Новый старый год. Антиутопия - Дмитрий Барчук

– А что, девоньки? Может, рванем отсюда? Выбьем окно, внизу снег глубокий. Первую попавшуюся тачку тормознем – и домой. Партизаны не угонятся, – предложила Елена.

Ее слова произвели на девчонок совсем другое впечатление. Они молча поднялись с матов и направились к ней, сжимая кулачки. Особенно гневно сверкали глаза у Гульнары.

– Вы че, девчонки? Я же пошутила. Проверка на вшивость!

Рыжая отошла от окна к зеркалу, достала из сумочки помаду и принялась подкрашивать губы.

– До наступления Нового года осталось ровно два часа, – посмотрев на часы, произнесла Катюша.

И в этот момент в дверь студии робко постучали.

В Смита еда больше уже не входила, но возникавшая из‑за спины белая ручка экономки подкладывала на его тарелку все новые кушанья. И водка в его рюмке не убывала, хотя он тосты и не пропускал.

– Позвольте поинтересоваться, а где вы, Жора, встречали новое тысячелетие? – стараясь поддержать светскую беседу, спросила Костина мама.

– Какой – 2000‑й или 2001‑й? – переспросил ее Георгий.

– И тот и другой.

Мария Сергеевна жеманно улыбнулась, обнажив вставные золотые зубы.

– Оба раза вне дома. Последний год двадцатого века я встретил в Сайгоне, а наступление нового тысячелетия – в Париже, в ресторане на Эйфелевой башне.

– О, как романтично! – простонала пенсионерка и гордо добавила. – А наш Костя тоже был в Париже.

– Знаю. С Мариной Войцеховской, – как бы между делом заметил гость из Австралии.

У Марии Сергеевны при этих словах дыхание перехватило. Она грозно посмотрела на Смита, а затем, увидев, что Юрий Иванович стал прислушиваться к их разговору, перевела свой взор, уже исполненный любви и обожания, на высокопоставленного родственника и добавила:

– Кто из нас не делал глупостей по молодости?

Селин утвердительно кивнул головой, продолжая вгрызаться в гусиную ножку.

Зазвонил радиотелефон. Ольга подала трубку хозяину дома.

Вместо ожидаемых новогодних поздравлений он услышал из трубки отборную брань:

– Что это за фокусы? – на другом конце провода недоумевал пьяный помощник Селина. – Где обещанные девочки?

– Я ничего не понимаю, – опешив от такой наглости стал оправдываться Константин. – Они уже давно выехали.

– Мы, по-твоему, должны в новогоднюю ночь онанизмом заниматься? – не унимался Петр Павлович. – Смотри, Костя, тяжело тебе придется в столице. Все ребята из секретариата, из охраны сейчас на тебя злые.

Секретарь обкома, извинившись, вышел из‑за стола. Оказавшись в коридоре и плотно закрыв за собой дверь, он обрушился трехэтажным матом на помощника тестя.

Отведя душу, он продиктовал ему номер домашнего телефона начальника женской колонии и сказал, чтобы тот сам разбирался с инцидентом.

– У меня в гостях Юрий Иванович. Я его должен развлекать, – сказал он и отключил телефон.

Константин Евгеньевич понял: с его гаремом что-то случилось. Но ему все равно было приятно, что Петька и его команда тоже остались под Новый год с носом.

От резкого перехода из темноты на свет девчонки невольно зажмурили глаза. А когда открыли их, то обнаружили себя в большом, ярко залитом электрическим светом зале, по периметру которого стояли ряды стульев, чуть поодаль – накрытый праздничный стол, а в центре – не по размерам помещения маленькая нарядная елочка.

– Добро пожаловать на новогодний бал, дорогие гостьи! – громогласно оповестил девушек Жак Луковский, узурпировавший на этот вечер должности капельмейстера и тамады.

– Кому придет на ум плясать голодным, – сказал командир отряда и пригласил к столу смутившихся девчат.

Когда представительницы прекрасного пола расселись за столом, для мужчин стульев почти не осталось. Большинству партизан пришлось ужинать стоя. Но никто не отошел от стола, хотя ряды стульев вдоль стенок пустовали. Каждому хотелось быть поближе к очаровательным созданиям. Забавно смотрелась со стороны эта компания: три десятка девиц из тюремного борделя, сидящих за походным столом, и почти вдвое больше голодных партизан, обступивших и пожирающих их глазами.

– За прекрасных дам! – торжественно объявил Жак и лихо, по-гусарски, одним глотком выпил бокал шампанского.

Вместо закуски он наклонился к сидевшей рядом рыжей Ленке и смачно поцеловал ее прямо в губы. Она расплылась в торжествующей улыбке. Ее бесстыжие глаза буквально кричали соратницам: «Ну, что я вам говорила!»

