Хозяйка кофейной плантации (СИ) - Тартен Шарлота

— А я всегда подозревал его, — удовлетворённо говорит Фернандо, — вот только дона Тори выгораживала.

У Мигеля на всё своё мнение. Он выслушал Фернандо, но выводы сделает сам. Такой уж он уродился. Никто не может повлиять на него.

— Скажи-ка мне, ты ничего странного не замечал последнее время? — спрашивает муж у слуги.

— Странное где? — уточняет он. — В доме или на плантации?

Мигель укоризненно смотрит на управляющего.

— А что и там, и там полно странностей? — увидев кивок слуги, добавляет, — мне неинтересно, что творится между рабами. Меня волнует тот, кто пытался убить управляющего и дон Смит.

— Дверь в комнату дона Смита была не закрыта, когда я постучал, она приоткрылась и я заглянул, — размеренно говорит слуга, а я подпрыгиваю от нетерпения. — В комнате разгром.

— Оставайтесь здесь, я схожу, посмотрю, — отдаёт распоряжение Мигель и забрав слугу, отправляется в комнату дона Смита.

— Загляни и в комнату Милы, они в последнее время были слишком близки, — кричу ему я вдогонку, а Мигель лишь кивает, дав понять, что слышал меня.

Разговаривать с Фернандо нет никакого желания, и я отхожу к окну, разглядывая сад.

— Тори…— начинает он, став позади меня так близко, что я слышу, как бьётся его сердце.

Не хочу ничего слышать.

— Не стоит ничего говорить, Фернандо. Мы с тобой были просто друзьями, помогали друг другу, — я говорю жестокие слова, но очень хочу, чтобы он нашёл своё счастье. — Прошу тебя, уезжай. Начни новую жизнь. Разбогатей и женись.

— Я не хочу жениться…— с болью произносит он.

— Любить замужнюю женщину тяжкий крест. Зачем тебе это? Ты молод, привлекателен, небогат, но деньги имеются. Вокруг много женщин, которые почтут за счастье разделить с тобой жизнь. Я не хочу, чтобы ты мне что-то отвечал. Уезжай искать золото, пускай Мигель разбирается с тем, что происходит на его земле. Поверь, так будет лучше. Для всех.

Я вижу его отражение в окне. Гримаса боли искажает его лицо. Фернандо относится к тому типу мужчин, которые становятся превосходными мужьями. Вот только женщины таким степенным, надёжным и основательным предпочитают безумно красивых и опасных мужчин.

— Это моё последнее слово, — жёстче, чем следовало произношу я. — Уходи и живи своей жизнью. Без нас.

Вижу, как его руки замирают в опасной близости от моих плеч. Так и, не решившись обнять, он бессильно опускает руки и выходит из комнаты.

Даже здесь какая колоссальная разница. Фернандо будет молча страдать, Мигель же возьмёт своё и добьётся, наплевав на препятствия. Может быть, я не права и Фернандо сдерживает только дружба. Вот только для настоящей любви нет препятствий.

Я как собака на сене, гоню, но не отпускаю.

— Милы нет, в комнате убрано, если не считать пыли, а вот у Джона, всё перевёрнуто, будто что-то искали, — произносит Мигель. В глазах горит возбуждение. Он в своей стихии. — А где Фернандо?

— Ушёл сразу за тобой, — спокойно отвечаю я.

— Я разослал слуг на поиски Джона и Верейро, — говорит Мигель. — Я чувствую, что без твоего несостоявшегося муженька дело не обошлось.

Я пожимаю плечами. Мне-то что за дело до его разборок с теми, кто ему проигрался. Даже удачливость имеет свойство заканчиваться, не следует ей злоупотреблять.

— Рабы говорят, что он не уехал, а всё время крутился здесь, — Мигель меряет шагами кабинет. Мне передаются отголоски его чувств от смятения до вины за то, что оставил меня здесь, недооценив опасность. — Не думал я, что этот слизняк Верейро решит вернуть себе плантацию.

— Так, часто бывает, — отвечаю я, — сильные не пренебрегают слабыми, считая их неспособными сопротивляться. Но крыса, загнанная в угол, может быть страшнее льва. Вот и Верейро, оставшись у разбитого корыта, решил вернуть своё любой ценой. Нет больших и маленьких врагов, Мигель, есть просто враги.

— Я знаю, что Смит не виноват, — жёстко говорит муж.

