Сатанбургер - Карлтон Меллик-третий

Я просыпаюсь чуть позже, разлученный с темной самкой.

Водка покрыт чем-то красным, он в истерике ведет машину по ухабам и уличным людям. Они появляются и исчезают как вспышки, когда мы пролетаем мимо, как лыжники в лесу. Они распороли его от шеи до живота, разорвали яремную вену, из которой хлещет кровь. Его глаза то закатываются, то приходят в норму, но он не умирает. В его животе огромная дыра, внутренности шипят и булькают. Мое тело вроде в порядке, хотя израненное и в крови. Я оглядываюсь вокруг своим хаотичным зрением.

Голос Водки звучит бульканьем.

– Убери эту тварь с крыши, – кричит он.

На крыше восседает одна самка. Она пытается пробить крышу, крепко держась и пару раз царапнув Водку по лицу. При каждой атаке его хныканье перерастает в вопль.

Темная самка убийственно вопит прямо над моим ухом, она в ярости, и я кричу:

– Каким это образом я должен ее убрать?

Но Водка не отвечает. Он вибрирует в моих глазах, почти зомби, и ведет машину злее. Мы разрушаем все и вся на своем пути, прорываясь сквозь толпу и мусор, нас не остановить. Темная самка вновь цапает его, но он не чувствует, или это перестало его волновать. Его тело умерло, и вся кровь собралась у него на коленях.

Потом наступает Тишина.

Гремлин влетает прямо в Тишину, и все расчищается.

Нет больше толпы впереди, только тишина и пустынность. Визги темной самки слышны еще несколько секунд, потом они замирают, их съели. Даже звуки мотора глохнут, и мы чувствуем себя глухими. Машина врезает ся в стену неподалеку от кладбища машин, где я встретил голубую женщину. Я не кричу перед ударом, пускай, даже не закрываю голову руками.

Водке просто все равно, он даже не подумал затормозить.

Я просыпаюсь один, без Водки. В побитой дождем машине.

Тишина тоже ушла, незаметно, как и появилась, и уже новая толпа людей заполонила улицы, прибывая по мере того, как Тишина удаляется. Просыпается боль, сначала во лбу, который ударился о панель. Кожа свисает с плеча, где скребла когтями темная женщина.

Я херово себя чувствую.

Нужно добраться до «Сатанбургера».

Толпа слишком большая. Здесь больше людей, чем вмещает пространство. Голова кружится и звенит, я даже не могу открыть дверь машины. Я вылезаю из разбитого окна на крышу. Живой труп Водки уже там. Сидит насквозь промокший, как люди с улиц, и раскачивается из стороны в сторону, его одежда в красных пятнах.

– Я думал, что ты умер, – говорю я ему.

– Если бы это было возможно, – отвечает он.

Уличные люди волнами колышутся под дождем. На многие мили вокруг – все та же толпа-океан, переливается цветными пятнами, растворяется вдали. Сейчас она на самом деле похожа на океан. А крыша машины – наш плот.

– Нужно плыть, – предлагаю я.

Я не слышу его ответа в металлической симфонии дождя.

Я стаскиваю Водку с плота. Мы вступаем в воду – потные запахи водяных людей окружают нас. Его голова пуста, как будто от наркотиков, он не может плыть. Мне приходится поддерживать его, чтобы он не утонул.

Морские люди тесно прижимаются друг к другу, затем откатываются в стороны, чтобы мы могли продвинуться на пару шагов, потом снова сдвигают ряды. Каждый пытается идти, но никто никуда не двигается. Нас относит обратно к плоту, потом вперед вдоль стены здания. Капля воды сверлит во мне новую рану. Кровь сочится по моим пальцам, когда я прикасаюсь к лицу.

У меня слабое дыхание. Я пытаюсь оставаться на поверхности, стараюсь по возможности хоть немного дышать. Я чувствую, что рука Водки выскальзывает из моей… он уходит. Вода позади меня вновь приливает к плоту. Мое тело двигается вперед. Я внимательно смотрю Водке в глаза, изучая каменное выражение его лица. Затем отпускаю его.

Было не так уж тяжело. Я мог бы легко поддерживать нас двоих. Но я отпустил его.

Смотря ему в лицо, я не увидел там Водки. Я увидел лишь пустой контейнер. В его глазах-зеркалах не было души, лишь спокойный, равномерный шум. Так что я отпустил его, и толпа поглотила его, своего собрата. Скоро он оказывается далеко от меня, и я не могу различить его в толпе.

А Водке все равно.

[СЦЕНА ДВАДЦАТАЯ]

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЛЮБИТ ВСЕ

Я плыву несколько миль, двигаюсь по рекам в направлении «Сатанбургера», захваченный потоком людей, игнорируя лица на поверхности. Когда я попадаю туда, оказывается, что заведение переполнено. Люди карабкаются по ступеням, стараясь выплыть из океана, некоторые падают назад. Они кричат друг другу что-то безумное.

