Мысли быстрого реагирования - Сергей Кара-Мурза

Еще больше искажений вносит уклонение от цитирования релевантных работ, о которых автор знает. Это, конечно, нарушение научной этики, но разве такие нарушения редки? Важнейшим фактором, предупреждающим такие нарушения, является личное знакомство авторов. Но там же, где личные контакты советских ученых с американскими и западноевропейскими коллегами относительно слабы, в отношении советских статей этот фактор не действует. Замалчивание работ наших авторов — обычное явление. Известны случаи, когда советские исследователи по собственной инициативе посылали иностранным коллегам оттиски своих статей, чтобы предотвратить использование их результатов без ссылки на авторство, — и это не помогало. Поскольку цитирование — норма весьма расплывчатая, на поведение автора публикации часто действуют и чисто технические, но существенные на «микроуровне» факторы, — например отсутствие пишущей машинки с подходящим алфавитом.

Конечно, уклонение от цитирования не распространяется на ключевые, основополагающие работы. Но наука сейчас — деятельность миллионов людей, и статистика цитирования определяется не столько ссылками на «статьи-чемпионы», сколько сложением тех двух-трех ссылок, которые получают на свои работы большинство исследователей (в 1972 г. каждый отмеченный в SCI автор имел в среднем 6,65 ссылок).

Работы же ученых высшего ранга быстро перестают цитироваться вследствие хорошо известного явления «стирания» их имен. Ю. Гарфилд пишет: «Стирание (obliteration) происходит, когда авторы предполагают, что сделанный ранее научный вклад становится частью общего знания, известного каждому, кто работает в данной области».25 Сам факт такого стирания говорит о том, что вклад ученого велик и используется очень широко (Ю. Гарфилд говорит даже о преимуществах быть «стертым»), но это — еще один источник ошибки при использовании SCI как оценочного механизма.26

Таким образом, устранение третьего предположения также усиливает общий вывод, который мы обосновали, даже приняв весьма сильные допущения.

Нельзя не отметить, что недавно сам Ю. Гарфилд выступил с обзорной статьей под названием «Является ли анализ цитирования разумным инструментом оценки?».27 В этой статье он приводит аргументы противников этого подхода и отстаивает точку зрения, согласно которой измерение цитируемости служит хорошим методом оценки.28 Но те аргументы, против которых возражает Ю. Гарфилд, представляются настолько незначительными, что мы о них до сих пор даже не упоминали. Это — наличие «негативного» цитирования с целью критики работы, наличие «самоцитирования» и цитирования сотрудников. Все это — факторы второго порядка. Главное же — пороговые явления в цитировании и невыполнение тех трех условий, о которых говорилось выше.

В заключение необходимо еще раз подчеркнуть, что наши рассуждения касались лишь одной стороны использования SCI — как инструмента для оценки вклада в науку отдельных исследователей или целых стран. Но это рассмотрение ни в коей мере не ставит под сомнение иные, исключительно богатые возможности использования этого указателя в науковедении. Здесь нет смысла перечислять все эти возможности — они уже отражены в обширной литературе.

В рамках статьи трудно с достаточной полнотой осветить все вопросы использования SCI как инструмента оценки в исследовательской и управленческой практике. Необходимо глубокое методологическое рассмотрение, с четкой формулировкой всех допущений и тезисов. Такое рассмотрение тем более важно и актуально, что проблема выходит за рамки академического спора. Достаточно сказать, что данные о цитируемости ученых разных стран используются государственными органами США (Национальным научным фондом) для характеристики национальных научных потенциалов.29 Известно, что вопрос об оценке научного потенциала целых стран, измерение вклада в науку целых сообществ исследователей в настоящее время представляет не только теоретический интерес — он даже касается не только органов управления наукой. Хотят того социологи науки или нет, этот вопрос приобрел идеологическую и даже политическую окраску. Экономия усилий на анализе этого вопроса оборачивается расширением возможностей для демагогии, яркий пример которой — многочисленные статьи «советологов» о советской науке.

28.12.2014

В рубрике «Белая книга» недавно выложены данные30 о динамике производства рыболовной отрасли (улове рыбы) в Российской Федерации и о потреблении рыбы и рыбопродуктах населением РФ. Эта небольшая тема служит хорошим поводом, чтобы обратить внимание на один из важных стереотипов нашего массового сознания — оценивать реальность по «потоку», почти не обращая внимания на «базу». Это очень серьезная и почти всеобщая деформация нашего мыслительного аппарата, которая еще во время перестройки оторвала нас от здравого смысла.