— Мигель, я попросила у него бумаги на плантацию, а он сказал, что у него их нет, посоветовал поискать самой. Я искала, но не нашла, — говорю я. — Да и с Милой он последнее время часто общался.

— У него и не могло быть бумаг, я забрал их с собой и поместил в банк, — как само собой разумеющееся говорит Мигель, — все важные бумаги я держу в банке.

Очень разумные действия, я даже посмотрела на него с уважением. Может, и получится у нас совместная жизнь, если прикрутить ревность до разумных пределов.

— Он оформлял земли на кофейные плантации и вдоль русла реки, вдруг эти бумаги искали? — спрашиваю я, а сама кидаюсь к столу мужа.

— Ты хранила бумаги в доме? — настороженно спрашивает Мигель.

— Да, здесь, я заперла их в твоём столе, — я дёргаю за ручку запертого ящика, и он отъезжает. Бумаг там нет.

Глава 50

Поднимаю глаза на мужа. Сердце от страха колотится, как ненормальное. Хочу сказать, что они лежали здесь, в запертом ящике, но спазм перехватывает горло, и я издаю полухрип – полустон.

— Тори, о чём ты думала, когда оставляла здесь бумаги? — спрашивает Мигель недовольным тоном.

Я показываю на горло, что хотела бы ответить, но не могу. Не нравится мне такая реакция моего тела на стресс.

— Вопрос риторический, — отвечает он сам себе. — Ясное дело, что ты вообще не думала.

Что значит я не думала? Ящик стола заперт на ключ. Я нахожусь в собственном доме, кого мне опасаться? У меня нет мании преследования.

— Замок в ящике стола можно взломать ногтем, что, видимо, и проделали, — говорит Мигель. — Понимаешь почему я храню все важные документы в банке. В крайнем случае в тайнике.

Я задыхаюсь от негодования и такой почти святой правильности мужа. Весь он такой белый и пушистый, если не считать работорговли и игры в карты.

— Пошёл ты, Мигель, — едва слышно шепчу я и бреду к выходу из кабинета.

Уйду, плевать куда, в конце концов, я себя тоже не на помойке нашла, чтобы со мной обращаться подобным образом.

Да, исчезли документы, а я при чём? Он объяснил мне элементарные правила? Нет, сбежал на второй день брака, чтобы явиться и упрекать меня.

Я так зла сейчас, что руки чешутся заехать ему по физиономии. Но вместо этого слёзы капают из глаз. Отворачиваюсь и бреду к выходу. Может быть, я действительно ошиблась в доне Смите. Ещё немного и я позорно разревусь прямо в кабинете мужа.

— Постой, — Мигель удерживает меня за руку, разворачивает лицом к себе. — Ну, что ты?

Он прижимает моё лицо к своему плечу, гладит волосы, что-то утешающе бормочет.

Его ласковый голос и объятия разрушают последний бастион моей сдержанности. Во зачем он так? Сначала доведёт до слёз, а потом утешает.

— Ты из-за бумаг так расстроилась? — смотрит он на меня снисходительным взглядом.

— Не только из-за бумаг, — всхлипывая говорю я. И так гормоны шалят и всё время тянет то спать, то смеяться, то плакать, ещё и он добавляет переживаний. — Хотя и из-за них тоже. Ты хотя бы представляешь, какую работу мы проделали?

Затронув тему работы, я начинаю заводиться.

— Да, мы пахали, как проклятые, чтобы собрать урожай с деревьев, разбросанных по всей плантации. Затем, чтобы отобрать семена для посадки, прорастить их и высадить на отобранные мной участки.

— Не волнуйся, — успокаивает меня муж, — ты умница, что всё придумала, но делали-то всё рабы.

Вот тут у меня, как у быка на корриде, при виде красного плаща тореро, заливает кровью глаза.

— Да, неужели? — мои слова источают яд. — Кто нашёл эти деревья? Кто обучил рабов отличать их от других насаждений плантации? Кто учил их собирать ягоды кофе? Обрабатывать? Проращивать? Правильно срезать черенки и укоренять их? Откуда бы всё это знали рабы?

Мигель, сдерживая улыбку, кивает в такт моим вопросам.

— Меня больше интересует, откуда всё это знаешь ты? — удивлённо произносит Мигель, внимательно следя за моей реакцией.

— Я думаю, что ты сам знаешь ответ на свой вопрос, — отвечаю я, не сводя с него взгляда. — Так мы в гляделки можем играть долго, да Егорушкин?