Эмили из Молодого Месяца. Искания - Люси Монтгомери

Думаю, это неправда. Но сам это слух свидетельствует о том, как высоко поднялся Перри по социальной лестнице».

Глава 20

I

В свой двадцать четвертый день рождения Эмили вскрыла и прочитала письмо, которое написала «от себя, четырнадцатилетней, к себе, двадцатичетырехлетней». Это оказалось не так забавно, как она когда-то предполагала… Сначала она долго сидела у своего окна с нераспечатанным письмом в руке, наблюдая за желтыми звездами, опускающимися все ниже над рощей, которую все, по старой привычке, пока еще называли рощей Надменного Джона. Что предстанет перед ней, когда она вскроет это письмо? Призрак ранней юности? Честолюбивых надежд? Утраченной любви? Потерянной дружбы? Эмили казалось, что она охотнее сожгла бы письмо, чем прочесть его. Но это было бы трусостью. Все в жизни нужно встречать лицом к лицу… даже призраков. Неожиданным быстрым движением она разрезала конверт и вынула письмо.

Вместе с ним пришел слабый, забытый аромат: в конверте лежали сухие лепестки розы — жесткие, коричневые, которые рассыпались в пыль от одного ее прикосновения. Да, она помнила ту розу: ее принес Тедди однажды вечером, когда они были детьми. Он так гордился этой первой красной розой, что расцвела на маленьком комнатном розовом кустике, который подарил ему доктор Бернли… единственная роза, которая вообще расцвела на этом кустике. Его матери не нравилась его любовь к маленькому растению. Однажды вечером горшок с кустиком случайно упал с подоконника и разбился. Если Тедди предполагал или знал, что есть какая-то связь между этими двумя фактами, он никогда не говорил об этом. Эмили очень долго хранила эту розу в маленькой вазе на столе, за которым делала уроки, но в тот вечер, когда было написано это письмо, взяла увядший цветок и вложила — с поцелуем — между листами бумаги. За прошедшие годы она успела забыть, что в конверте роза, и вот теперь цветок упал в ее ладонь, увядший, некрасивый, как розовые надежды давних лет, но с еще остающимся в нем слабым сладковато-горьким ароматом. Все письмо, казалось, было полно этой сладковатой горечи… Был ли то аромат или самый дух письма, она затруднилась бы сказать.

Это письмо было, как она сурово сказала себе, романтической глупостью. Над ним следовало просто посмеяться. И Эмили постаралась посмеяться над некоторыми его частями. Как неуклюже, как глупо, как сентиментально, как забавно! Неужели она действительно была настолько юной и зеленой, что могла написать такую цветистую, восторженную чепуху? Вдобавок можно подумать, что четырнадцатилетняя считала двадцать четыре года довольно почтенным возрастом.

«Написала ли ты свою великую книгу? — легкомысленно спрашивала Четырнадцатилетняя в заключение. — Поднялась ли ты на самую вершину альпийской тропы? О Двадцатичетырехлетняя, как я тебе завидую! Должно быть, это великолепно — быть тобой. Оглядываешься ли ты на меня снисходительно и с жалостью? Ты ведь не стала бы качаться на воротах теперь, правда? Ты уже положительная замужняя женщина, у тебя несколько детей, и ты живешь в Разочарованном Доме с Ним (ты ведь знаешь, кто это)? Только не становись солидной, умоляю тебя, дорогая Двадцатичетырехлетняя. И будь пылкой. Я люблю волнующие события и пылких людей. Ты миссис —? Какое имя заполнит эти прочерки? О, дорогая Двадцатичетырехлетняя, я вкладываю это письмо в конверт с поцелуем… и пригоршней лунного света… и душой розы… и капелькой зеленой прелести старого поля на холме… и ароматом диких фиалок. Надеюсь, ты счастлива, и знаменита, и прелестна, и не совсем забыла

Эмили убрала письмо в ящик и закрыла на ключ.

— Хватит этих глупостей, — сказала она презрительно, а затем опустилась в кресло и уронила голову на письменный стол. Маленькая глупая, мечтательная, счастливая, невежественная Четырнадцати летняя! Она предполагала, что в предстоящие годы ее ждет нечто великое, замечательное и красивое. Была совершенно уверена в том, что можно добраться до «пурпура горных вершин». И в том, что мечты всегда сбываются. Глупая Четырнадцатилетняя, но она знала, как быть счастливой…

— Я завидую тебе, — сказала Эмили. — Уж лучше бы я не открывала твое письмо, глупая маленькая Четырнадцатилетняя. Возвращайся в свое туманное прошлое и не возвращайся, чтобы дразнить меня. Из-за тебя я не смогу уснуть в эту ночь. Я буду лежать без сна до утра и жалеть себя.