Речь идет вот о чем. В экономической науке уже с середины XIX в. четко различались понятия «потока» ресурсов (flux) и «фонда» или «запаса» ресурсов (stock). Годовое производство стали — это прирост запаса, «поток» данного года, а «потребляем» мы весь действующий в хозяйстве металл. Точно так же, как живем мы в домах, построенных за многие десятилетия, а не только за последний год. Можно ли не различать две категории — жилищный фонд в 1990 г. и ввод в действие жилья в 1990 г.?

Для оценки реальности надо обязательно держать в уме обе эти категории — ведь, например, жилищный фонд в целом может ветшать и даже разрушаться, в то время как ввод в действие жилья возрастает. В России «поток» (годовой ввод в действие жилых домов) составляет около 1,5 % от жилищного фонда.

В 2010 г. в отчете Правительства в Госдуме было сказано, что «мы встретили кризис, имея за плечами почти 10 лет экономического роста». Здесь смешиваются понятия. 10 лет происходило оживление омертвленных в 1990-е гг. производственных мощностей. Средства для этого были получены благодаря не «росту», а конъюнктуре мирового рынка нефти.

Точно так же, в «Стратегии 2020» говорится: «В 2000-е годы российская экономика демонстрировала впечатляющие успехи. Динамичный экономический рост 2000-х годов…». Это ошибка. Авторы доклада путают понятие «поток» (например, годовой ВВП) с понятием «основные фонды» (база экономики, производственные мощности, кадровый потенциал).

Эта ошибка с конца 1980-х гг. стала столь общей, что ряд западных экономистов, а в России — академик Ю.В. Яременко, пытались объяснить, что экономический рост — это рост национального богатства (а не только объем производства продукта). А значит, измерять надо не только потоки, но и динамику запасов, фондов.

Даже экономисты оппозиции приняли этот язык, игнорирующий разницу категорий, и говорили, что надо изъять у олигархов в пользу государства «природную ренту». Но прибыль от месторождений нефти нельзя считать рентой, ибо рента — это регулярный доход от возобновляемого источника. Земельная рента создается трудом земледельца, который своими усилиями соединяет плодородие земли с солнечной энергией. По человеческим меркам, это источник неисчерпаемый. С натяжкой природной рентой можно считать доход от рыболовства — если от жадности не подрывать воспроизводство популяции рыбы. Но доход от добычи нефти — не рента, ибо эта добыча есть изъятие из невозобновляемого запаса.

Английский экономист А. Маршалл в начале XX в. писал, что рента — доход от потока, который истекает из неисчерпаемого источника. А шахта или нефтяная скважина — вход в склад (stock) Природы. Доход от них подобен плате, которую берет страж сокровищницы за то, что впускает туда для изъятия накопленных Природой ценностей. В 90-е гг. этот страж впустил в сокровищницу России олигархов. И проблема не в том, как поделить доход. Нефть для народного хозяйства — это жизнь для народа России, ибо при замене лошади трактором нефть многократно окупается фиксацией энергии Солнца культурными растениями. Изъятие нефти для мирового рынка — это, после некоторого предела, угасание России.

Мы еще вернемся в проблеме этих категорий. А пока — о рыбе.

Мы понимаем и смотрим на два показателя — величина улова и годовое потребление рыбы. Но ведь это — показатели потока, важные и актуальные, но ничего не говорящие о состоянии базы. А состоянием базы будет определяться поток через весьма короткий срок.

Вспомним. Рыболовство было одной из наиболее динамично развивавшихся отраслей народного хозяйства СССР. Мы далеко не использовали возможность получать ренту от возобновляемых запасов рыбы. По объему добычи рыбы СССР стал одним из основных лидеров мирового рыболовства, деля первое-второе места с Японией и Перу. На долю Советского Союза приходилось 10 % общемирового вылова водных биологических ресурсов. Благодаря этому, а также политике низких розничных цен на массовые сорта рыбы, ежегодное потребление рыбы и рыбопродуктов составляло в РСФСР в 1980-е гг. 22 кг на душу (уровень, рекомендованный медицинской наукой).