Гнев - Александр Хамадан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На деревенских улицах было пустынно и тихо, и только свиньи и поросята, изнывая от жары, с трудом, не поднимаясь с земли, переползали вдоль заборов вслед за уходящей прохладной тенью.
Вдруг по главной улице, поднимая тучи удушливой пыли, промчался, громыхая всеми своими частями, автомобиль. Он остановился на площади перед домом деревенского старосты, старика Ли Яна. Староста, как и все другие жители, спрятался в своей большой фанзе, в дальнем углу, на канах[44].
Из автомобиля вышли японские офицеры. Маленький худенький человечек, на носу которого крепко сидело пенсне с цепочкой, заложенной за ухо, распоряжался спокойно и уверенно. По тону его голоса и повелительным движениям рук в нем сразу можно было признать командира японского батальона. Это был майор Сано.
К площади вскоре подошли два взвода солдат. Они быстро поставили две огромные палатки для командира и офицеров и несколько маленьких для рядовых. Майор Сано сказал что-то офицеру, следовавшему за ним по пятам.
Офицер подозвал унтера и с ухмылкой бросил ему:
— Надо быстро приготовить хороший обед для господина майора и офицеров. Разживитесь дичью, да быстрее.
Унтер взял с собой десяток солдат и ушел. Через несколько минут после его ухода на улицах и дворах зашумели, закудахтали куры, завизжали поросята. Куры взлетали высоко на заборы, но ничто не могло их спасти от неутомимых и ловких преследователей.
В фанзах было попрежнему тихо. Люди слышали шумную погоню солдат за живностью, им было жаль свое добро, но они молчали.
— Ну, что же, господа, до обеда можно заняться делом. Прежде всего для спокойствия и устрашения населения надо отобрать с десяток стариков — заложников, — повернулся майор Сано к офицерам, сидевшим в его палатке. — Взять их и предупредить остальных, чтобы выдали партизан. Если не выдадут — заложников расстрелять.
Деревня сразу словно пробудилась от глубокого сна, наполнилась криком и плачем. Солдаты ходили от фанзы к фанзе, легко вышибали двери и выволакивали на улицу стариков. Когда их набралось с десяток, заложников отвели за околицу, в японский лагерь.
Теперь уже повсюду стояли люди, фанзы не могли их больше защитить. И толпа деревенских жителей — старики, старухи, молодые женщины, дети — волновалась и становилась все шумнее.
— Они убьют наших!
— Надо что-то сделать.
— Надо послать делегацию к их главному начальнику, просить его, пусть помилует стариков.
Толпа охотно согласилась с этим предложением. Скоро у командирской палатки на площади появилась делегация крестьян. К ним вышел адъютант майора и на ломаном китайском языке спросил:
— Чего ваша хадити тут?
Делегаты низко поклонились ему. Они смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Наконец один из стариков промолвил:
— Мы просим главного начальника отпустить заложников: они мирные люди, очень старые.
Адъютант громко засмеялся, выругался по-японски, повернулся к солдатам и велел прогнать делегацию.
— Господа офицеры будут сейчас обедать у командира, а эти собаки мешают, — сказал он унтеру.
Толпа хмуро следила издали за всем, что происходило около палатки, и видела, как прогнали делегацию. Тогда староста Ли Ян упавшим голосом сказал:
— Надо пойти всем народом и просить за стариков.
— Да, надо пойти всем народом, — сказал один из стариков, глубоко вздохнув.
Все согласились.
И толпа двинулась к палаткам на площади. Люди шли, опустив низко головы, покрытые широкополыми соломенными крестьянскими шляпами. Эти шляпы были широки, как зонты, и защищали от солнца и дождя. Позади толпы тихо плелись напуганные дети.
У палатки командира все остановились. Было уже часа два дня, и солнце нещадно жгло все живое. В палатке шумно обедали офицеры. Полог палатки был открыт. К толпе вышел адъютант.
— Ваша опяйт приходить здесь! Чего нада? — крикнул он недовольно.
Тогда вперед вышел староста Ли Ян и сказал:
— Народ просит большого начальника помиловать заложников, отпустить стариков домой.
— Наша командира занята, обедайт. Стоить и ожидайт. Вот! — крикнул адъютант и полез обратно в палатку. Вдруг он решительно повернулся и визгливо закричал: — Все шляпка снимайт и ожидайт!
Крестьяне молча переглянулись и обнажили головы, подставляя их огненным лучам солнца. Мимо толпы в палатку проносили вкусно пахнущие кушанья. Палимая зноем, толпа тоскливо переминалась с ноги на ногу. Дети отползали в тень фанз и редких деревьев.
