Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2 - Борис Яковлевич Алексин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пусть так едет в полевой госпиталь, а там уж ему и сделают хорошую культю, — сказал он вопросительно смотревшей на него Шуйской.
По её указанию санитары быстро разрезали голенище сапога и штанину раненого, а Алёшкин тем временем ножницами пересёк ахиллово сухожилие, после чего стопу и сапог санитар унёс из операционной. Из рваной, размозжённой культи голени кровотечения почти не было. На счастье бойца, после ранения к нему быстро подоспел санинструктор и наложил жгут, приладив стопу на место. По прибытии в медсанбат жгут сняли, а так как кровотечение не возобновилось, то больше и не накладывали. Теперь предстояло найти в крошеве из мелких костей и обрывков тканей два крупных артериальных ствола, проходящих в нижнем отделе голени, и перевязать их. Затем осторожно убрать всё нежизнеспособное и, очистив рану, наложить на неё повязку с мазью Вишневского. Конечно, предварительно следовало провести обезболивание. Как всегда в таких случаях, Борис провёл футлярную анестезию 25-процентным раствором новокаина.
В тот момент, когда Картавцев заглянул в операционную, Алёшкин уже закончил перевязку обеих артерий, отсёк размозжённые участки мышц и убрал кусочки костей.
Раненый, молодой веснушчатый паренёк, жаловавшийся на сильные боли в пальцах ноги, после новокаиновой блокады успокоился и сейчас тихо лежал, ожидая конца операции. Он ещё не представлял себе, что у него, по существу, нет уже одной ноги. Но так было со многими, которых Борис оперировал в течение истекшего года. Ампутации приходилось делать довольно часто. Во-первых, потому, что раны, забитые осколками костей и некротизированными тканями, представляли опасность возникновения гангрены или сепсиса, что грозило или ещё более тяжёлой операцией, или, что бывало, к сожалению, чаще, смертью. Во-вторых, потому, что техника хирургии была в то время, в особенности в полевых условиях, далеко не совершенной. Да ведь нужна была и скорость обработки раненых.
В 1980-х годах XX столетия, если бы человек с такой травмой попал в больницу скорой помощи, то при современной технике, умении проводить швы на тончайших сосудах и нервах, может быть, этому пареньку и удалось бы спасти ногу, но это потребовало бы многочасовой операции с участием нескольких хирургов в достаточно оснащённой технически операционной. Ну, а если массовые ранения в таких же условиях пришлось бы обрабатывать сейчас, — невольно спрашиваем себя мы, — как бы поступили мы? И подумав, ответим: наверно, так же, как и сорок лет назад.
Картавцев, опустив занавеску, тихо спросил Сангородского:
— И давно здесь начсандив?
Тот усмехнулся:
— Да уж, наверно, часов пять. Я за ним пришёл, он приказал позвать, как только машина из 41-го полка прибудет… Так что вы, батенька, в самый раз проснулись!
Затем Лев Давыдович отодвинул край простыни и довольно громко сказал:
— Товарищ начсандив, машина из 41-го полка пришла.
Алёшкин поднял голову, его осунувшееся лицо и уставшие глаза, ещё не совсем отрешившиеся от только что закончившейся операции, немного непонимающе взглянули на говорящего. Затем, видимо, осмыслив сказанное, он повернулся к Шуйской:
— Ну, ты, Катюша, тут сама управляйся. Положи повязку с мазью Вишневского, обуй ему ногу в шину Крамера и отправляйте его дальше… Ну, пока, браток, поправляйся! — похлопал он по гимнастёрке раненого.
Тот взглянул на хирурга и слабым голосом произнёс:
— Спасибо, доктор… Нога-то будет?
— Ну, брат, нога будет не полностью, стопа-то у тебя здорово подгуляла… Пришлось убрать кусочек, так что останется не вся нога.
— Ну, коли кусочек, то ладно! А то меня ребята в машине пугали, что мне всю ногу отрежут! Я ведь помню, как меня ранило-то. Миной так прямо стопу-то и отворотило… Наступил я на неё… А помкомвзвода, что рядом был, так и вовсе этой же миной убило… А тут хорошо, что Серёжка-санинструктор близко был, он мне ногу-то и привязал.
Раненый находился после перенесённой травмы и операции в состоянии эйфории. Иногда так действует и новокаин. Борис сказал Кате:
— Введите ему кубика два морфия, пусть уснёт, — затем снова обратился к раненому. — А ты, браток, помолчи, ещё наговоришься. Сейчас тебе много говорить вредно, а мне уже ехать пора, — и Алёшкин направился к выходу.
Тут он встретил Картавцева и сказал:
— Николай Васильевич, я тут вас подменил немного, но, видно, придётся из второго эшелона хирурга вызвать. Пока немного раненых, но одному вам всё равно не справиться, а я не уверен, что смогу, когда нужно, быть рядом, хотя, откровенно говоря, мне этого и хотелось бы. Я ведь уже почти сутки на ногах, а только вот эти пять часов по-настоящему чувствовал себя при деле! Ну да ладно, ничего не поделаешь, раз надо, значит надо… А, Лев Давыдович, вы тоже здесь? Так это вы меня позвали? А я ваш голос даже и не узнал. Много привезли 41-го полка? Всего четверых? Это хорошо, вы всех снимите здесь, мне машина там впереди нужна. Да, вот что, со следующей машиной отправь эту записку командиру медсанбата.
Алёшкин, присев к столику в предоперационной, быстро написал распоряжение Фёдоровскому об откомандировании одного из вновь прибывших врачей в распоряжение первого эшелона. Отдав записку Сангородскому, Борис пошёл в свой домик, где Венза, предупреждённый кем-то из санитаров, уже ждал его с котелком горячей каши и кружкой чая.
Наскоро перекусив, он подошёл к санитарной машине, стоявшей около палатки сортировки. А ещё спустя 15–20 минут эта машина пересекла первую линию немецких окопов, затем вторую, и покатилась по довольно хорошо наезженной дороге между ёлок, осин и берёз по направлению ко всё разгоравшейся и усиливавшейся стрельбе. Временами около дороги, шагах в 100–150 от неё, лопались немецкие мины, но шофёр продолжал гнать машину с прежней скоростью, говоря своему пассажиру:
— Чем скорее мы проскочим этот участок, тем будет лучше. Там, ближе к передовой они из миномётов не обстреливают, а здесь, если не под мину, так под снаряд угодить можем.
И только тут шофёр Ряховский заметил, что начсандив, не обращая внимания на близкие разрывы мин, на тряскую и ухабистую дорогу, прислонился к дверце кабины, где половина выбитого стекла была закрыта фанерой, и спал спокойным сном.
Проснулся Алёшкин от внезапной, резкой остановки машины, как ему показалось. На самом же деле Ряховский остановил машину довольно спокойно, даже успел её развернуть и вкатить в специально вырытое углубление в какой-то насыпи. Борис немедленно выскочил из кабины и, увидев копошившегося под капотом полуторки (санитарная машина была переоборудована из полуторатонного грузовика) Ряховского,
