седенькая в очках, я даже не успел понять, секретарша или старая лаборантка, или преподавательница.

— Где ученый совет?! — прорычал я ей в лицо, буквально хватаясь за последнюю соломинку. По какому ее суетливому движению, я даже понял, что заседание проходит рядом. Но ошибся.

— Так ученый совет только что закончился, — опешила старушка.

— И все уже разошлись?! — дико взвыл я.

— А кто вам собственно нужен? — старушка вспомнила свой боевой тон. — Захар Самуилович Смолин? Я только что его внизу видела, он там вахтеру выговаривал… А в чем дело?

Она не успела договорить, как я уже мчался обратно, к выходу из института. Но перед дверями оказалось пусто. А вахтер, видимо, обладающей непробиваемыми нервами слона, уже опять спокойно дремал.

Я выскочил на улицу. Маленького, сердитого профессора неуловимо похожего на доктора Айболита нигде не было видно. Я лихорадочно оглядывался направо и налево. Забежал за угол — никого. Впору было просто сесть на асфальт и заплакать от бессилия. До того, как Алеше распластают скальпелем горло оставались считанные минуты.

Но в этот момент, сзади просигналила машина. Прямо на меня мчалась старая «Волга» Льва Рудика. С оглушительным скрипом автомобиль затормозил, и подпольный продюсер распахнул переднюю дверцу.

— Мне Янкель позвонил. Он прав. Надо сначала показать Алешу этому его профессору, — выпалил Лев Евгеньевич, срываясь с места.

Мне оставалось признаться, как я только что бездарно упустил профессора Смолина на выходе из института.

— Ерунда! — обнадежил Рудик, резко выкручивая руль. — Он не мог далеко уйти. Улиц вокруг немного. Сейчас все объедем — гляди в оба.

Между тем, уже начинало быстро темнеть, как это бывает вечерами на Юге осенью. Кварталы быстро пустели. В окнах домов тут и там включали свет. Но узкие переулки все сильнее тонули в сумерках. Еще полчаса и на Одессу спустится очередная южная ночь.

Буквально в эту секунду, я разглядел мелькающий силуэт светлого плаща. Небольшая фигурка спускалась вниз по узкой мощеной улице. Оставалось молиться, чтобы профессор не юркнул в какой-нибудь незаметный проулок — он двигался на удивление энергичным для его возраста шагом. Более того, услышав за спиной звук мотора догоняющей машины, «Айболит» еще сильнее припустил. А когда Рудик все-таки нагнал его и резко затормозил рядом — на всякий случай попытался защититься от нас зонтиком, как пикой.

— У вас в отделении ЛОР болезней сейчас проходит незаконная, подпольная операция! — выпалил я, распахнул дверцу. — Меня послал Янкель Шейфер!

В машине, немного успокоившись, старичок начал поглядывать на меня очень скептически. Похоже, ему совсем не верилось, что его лучший студент решился на такое рискованное дело, и тайком делает кому-то операцию, воспользовавшись ночным дежурством в больнице. Но угнетенная озабоченность, написанная на наших лицах, и то, как Рудик гнал машину по темноте, нарушая все правила, подействовали на профессора. Когда мы вырулили к приемному покою городской больницы, Захар Смолин был уже абсолютно серьезен. И взбегал на этаж ЛОР отделения энергично и деловито.

— Что там творится у вас в операционной?! — по-хозяйски бросил он на ходу старшей дежурной сестре, явно хорошо знавшей и побаивавшейся своенравного профессора.

Сестра немедленно присоединилась к нашей небольшой процессии, быстрым шагом перемещавшейся вдоль пустого больничного коридора. Двери в палаты были уже закрыты. Пациенты после недавнего отбоя еще не спали, но в большинстве своем — лежали на кроватях, робко посматривая в коридор. Дойдя до конца коридора, «Айболит» распахнул двери операционной, и замер на пороге, словно пораженный громом. Так что я еле успел остановиться, чтобы не налететь сзади.

В операционной, в неурочный час светили ярчайшие лампы. Спиной ко мне склонился какой-то врач, закутанный в белый халат, в колпаке и маске. Между ним и стеклянным столиком с инструментами стояла медсестра, тоже вся в белом. И доктор, не оборачиваясь, властно пробубнил сестре:

— А теперь дайте самую длинную и толстую иглу!..