Наконец и секретарь Центрального Комитета насытился. Глубоко удовлетворенный, он отвалился от стола и, похлопывая себя по туго набитому животу, предложил:

– А не покурить ли нам, товарищи мужчины?

Тут же, как по команде, отец и сын Веселые вскочили со своих мест и почти одновременно вытащили из карманов каждый по зажигалке.

– А вы, Георгий, разве не составите нам компанию? – спросил Селин.

– Я вообще-то уже почти десять лет не курил. Только в России недавно сорвался, – признался австралиец.

– У меня есть отличные сигары. Мне их Фидель Кастро подарил, когда я был в последний раз на Кубе. Аромат – закачаешься! Соблазняйтесь быстрее. Настоящие гаванские сигары, настоящий кубинский ром и откровенная мужская беседа по душам. Что может быть лучше?

Экономка успела раньше мужчин проскользнуть в библиотеку, и когда они туда зашли, она уже подкатывала к массивному кожаному дивану, занимающему чуть ли не половину комнаты, сервировочный столик с высокой бутылкой рома, кока-колой, бокалами, льдом в серебряном ведерке и резной шкатулкой из красного дерева. В ней ровными рядками, как патроны для крупнокалиберного пулемета в патронной коробке, были уложены роскошные сигары с золотистым ободком.

Селин первым взял сигару и надрезал специальным серебряным ножичком ее кончик. Родственники тут же протянули ему зажигалки с огоньком, но Юрий Иванович, чтоб никого не обидеть, предпочел прикурить от своей фирменной Zippo.

Откинувшись на мягкие подушки и смакуя сигарный аромат, столичный вельможа обратился к Георгию:

– Что это наш иностранный гость вдруг сделался таким немногословным? На пресс-конференции в редакции вы были весьма разговорчивы.

– Польщен вашим вниманием к моей скромной персоне, – улыбнувшись, ответил Смит.

– Так уж и скромной? – Селин сделал вид, что удивился. – Полноте прибедняться, Георгий Константинович. Мы наслышаны о ваших успехах в Юго-Восточной Азии. Всегда приятно, когда даже бывшим соотечественникам удается потеснить от кормушки зарвавшихся янки, заносчивых чопорных англичан и пронырливых евреев. Значит, не лыком шиты и мы. Может и Платонов, и быстрых разумом Ньютонов российская земля рождать. Так, кажется, у Ломоносова?

– Одна только проблема: не ценят власть имущие своих граждан. Не берегут генетический потенциал нации. А наоборот, изводят его, словно задались целью вывести новый вид человека: тупого, ни к чему не стремящегося, вкалывающего за кусок хлеба от зари до зари раба. Вам удалось осуществить сокровенную мечту сантехника дяди Васи, алкоголика и вымогателя. Любил, знаете, наш дядя Вася в незабвенных восьмидесятых годах в теплое время, принявши с утра на грудь сто граммов, посидеть на лавочке перед подъездом и порассуждать «за жизнь». «Эх, будь моя воля, – всякий раз произносил он свою коронную фразу. – Я бы каждого, у кого дома полный холодильник, ставил к стенке». Дяди Васи давно нет на этом свете, умер он, горемычный, от белой горячки, но идеи его, как я вижу, живут и процветают на бескрайних просторах нашего отечества, – по-прежнему улыбаясь, спокойно произнес австралиец.

У Евгения Семеновича и Константина лица вытянулись. Как этот наглец посмел божественному Юрию Ивановичу заявить такое!

Но Селин тоже улыбнулся своему собеседнику и мягко, ненавязчиво заговорил:

– Скажите, Георгий, а что если бы в 1991 году победил ГКЧП? Если бы у наших так называемых путчистов хватило духу, как Ельцину в 93‑м, ударить из танков по Белому дому? Как китайцы усмирили с помощью силы студенческие выступления на площади Тяньаньмынь? История бы стала развиваться совсем в другом русле. Не так ли?

Не дожидаясь ответа от своего оппонента, Юрий Иванович вновь спросил его:

– Вам не знаком первый принцип Наполеона? Нет? Будучи первым консулом Французской республики, Бонапарт вернулся из египетского похода и застал свою родину погрязшей в коррупции и бандитизме. И знаете, что он тогда изрек? Лучше наказать десять невиновных, чем упустить одного виноватого. Через месяц общественный порядок во Франции был восстановлен. В 91‑м это было бы сделать значительно легче. Постреляли бы немножко, повязали кучку горлопанов – и все. А потом с сильной властью начали бы постепенно перестраивать экономику. И не нужны были бы никакие репрессии. А когда в народном хозяйстве довели дело до полного развала, до хаоса, до анархии, когда под угрозой оказалось само существование государства российского, нам ничего другого не оставалось, как позволить доведенному до крайней степени отчаяния и нищеты народу самому разобраться с обнаглевшими жуликами.