Мысли быстрого реагирования - Сергей Кара-Мурза

Что-то можно предположить, исходя из следующей посылки: «Начнем с ценностей индивидуализма, играющих ключевую роль для перехода от коллективистских культур к культурам индивидуалистического типа. Эти ценности были измерены с помощью ряда индикаторов. Один из них, показавший высокую значимость, — выбор общества (который, как показывают данные, остается достаточно стабильным все последние годы), в котором им хотелось бы жить, в дилемме “общество индивидуальной свободы / общество социального равенства”. Конечно, сам по себе выбор социального равенства как более предпочтительного еще ни о чем не говорит, поскольку интерпретация этого равенства может быть различна — и как равенства прав, и как равенства возможностей, и как равенства положения и условий жизни» [курсив мой — С.К-М.].

Если этот выбор «ни о чем не говорит» (поскольку не определен смысл термина), то как же мог этот выбор «показать высокую значимость»? Одна часть фразы опровергает другую.

Но что мы читаем дальше! «Доля сторонников общества социального равенства в последние 15 лет стабильно составляет более 60 %, в то время как на общество индивидуальной свободы ориентировано около трети. Это, впрочем, отнюдь не означает, что свобода не является базовой ценностью для россиян, и данные исследований свидетельствуют об обратном (две трети россиян из года в год согласны с утверждением, что без свободы жизнь теряет смысл)».

Где логика? Разве, если на шкале ценностей Б располагается чуть ниже, чем А, кому-то может прийти в голову, будто это «означает, что Б не является базовой ценностью для россиян»? Никому такое и в голову не придет, но автор пускается в доказательства, даже ищет какие-то странные основания, чтобы объяснить любовь россиян к свободе: «Скорее всего это отражает остроту проблемы равенства в современном российском обществе, в контексте которой 37 %, ориентированных на общество индивидуальной свободы как идеал, — очень высокий показатель, свидетельствующий о разложении культуры коллективистского типа». Это нелепость того же типа, но наоборот. Ценности и поочередно выходят вперед в зависимости от ситуации, от контекста.

Равенство выбирают 2/3 опрошенных, но у автора все равно это «свидетельствует о разложении культуры коллективистского типа». Более того, даже если бы большинство проголосовало за свободу, это нисколько не говорит об отрицании коллективизма. Это разные ценности! Люди следуют разным и даже конфликтующим ценностям, потому что они люди, а не чурбаны. Де Токвиль писал: «Мой вкус подсказывает мне: люби свободу, а инстинкт советует: люби равенство».

Но, заявив что в России число «ориентированных на общество индивидуальной свободы как идеал, — очень высокий показатель, свидетельствующий о разложении культуры коллективистского типа», автор тут же делает противоположный вывод: «И все же выбор части общества индивидуальной свободы — характеристика американской нормативно-ценностной модели — не является, как видим, преобладающей в российском обществе. При этом динамика данного индикатора свидетельствует, что ожидать быстрого распространения представлений о доминировании индивидуальной свободы в ближайшее время не приходится».

Сколько отрицаний отрицания — всего-то по поводу опроса, из которого ничего нельзя вывести, вследствие неопределенности категорий. Было бы правильно различать разные области знания — социологию и изучение общественного мнения (даже, скорее, настроений и стереотипов). Ведь если при опросах большинство выбирает «социальное равенство», то это может обозначать и сложившийся за пару веков стереотип, который связывает слово «индивидуалист» с чем-то нехорошим. Этот опрос полезен, но плохо, если читатель примет его за социологическое исследование и доверчиво отнесется к выводу (даже если он случайно окажется верным).

Закончу выдержкой из статьи «Российская социология в поисках своей идентичности»,34 опубликованной в том же номере:

«Фабрики общественного мнения возникли на волне демократизации. Сначала был образован ВЦИОМ (1987 г.) благодаря решению М.С. Горбачева. На волне очевидного успеха от него отпочковались VoxPopuli (1989), Комкон (1991), ФОМ (1992), позднее (по политическим причинам) Центр Юрия Левады (2003). Возникли и другие социологические центры. Российских поллстеров отличает важная черта — многие из них по-прежнему идентифицируют себя в качестве социологов. И что характерно, в глазах многих за рамками профессионального сообщества социология в сильной степени ассоциируется с опросами общественного мнения».