Затем мысли со свистом и кровью вливаются в мои эмоции от того, что я увидел на вершине холма.

Я вижу: «Сатанбургер» исчез.

Я подплываю к ступеням, чтобы рассмотреть получше, но людей вокруг слишком много, меня переполняет разочарование и гнев. Тошнота усиливается. У меня приступ клаустрофобии.

Я начинаю лезть вверх.

На полпути я встречаю знакомое лицо. Оно вымокло под дождем, я удивлен, что узнал его, несмотря на кислотное зрение.

– Сатана! – зову я.

Он замечает меня и подплывает ближе.

– Что случилось? – я пытаюсь перекричать безумных, пока он приближается.

Безумные толкаются и щекочут.

– «Сатанбургер» разрушен, – кричит он, приближаясь… Его лицо в грязи и крови, его шикарная одежда разодрана в клочья. Как ни саркастично это звучит, такое впечатление, что он вернулся из ада. Я даже не вижу на нем гордого значка гея.

Он кричит:

– Было землетрясение, оно раскололо здание пополам, на части!

Я кричу в ответ:

– Но в Новой Канаде не бывает землетрясений!

– Черта с два! – орет он. – Малышка Земля позабавилась, мерзкая малявка. Ей не понравилось, что я крал души у ее новых игрушек, и она наслала на меня землетрясение. Мне не следовало вообще прикасаться к этой стерве.

– Что значит прикасаться?

Опять орет:

– Я виноват, что эта планета дышит! Я прикоснулся к ней. Помнишь, я ведь обладаю даром оживления. Я ожи вилее. Я оживил почти все планеты в этой чертовой Вселенной, своими сраными педриловыми лапами!

Тут смысл происходящего доходит до меня, и я спрашиваю себя: «Так Земля – демон?»

– Я сматываюсь отсюда, – кричит Сатана. – Предлагаю тебе пойти со мной.

– Куда? – меня кусает головная боль. – Куда еще можно пойти?

– В Волм, – отвечает он.

– Это безумие. Можно оказаться где угодно, например на земле без кислорода, и погибнуть.

– Я готов пойти на такой риск, если ты готов, – Сатана нерадостно ухмыляется.

– Где все остальные?

– Какая разница. – Сатана окунается в толпу-океан. – Пошли, нужно успеть до нового землетрясения.

– Куда все делись? – снова ору я, но Сатану уже уносит людское течение. Он позволяет толпе нести себя. Вдруг расстояние между нами становится очень БОЛЬШИМ.

От края парковой зоны он кричит:

– Увидимся в аду, – он всегда так говорит, когда уходит. Грустно, но ему смешно.

Затем его уносит от меня прочь.

Я нахожу путь наверх – по боковой тропке – и довольно скоро поднимаюсь на вершину, но не с той стороны холма. Эта сторона открыта, и я останавливаюсь, чтобы глотнуть немного пространства. Потом я понимаю, что мне нужно присесть, и нахожу камень под деревом-демоном, которое немного защищает меня от надоевшего дождя.

– Он прав, Лист, – произносит голос неподалеку.

Я не сразу поворачиваюсь, все еще дышу пустым пространством, пытаясь остановить голову-вертушку, крепко зажмуриваясь…

– Ты кто? – наконец спрашиваю я.

Я чувствую, что он сидит рядом со мной. Мертвые листья шуршат. Он отвечает:

– Я – Иисус Христос.

Когда я открываю глаза, то вижу низенького толстого мужчину с бородой в дворницкой форме. Этикетка на его майке гласит: «Это Иисус».

Я ничего не могу сказать, или, может быть, мне ничего не приходит в голову. Раньше я не встречал Спасителя или человека, который его видел. Но мне почему-то все равно.

Он продолжает:

– Сатана прав, Волм – твой единственный выход.

Мой рот продолжает молчать.

Он говорит:

– Ты должен спасти свою бессмертную душу.

Потом я встряхиваю головой.

– Я не знаю, есть ли еще смысл ее спасать.

– Не говори так! – взрывается Иисус, приводя меня в чувство. – Это Волм крадет твою жизненную силу и заставляет думать такое. Ты должен сопротивляться.

Я осознаю, что Иисус прав. Вроде.

Ричард Штайн всегда хотел встретиться с Иисусом Христом. Конечно, это ему не удалось. Возможно, они все-таки встретились, после его смерти, но я не уверен, как оно бывает после смерти. Не знаю, сразу ли можно поговорить с Христом, или нужно ждать сотни лет. Я думаю, что я – единственный из живущих, кто встретился с Христом после его распятия. Наверное, я должен чувствовать себя избранным. Но я не чувствую.