Он протянул руку вполоборота и в этот момент перестал загораживать кресло с худеньким Алешей Козырным. Руки певца были примотаны к подлокотникам кресла. Рот его был дико распялен, а выпученные глаза уставились на нас с безумным испугом. Псевдодоктор, навис над беззащитной жертвой, и начал что-то вкачивать Алеше в горло из угрожающих размеров шприца, через большую и толстую иглу. Он был так увлечен процессом, что не заметил нашего появления.

— Студент Малыночка! Извольте объяснить, что здесь происходит!? — цыкнул Айболит неожиданно уверенным и грозным голосом.

Оперирующий врач повернул к нам лицо, на котором были видны только глаза. И в этих глазах обнаружилось столько досады и злости, что я не сразу узнал Вадима Малыночку. Ассистировавшая Вадиму медсестра ойкнула и поднесла ладошку ко рту, так словно он не был закрыт марлевой повязкой.

— Что вы делаете?! — грозно ворвался в операционную тщедушный завкафедрой.

— Анестезию, — упавшим голосом признался отличник, сдергивая с лица марлевую повязку. — Половину обезболивающего уже ввел.

— Да кто вам дал право оперировать людей, как подопытных кроликов! — казалось Айболит сейчас растерзает ученика, который был на голову выше его. — И сокурсницу свою, Лену Никифорову, вижу, подговорили пойти на это преступление!

— Вадька, дурак! Я же тебя предупреждала, нельзя так! — завопила перепуганная девушка и с досады шарахнула приятеля по спине подносом с инструментами. Никелированные железяки с грохотом разлетелись по операционной.

От удара Вадим качнулся. Руки его со шприцем дернулись, а так как игла все еще торчала у Алеши в глотке, несчастный певец жалобно замычал.

— Немедленно прекратить! — приказал профессор.

— Шо вы, Захар Самуилович! Тут требуется срочная помощь! Особо сложный случай, — принялся оправдываться студент, но свою жуткую иглу все-таки извлек из Алешиного горла. — Помните, я вам показывал журнал? Здесь те же симптомы. Боюсь за летальный исход. Мы же все давали клятву Гиппократа!

— Дайте посмотреть, — распорядился профессор, — А вы, Никифорова, извольте подобрать все инструменты. С вами будет отдельный разговор! Светите сюда!..

Пока он, похмыкивая, рассматривал содержимое Алешиного горла, провинившийся Вадим светил ему большой лампой и бормотал что-то жалобное про дипломную работу. Я же, не теряя ни секунды, раздергивал завязки, прикрутившие Алешины локти к креслу. Узлы были затянуты так намертво, что хотелось пустить в ход зубы. Но вместо этого я подобрал с пола какой-то крючковатый инструмент и орудовал им, торопясь освободить певца.

— В общем, так! — закончил осмотр профессор. — Я теперь не знаю, что с вами делать, Малыночка! Вы мой лучший студент, я вами привык гордиться. Но сегодня вы чуть не изуродовали человека! Если бы мы вовремя не подоспели, могло случиться непоправимое! Как вы только могли выдумать, черт знает что, когда правильный диагноз — узелковый ларингит?!.. Не требующий оперативного вмешательства? Извольте убедиться, — и завкафедрой взял лампу из рук студента.

Пока они рассматривали Алешино горло, и сыпали непонятными медицинскими терминами, я пытался понять, чем сильнее расстроен завкафедрой: тем, что его лучший студент решился на подпольную операцию, ничуть не лучше криминального аборта, или тем, что диагноз Вадима оказался не верен — и значит, сам профессор его плохо научил.

— Но, Захар Самуилович! Ведь не было ни температуры, никаких простудных симптомов? — продолжал гнуть свою линию отличник.

— Они проявятся позже, видимо у пациента ослабленный иммунитет. Как вы могли забыть такие нюансы? — кипятился Айболит.

Тем временем, я окончательно отвязал Алешу и помог ему подняться с кресла. Певца шатало от пережитого стресса.

— Погодите ка! — велел завкафедрой. — Я должен тщательно осмотреть больного. Дайте мне стетоскоп.

Он начал прослушивать Алешу, велев тому задрать рубаху, мешком висевшую поверх тощих ребер.

— Слабонервных просят отвернуться! — попытался шутить, стоявший в дверях Рудик. — Будущее светило, — таким снисходительным тоном произнес Лев Евгеньевич, глядя на племянника, что тот весь съежился.

Наконец скептическое хмыканье Айболита, проводившего осмотр, закончилось. Он взял меня под локоток и вывел из операционной в коридор.