— Ведь они наше жрут! — облизывая почерневшие губы, сказал один из стариков.
— Пусть жрут, может добрее станут, — ответил ему другой.
— А если не станут добрее, так, может, подавятся нашим добром, — зло заметила старуха.
Время шло… Люди стояли с непокрытыми головами… В палатке все больше нарастал шум, визгливый хохот. Наконец выскочил адъютант и заорал на толпу:
— На колен, на колен! Наша командира приходит посмотрить. На колен!
Толпа замялась. Люди переглядывались, словно спрашивая друг друга, как поступить. Но никто не опускался на колени. Адъютант крикнул солдатам, и они придвинулись к толпе. Тогда староста Ли Ян, тяжело вздохнув, стал на колени.
— За хороших людей можно и постоять, — горестно шепнул он соседям.
Люди медленно, неохотно становились на колени, в пыль.
Когда из палатки вышел командир батальона майор Сано, вся толпа уже стояла на коленях с непокрытыми головами. Солнце жгло людей нестерпимо. По лицам стекали частые крупные капли пота. Над толпой повисла мутной серой пеленой пыль.
Майор остановился возле палатки, передвинул саблю вперед и оперся обеими руками на ее эфес. Он посмотрел на толпу, усмехнулся, поправил пенсне и поманил к себе пальцем адъютанта. Выслушав командира, адъютант отдал приказание стоявшим поодаль унтерам и повернулся к толпе.
— Наша командира сказала: пошел вона! Аитияпонски заложники будет расстрелять. Скорее пошел вона!
И он махнул унтерам рукой. Толпа, с трудом поняв слова адъютанта, изумленно ахнула и быстро поднялась с колен. Солдаты и унтеры навалились на крестьян, избивая всех прикладами винтовок, нанося удары штыками. От боли и гнева, от ужаса и обиды люди завыли. Они повернули назад и побежали.
Вслед за ними бежали озверевшие солдаты и упорно и бездумно калечили людей, падавших в дорожную пыль, в канавы. Дети истошно кричали, убегая к околице, путаясь под ногами взрослых.
Никто из крестьян не вернулся в свою фанзу. Недобитых людей выгнали за околицу, прогнали мимо японского лагеря в поле, послав вдогонку несколько ружейных залпов.
Возле палатки на деревенской площади все в той же позе стоял японский майор, самурай Сано. Опершись, как и прежде, на эфес сабли, он смотрел на это кровавое избиение спокойно и равнодушно. Его застывшее, как маска, лицо ничего не выражало. И только сытые глаза жадно сузились и блестели.
ОгоньНа улицах Илани было темно, пустынно и тихо. Только со стороны Сунгари шел глухой шум растущего полноводья: дожди были частыми и обильными, и река грозилась выйти из берегов. У пристани стояла японская канонерка, дула ее орудий были направлены прямо на главную улицу города. После недавних событий, когда японские войска вторглись в город, многие жители его бежали в сопки. Японский гарнизон разместился в длинных деревянных бараках в центре города.
Была полночь. Небо, затянутое черным покровом облаков, было похоже на огромную бездонную пропасть, перевернутую над Иланыо. Японские часовые на окраинах города часто перекликались, зорко всматривались в тьму сопок и чутко прислушивались. Вокруг все безмолвствовало.
Изредка где-то далеко в сопках вдруг возникал тоскливый вой голодных собак, который то приближался к городу, то отдалялся, то пропадал совсем. Часовые судорожно сжимали в руках винтовки, напряженно прислушиваясь к вою: он страшил их и заставлял с еще большим напряжением ждать его снова. Часовые завидовали солдатам, спящим в бараках, за тремя рядами колючей проволоки.
Огни появились в сопках внезапно. Они засверкали сразу в нескольких местах, потом исчезли и вновь, точно раздуваемые гигантскими кузнечными мехами, ярко озарили сопки. Они были еще далеко, ио обеспокоенные часовые свистели, поднимая тревогу. Солдаты плохо знали покоряемую ими страну, не понимали, откуда и зачем появились огни, но уже отлично знали: то, что в сопках кажется далеким, через мгновенье может оказаться слишком близким.
И действительно, пока они поднимали тревогу, широкий огненный поток, колеблемый ветром и извивающийся, как змея, надвигался на город. Несколько часовых собрались вместе и дружным залпом стегнули по огню.
Поток все так же неуклонно приближался, быть может, даже быстрее, чем раньше. В окружающей темноте он казался солдатам чудовищем. И правда: до солдат доносилось зловещее шипение и сухой треск. Солдаты, не сговариваясь, покинули свои посты. Они, как одержимые, побежали к казармам, неистово крича по дороге.