Картель правосудия - Фридрих Незнанский

– Куда?

– На хрен! Куда угодно! Подальше! И быстрее.

…Сенатор только к утру смог добиться отчета о происшедшем. Неприятности с Кротковым теперь казались ему чем-то малозначительным. Тем более Ракитская им занимается, значит, там все идет нормально. Вчерашние же события, если немедленно не предпринять чего-то сверхнеординарного, означают тотальную войну, к которой его враги, конечно, долго и тщательно готовились, а он пока даже не знает, кто они. Сведения о противостоящих силах и возможных замыслах таинственного неприятеля Сенатор рассчитывал получить не раньше, чем к концу дня.

Если «им» удалось перетянуть ментов на свою сторону, они могут вышибить его из центра. В Домодедове его достать намного труднее, но тут опасность может исходить от своих: стоит дать слабину, сразу какая-нибудь сволочь переметнется на другую сторону, возомнит, что может занять его место.

Он в гневе начал подбирать среди ближайших сподвижников наиболее подходящую кандидатуру на роль иуды, но окончательно остановиться не смог ни на ком – все, суки, были хороши.

Сенатор, хрустя суставами, взял себя в руки. По натуре своей он не был комбинатором, привык действовать по определенным шаблонам, опираясь на огромный опыт, развитый до степени шестого чувства, а когда встречалась трудноразрешимая проблема, просто «давил на все педали»: хоть что-нибудь принесет результат. В данном же случае следовало изобрести выход, непредусмотренный врагом, иначе один путь – в мышеловку… На размышления есть несколько часов, максимум – день.

Чтобы настроиться на непривычный строй мысли предполагаемого яйцеголового, он прошелся по кабинету, бессмысленно пролистал стопку газет с криминальными хрониками… Сенатор любил изредка, спортивного интереса ради, взглянуть на происходящее с точки зрения «лоха». Одна статья привлекла внимание, он просматривал ее раньше, речь шла о фонде «Славянин». Фонд выручил нескольких инвалидов, попавших в лапы к цыганам, которые заставляли их нищенствовать… И вдруг решение словно вспыхнуло само собой. Если войну выиграть проблематично, а отказаться от нее нельзя, можно отыскать желающего воевать вместо тебя. Завтра он сдаст этому «Славянину» всех перехваченных инвалидов с потрохами: с адресами квартир, где их держат, именами хозяев. Пусть тот, кто отхватил у него лакомый кусок, им же и подавится. Оставалась проблема финансовых потерь, но она уже не таит смертельной угрозы.

Продолжая машинально листать газету, Сенатор был вторично посещен музой и выдал на-гора еще одну гениальную идею: он должен построить церковь, храм, так сказать, Божий! Как раз сейчас «его» депутат занимается вопросами строительства, поможет, шибздик, уладить все технические сложности. Нужно найти подходящего батюшку. Можно двигать его наверх в поповской иерархии, рычаги найдутся, до сих пор всегда находились, черт побери, чем «люди в черном» отличаются от остальных?

…А водитель, подобравший Кирилла, оказался отставным офицером. Послушав крайне бессюжетный рассказ о мытарствах своего попутчика, он счел необходимым напоить его для укрепления нервной системы и утром отвез в фонд «Славянин». В соседних комнатах, не подозревая о присутствии друг друга, излагали свои истории Ковалевский и перебинтованный бритоголовый, раненный не столь серьезно, удравший накануне от конвоиров и всю ночь входивший в роль невинной жертвы под придирчивым руководством Сенатора.

ОСЕТРОВ

16 февраля, вечер

– Екатерина Ивановна, я прошу вас как потерпевшую по этому делу сосредоточиться и хорошенько обдумывать ответы на все вопросы, которые сейчас прозвучат, – подчеркнуто официально произнес Осетров, сурово поглядывая на Катю. «Главное, вывести ее из равновесия, пошатнуть, оглоушить и добить».

– Я полагала, что все уже выяснено… – Получив повестку, Катя пришла к следователю с легким сердцем, считая эту беседу последней и чисто формальной.

