Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
...
«Они ответили горячо и единодушно Ja , и я посоветовал им выдворить горожан, что они незамедлительно и сделали при охотном участии женщин»55.
21 марта Бисмарк спешно отправился в Потсдам, желая выяснить: есть ли смысл в том, чтобы двинуть на Берлин вооруженных крестьян. Бисмарк повествует о своих впечатлениях в мемуарах, и они в основном совпадают с описаниями Галля, Энгельберга и Пфланце:
...
«Я спешился у резиденции моего друга Роона, который, будучи гувернером принца Фридриха Карла, занимал несколько комнат в замке, затем навестил в «Немецком доме» генерала фон Мёллендорфа, который все еще не отошел от грубого приема, оказанного ему повстанцами во время переговоров, и генерала фон Притвица, командующего в Берлине. Я описал им настроения сельчан, а они посвятили меня в некоторые детали того, что происходило утром 19-го. Рассказанное ими и последующая информация, полученная из Берлина, подкрепили мое убеждение в том, что король не свободен. Притвиц, будучи старше меня по возрасту и рассудительнее, спокойно сказал: “Не присылайте нам своих крестьян, они нам не нужны. У нас предостаточно солдат… Что мы можем сделать, если нам приказано играть роль побитых? Я не могу идти в наступление без приказа”»56.
Галль утверждает, что с этого момента Бисмарк решил «употребить все усилия для спасения традиционного монархо-аристократического порядка даже вопреки позиции нынешнего держателя короны»57. В определенном смысле у Бисмарка не было другого выбора. После того как в сентябре кайзер пригласил его на обед во дворце, свою дальнейшую карьеру и вхождение во власть Бисмарк связывал только с королевским двором. Если государя не вырвать из пут революции, то эта дорога для него закроется. Бисмарку казалось немыслимым, чтобы конституционное правительство предложило наилучший баланс между остатками абсолютизма и парламентаризмом. Неизбежный конфликт между монархом и парламентом предоставит Бисмарку нужную платформу для действий, надо лишь подождать.
Согласно свидетельству будущей королевы Августы, Бисмарк обратился к ней 23 марта 1848 года от имени ее деверя принца Карла Александра Прусского, младшего брата короля Фридриха Вильгельма IV и ее мужа принца Вильгельма Прусского. Он просил дать ему полномочия на то, чтобы «использовать имя ее мужа и имя ее юного сына в осуществлении контрреволюции». Бисмарк намеревался «отказаться от дарованных королем мер и подвергнуть сомнению и его право принимать их, и способность действовать рационально58. Августа писала кронпринцу, бежавшему в Англию:
...
«Я согласилась поговорить с герром фон Бисмарком-Шёнхаузеном, сказав ему, что он подал прекрасный пример истинной преданности и повиновения и любые действия, направленные против решений короля, противоречили бы его собственным убеждениям. Я побудила его дать честное слово, что ни твое имя, ни имя нашего сына не будут скомпрометированы подобными реакционными актами»59.
Бисмарк дал свою версию:
...
«В сложившихся обстоятельствах мне пришла в голову идея добиться иными путями приказа действовать, которого нельзя было ожидать от короля, оказавшегося несвободным, и я попытался получить аудиенцию у принца Прусского. Мне рекомендовали обратиться к принцессе, поскольку требовалось ее согласие. Я пришел к ней для того, чтобы выяснить местонахождение супруга, который, как я узнал позднее, пребывал на Павлиньем острове. Она приняла меня в комнате для прислуги на антресолях, сидя на деревянном стуле. Она отказала мне в информации, которую я запрашивал, заявив, в сильном возбуждении, что ее долг защищать права сына»60.
Читатель вправе предпочесть любой из этих вариантов, но надо не забывать о том, что Бисмарк имел привычку камуфлировать свои ошибки, и данный неуклюжий эпизод послужил одной из причин неприязненных и даже враждебных отношений между будущей королевой и ее будущим министром-президентом. Следует учитывать и то, что Бисмарк описывал встречу с Августой уже после своего падения, имея за плечами сорокалетний стаж ненависти к ней.
Ситуация тем временем обострялась. 25 марта Фридрих Вильгельм прибыл в Потсдам и выступил перед армейскими командующими и офицерами:
...
«Я приехал в Потсдам, чтобы дать мир гражданам города и доказать им, что во всех отношениях я свободный король, что и им, и гражданам Берлина не следует опасаться реакции и все тревожные слухи на этот счет совершенно безосновательны. Я никогда не чувствовал себя более свободным и в большей безопасности, чем под защитой моих граждан…»61
Бисмарк присутствовал на этой встрече и описал впоследствии в мемуарах горечь, которую испытал, слушая короля:
...
«После слов «я никогда не чувствовал себя более свободным и в большей безопасности, чем под защитой моих граждан» зал наполнился таким ропотом и лязгом сабель, выдернутых из ножен, какого еще не приходилось слышать ни одному королю Пруссии в окружении своих офицеров и, надеюсь, больше никогда не придется»62.
Бисмарку ничего не оставалось, кроме как вернуться в Шёнхаузен и пообщаться с юнкерами-соратниками. Через три дня он уже в более спокойных тонах писал брату Бернхарду, комментируя вести, поступающие из Парижа:
...
«До тех пор, пока в Париже у власти удерживается нынешнее правительство, войны не будет, и я сомневаюсь в том, что они ее хотят. Если оно пошатнется или даже рухнет под нажимом социалистов, что вполне возможно, то ни у этой власти, ни у ее преемника не будет денег; никто их не одолжит, и тогда должно произойти государственное банкротство или нечто подобное. Мотивы 1792 года, гильотины и республиканский фанатизм, которые могли бы подменить отсутствие денег, не присутствуют»63.
В этой трезвой, проницательной и абсолютно верной оценке Второй Французской республики впервые проявляется другой Бисмарк – дипломат и государственный деятель. Из далекого Бранденбурга он разглядел то, что отметил Токвиль, наблюдая за улицами Парижа: Французская революция 1848 года была плохой имитацией революции 1792 года, по выражению Токвиля, «низкосортной трагедией, сыгранной провинциальными актерами»64.
