Я сбил целый авиаполк. Мемуары финского аса - Эйно Луукканен

Пе-2 летел на восток, очевидно, возвращаясь из утреннего разведывательного полета. Мы находились над русскими, но так как летели против солнца, то плохо что видели. Пе-2, у которого крылья сверху были покрашены в бледно-серый цвет, резко повернул вправо, а затем опустил нос вниз. В результате, когда я подошел на дистанцию стрельбы, он подставил светло-голубое брюхо. Я был страшно удивлен, так как мне показалось, что он несет торпеду, но пилот поспешно сбросил свой груз, чтобы увеличить скорость. Я приклеился к хвосту русского, выпуская короткие очереди по его оперению и задней части фюзеляжа. Русский стрелок вскоре умолк. Затем я перенес огонь на его моторы, и когда мы пролетали над крепостью Кронштадт, правый мотор Пе-2 неожиданно вспыхнул. Я чуть наклонил нос самолета вниз и увидел, как двое русских выпрыгнули из бомбардировщика. Их парашюты лениво плыли в воздухе, но самолет рухнул в воду недалеко от Петергофа.

Я одержал свою десятую победу и оказался над окраинами огромного города с населением более миллиона человек, построенного в устье Невы. У меня не было времени осматривать его достопримечательности, так как зенитные батареи, едва заметив меня, открыли бешеный огонь, и я не собирался подставляться. Я старательно облетел район, прикрытый зенитными батареями Кронштадта, и над Ино встретился с Микко Сиреном и Эркки Лилю. Выяснилось, что они позаботились о двух русских истребителях, и, вернувшись на базу рано утром, мы с удовольствием похвастались тремя одержанными победами. Но день еще по сути не начался, поэтому, пока мы завтракали, оружейники уложили новые пулеметные тенты, механики залили баки под пробку и тщательно проверили самолеты.

Тем временем у наших союзников-немцев начались серьезные проблемы. Их наступление на восток застопорилось в руинах Сталинграда, и Восточный фронт на время замер. И так как до сих пор действия русской авиации ограничивались районами Финского залива и побережьем Финляндии, то в начале августа нас перебросили в Рёмпётти на берегу залива, так как этот аэродром давал больше возможностей для охоты, чем Гирвас, расположенный в Центральной Финляндии. Теперь мы действовали в районе, ограниченном Лужской губой, островами Сескар, Лавенсаари и Суурсаари и южным берегом Финляндии. Русские истребители базировались на островах Сескар и Лавенсаари, именно над этими базами разыгрались самые жестокие воздушные бои. Мы сумели уничтожить несколько русских истребителей прямо в их гнезде, не потеряв ни одного своего.

Для повышения эффективности управления нашими истребителями были созданы несколько дополнительных наземных радиостанций на побережье Карельского перешейка, а также вдоль самой линии фронта. Во время инспекции одной из таких станций мы с командиром эскадрильи посетили штаб генерала Паяри. Он находился на линии старой границы на берегу маленького озера Каукиярви среди прекрасных сосновых и еловых лесов. База выглядела очень аккуратной: тщательно подстриженная трава, посыпанные песком дорожки, изящные цветочные клумбы. После прекрасного обеда мы отправились на линию фронта и в Майнила – местечко, где злосчастный артиллерийский налет, якобы финский, стал причиной гибели русского сержанта и нескольких солдат, что стало причиной нападения на нашу страну. После посещения генеральской сауны и купания в озере Каукиярви мы отправились обратно на нашу базу.

В начале сентября русская авиация начала наращивать активность в Восточной Карелии, особенно севернее Медвежьегорска. 16 сентября пришел приказ вернуть 10 наших истребителей в Гирвас. Получив на сборы всего час, мы побросали имущество в два транспортных самолета и после завтрака на бегу уже находились в воздухе, направляясь на северо-восток. Через 3 часа после получения приказа мы уже находились в 500 километрах от старой базы и готовились к новому вылету.

Через неделю, 24 сентября, все вылеты были отменены, так как тучи ползли над самыми деревьями и моросил мелкий противный дождь, но к полудню облачность поднялась выше 100 метров. Так как мне нужно было посетить штаб эскадрильи в Макслахти, я решил попытать счастья. Полет на бреющем дает летчику волнующее ощущение скорости, которое исчезает на высоте, поэтому я отправился в путешествие длиной 600 километров, хотя лететь предстояло исключительно по приборам. Маршрут пролегал над совершенно необитаемыми лесами Восточной Карелии, где в помине не было никаких метеостанций. Я постарался вспомнить кое-какие ориентиры и вырулил на старт.

Я летел, прижимаясь снизу к самым тучам, и сумел держать высоту 100 метров до самого Суоярви, но над Ладогой тучи пошли еще ниже, вынудив меня лететь над самыми вершинами деревьев. Даже самые маленькие холмики были окутаны туманом. Инстинкт советовал мне вернуться назад, но было поздно, мною овладело тупое упрямство. Частые изменения курса, чтобы обогнуть внезапно возникающие препятствия, привели к тому, что вскоре я безнадежно заблудился! Я попытался лететь вдоль какой-то дороги, но там перекрестки возникали один за другим. Я даже не осмеливался взглянуть на карту, так как боялся врезаться во что-нибудь, и напряженно всматривался в ветровое стекло. Компас был бесполезен после моих беспорядочных метаний, стрелка судорожно вертелась, и я ни разу не летел по прямой достаточно долго, чтобы она успокоилась.

Я думал, что нахожусь где-то северо-восточнее Ладоги, и постоянно поглядывал на землю, надеясь увидеть знакомый ориентир. Едва не налетев на высоковольтную линию, я внезапно обнаружил железную дорогу, вдоль которой и полетел, причем в направлении, противоположном первоначальному. Я почти заорал от облегчения, когда через 10 минут во мгле появились знакомые окраины Сортавалы. От Сортавалы я полетел вдоль шоссе до Выборга, а оттуда намеревался полететь вдоль дорог до Макслахти. Брюхо моего «Брюстера» едва не скребло по телеграфным столбам, а так как я летел со скоростью 400 км/ч, то просто чудом не врезался в одно из препятствий, которые замечал, лишь когда они проносились справа или слева от самолета.

После Яаккимаа положение начало ухудшаться дальше. Из леса поднималась густая стена тумана, похожая на дым тысячи пожаров. Теперь, даже держась над самыми верхушками деревьев, я уже ничего не видел. Я знал, что аэродром Месуваара где-то поблизости, и в нормальных условиях сориентировался бы моментально, так как знал местность как свои пять пальцев. Я повернул на обратный курс, хотя по спине бежал неприятный холодок. Но я поймал свой один шанс на тысячу. Сквозь случайный разрыв в пелене тумана я увидел землю и понял, что снова приближаюсь к посадочной полосе. У меня даже не было времени выпустить закрылки, а шасси встало на замки буквально в момент касания полосы. «Брюстер» подскочил вверх, затем шлепнулся обратно, и я покатил по периметру летного поля, искренне радуясь, что наконец-то закончилась эта нервотрепка.