Это очень важный вывод, о котором мало кто задумывается: поллстеры, которые опрашивают население, — вовсе не социологи. Это другая профессия, они изучают мнение, сущность летучую.

3.04.2014

Либерал Е. Трубецкой жаловался: «В других странах наиболее утопическими справедливо признаются наиболее крайние проекты преобразований общественных и политических. У нас наоборот: чем проект умереннее, тем он утопичнее, неосуществимее. Например, у нас легче, возможнее осуществить “неограниченное народное самодержавие», чем манифест 17 октября».

Может, нам все-таки создать секту «малых дел»? Хоть бы человек семь наскрести. Если на то пошло, все «крайние проекты преобразований» и в России, и в «других странах» удавались, только если до этого такие секты лет двадцать делали малые «общественные и политические» дела. А все эти «пан или пропал» или «по щучьему велению» — опиум для народа.

Много умных людей (назову Вебера, Грамши и Бурдье) предупреждают, что догму «бытие определяет сознание» нельзя понимать буквально. В частности, политическое действие возможно именно потому, что и массы, и власть действуют согласно тому запасу знания, которым располагают. Изменяя состав этого знания, можно изменять ход событий в политике. Если бы либералы-кадеты не расшатали знание монархии, не было бы манифеста 17 октября, а без него — Думы и т. д. — вплоть до Госплана и НКВД. Знание — страшная сила!

Когда добили СССР, возникло государство, власть которого, помимо других слабостей, имела ущербную систему знания. Это — наследие старого обществоведения плюс благоприобретенные провалы в памяти. Строить капитализм — дело сложное, а наши корифеи учиться не научились, да и их аспиранты пошли по этой же дорожке. К тому же власть нанимала в консультанты «чикагских мальчиков». То еще общество «знания» возникло на просторах родины!

В результате власть не выполняет многих необходимых функций, о которых просто не знает. Есть у нее и другие причины, на которые мы не можем повлиять, но накачивать в российскую ноосферу знание об этих провалах было бы наверняка полезно. Ликвидировать целый класс прорех было бы в интересах и населения, и власти. Глядишь, и какой-нибудь «манифест 17 октября» появится. Хотя вряд ли…

Скажу об одной задаче, которую государство должно было бы выполнить, начиная реформу, — и не выполнило. Думаю, оно об этой задаче и не знало! Поэтому приведу высказывания авторитетных авторов, знатоков капитализма. Речь о задаче, которую сразу ставили либералы и власти Запада: не допустить «перетекания рыночной экономики в рыночное общество».

Очевидно, почему: в любой системе есть вещи, движение которых не должно регулироваться рынком. В некоторые зоны ему вход воспрещен. У нас это проигнорировали. Академик О.Т. Богомолов, который во время перестройки был энтузиастом рынка, признал: «Как это ни печально констатировать, но реформы в России сопровождались пагубным расстройством не только экономики, но всей системы общественных отношений».

Вот вывод экономиста (А. Кайе): «Если бы не было Государства-Провидения, относительный социальный мир был бы сметен рыночной логикой абсолютно и незамедлительно».

Сам Адам Смит исходил из того, что либерализм отвергает «подлую максиму хозяев», которая гласит: «Все для нас и ничего для других». Он предупреждал об опасности обеднения всей общественной жизни под воздействием рынка: «Таковы недостатки духа коммерции. Умы людей сужаются и становятся более неспособными к возвышенным мыслям, образование записывается в разряд чего-то презренного или как минимум незначительного, а героический дух почти полностью сходит на нет. Исправление таких недостатков было бы целью, достойной самого серьезного внимания».

Особенно Адам Смит предостерегал, чтобы бизнесменов не подпускали к законодательству: «К предложению об издании какого-либо нового закона, которое исходит из этого класса, надо всегда относиться с величайшей осторожностью; его следует принимать только после продолжительного и всестороннего рассмотрения. Оно ведь исходит из того класса людей, интересы которых не совпадают с интересами общества, которые обычно заинтересованы в том, чтобы вводить общество в заблуждение и даже угнетать его, которые действительно во многих случаях и вводили его в заблуждение, и угнетали».