Однако шаги судьбы уже раздавались на ступеньках лестницы, хотя в ту минуту Эмили думала, что это всего лишь шаги кузена Джимми.

II

Он принес ей письмо, тонкое письмо, и, если бы Эмили не была так занята «собой четырнадцатилетней», она, вероятно, заметила бы, что глаза у кузена Джимми горят как у кота и он весь почти дрожит от плохо скрываемого возбуждения. Более того, когда она рассеянно поблагодарила его за письмо и вернулась к своему письменному столу, он вышел в коридор и задержался в тени, хитро следя за ней через полуоткрытую дверь. Сначала он думал, что она так и не распечатает письмо: она равнодушно бросила его на стол и села, остановив на конверте неподвижный, невидящий взгляд. Кузен Джимми почти с ума сходил от нетерпения.

Но после еще нескольких минут рассеянного размышления Эмили со вздохом очнулась и протянула руку к письму.

«Или я очень ошибаюсь, или ты, дорогая маленькая Эмили, уже не будешь вздыхать, когда прочтешь это письмо», — думал кузен Джимми, ликуя в душе.

Эмили взглянула на обратный адрес в левом верхнем уголке конверта и удивилась. О чем бы это могло писать ей издательство «Уэрем»? Громадный «Уэрем»! Самый старый и самый важный издательский дом в Америке. Вероятно, какая-нибудь реклама. Затем она неожиданно обнаружила, что недоверчиво таращит глаза на отпечатанный на машинке текст, в то время как в коридоре кузен Джимми бесшумно приплясывал от радости на плетеном коврике тети Элизабет.

— Ничего… не… понимаю, — выдохнула Эмили.

«Дорогая мисс Старр, с удовольствием сообщаем Вам, что наши рецензенты похвально отозвались о Вашем романе „Мораль розы“ и, если удастся достигнуть устраивающей обе стороны договоренности, будем рады включить Вашу книгу в список изданий предстоящего года. Мы также заинтересованы в том, чтобы Вы держали нас в курсе Ваших творческих планов.

Искренне ваши… и проч.».

— Ничего не понимаю… — повторила Эмили.

Больше сдерживаться кузен Джимми уже не мог. Из его груди вырвался не то вопль, не то «ура». Эмили подлетела к двери и втащила его в комнату.

— Кузен Джимми, что это значит? Вы наверняка что-то об этом знаете… Каким образом «Уэрем» получил мою книгу?

— Они действительно ее приняли? — спросил кузен Джимми.

— Да. А я ее им не посылала. Я думала, что нет ни малейшего смысла предлагать книгу им, ведь это «Уэрем». Мне это снится?

— Нет. Я все тебе расскажу, Эмили… только не сердись. Помнишь, Элизабет попросила меня убрать на чердаке месяц назад. Я передвигал ту старую картонную коробку, в которой ты держишь кучу рукописей, и дно вывалилось. Все вывалилось и разлетелось по всему чердаку. Я собрал бумаги. Среди прочего там была рукопись твоей книги. Я случайно бросил взгляд на одну из страниц… потом я сел… а час спустя Элизабет поднялась на чердак и застала меня там: я все еще сидел на корточках и читал. Я забыл обо всем на свете. Бог ты мой, до чего она разозлилась! На чердаке полный беспорядок, а обед уже готов. Но я не обратил внимания на ее слова, я думал: «Если эта книга заставила меня забыть обо всем, то наверняка есть в ней что-то такое. Я пошлю ее куда-нибудь». Но я не знал ни одного другого издательства, кроме «Уэрема». Я часто слышал о нем. Только я не знал, как ее послать, так что просто запихнул все листы в старую коробку из-под печенья и тут же отправил им по почте.

— И вы даже не вложили марки, чтобы они могли отослать ее обратно? — ахнула Эмили в ужасе.

— Нет, даже не подумал об этом. Может быть, именно поэтому они ее приняли. Может быть, другие издательства посылали ее обратно, потому что ты вкладывала марки.

— Вряд ли. — Эмили засмеялась и обнаружила, что плачет.

— Эмили, ты ведь не сердишься на меня, нет?

— Нет… нет… дорогой… Я только ошарашена, как вы выражаетесь, и даже не знаю, что сделать или что сказать. До чего это… «Уэрем»!

— С тех пор я следил за почтой, — засмеялся кузен Джимми. — Элизабет в последнее время думала, что я совсем ополоумел. Если бы рукопись прислали обратно, я потихоньку пронес бы ее обратно на чердак… Я не хотел, чтобы ты узнала. Но когда я увидел этот тонкий конверт, я сразу вспомнил, как ты однажды говорила, что в тонких конвертах всегда хорошие новости… Дорогая маленькая Эмили, не плачь!