– Нет, не все, – категорично заявил Осетров. – Возникли некоторые неясности.

– Какие? – Ей действительно стало не по себе.

– Дело в том, что Кротков настаивает на своей непричастности к похищению.

– Но у вас же есть два свидетеля: я и Эльдар…

– Кстати, как он себя чувствует? – перебил Осетров.

– Увы, он пока не в состоянии отвечать на ваши вопросы, – смутилась Катя.

– Понятно…

Она почувствовала в голосе следователя сочувствие и полную обреченность и поторопилась убедить его, что все не так уж безнадежно:

– Но врачи говорят, что буквально через несколько дней он полностью восстановится, и тогда можно будет узнать любые подробности о том, где его держали, кто его охранял.

– Ну, будем надеяться… – тяжело вздохнул Осетров.

На самом деле (и Осетрову это было отлично известно) состояние Эльдара оставалось без изменений. Он по-прежнему никого не узнавал и не помнил ничего из того, что с ним произошло. Специалисты полагали это частичной амнезией, а такие вещи могут или исчезнуть в любой момент, или тянуться годами. Осетров, в свою очередь, очень надеялся, что это продлится по крайней мере до конца следствия.

– Кротков упорно придерживается версии, что с его стороны на вас не было оказано никакого давления и все это только плоды вашей разыгравшейся фантазии… – Следователь посмотрел на девушку с нескрываемой укоризной, так, словно ему приходится разбираться с этой белибердой, вместо того чтобы заниматься действительно серьезными делами.

– А пленка? Неужели этой записи недостаточно, чтобы упрятать его за решетку? – не унималась Катя, не понимая, почему до сих пор все шло так гладко, а теперь вдруг застопорилось.

Свой главный козырь Осетров приберег к финишу.

– Видите ли, при проведении фоноскопической экспертизы по вине сотрудников лаборатории МВД пленка была испорчена, – понуро выдавил он из себя, тщательно стараясь скрыть свое торжество.

– Как испорчена?!

– Видите ли, идентификационной фоноскопической экспертизой проводился сравнительный спектральный анализ голоса в записи с голосом подозреваемого… – Осетров имел очень смутное представление о том, что такое сравнительный анализ, тем более спектральный, а саму фразу почерпнул из справочника по криминалистике, и справедливо надеялся, что Катя тоже небольшой знаток в этой области. – В общем, опуская всякие сложные технические подробности и терминологию специалистов, голос на пленке теперь вообще не поддается идентификации. То есть содержание разговора разобрать можно, а вот кто оппоненты – уяснить нельзя. – Осетров был настолько горд тем, что ни разу не запнулся, воспроизводя подготовленную заранее и заученную наизусть тираду, изобилующую всякими умными словечками, что даже не заметил сразу, что вместо ожидаемого отчаяния и обреченности Катя проявляет полнейшее спокойствие.

– …Таким образом, мы лишились главного доказательства вины Кроткова, -сокрушенно сделал он неопровержимый логический вывод.

– Все не так страшно, – начала Катя, и Осетров замер, предчувствуя самое худшее. Он только собирался скорбеть вместе с ней и даже приготовил платок, чтобы утирать безутешные слезы, как одним махом эта стерва разрушила с таким трудом возведенный хрустальный замок его надежд. – У меня есть дубликат, – сообщила она, – и даже не один.

КАТЯ

17 февраля, утро

В длинном, оклеенном противными зеленоватыми обоями кабинете Катю приветствовал, не вылезая из-за длинного, покрытого зеленым сукном стола, длинный прокурор Горошко с длинным лицом, длинными обвислыми прокуренными усами и украинским выговором.

– На ближайший час меня ни для кого нет, – заговорщически сообщил он секретарше, приведшей девушку, и Катя поняла, что беседа тоже будет длинная.

Шея прокурора была обхвачена жестким пластмассовым корсетом, из-под которого выбивался галстук, украшенный многослойным жирным пятном.

– Я вот тут шею потянул, – пожаловался он Кате доверительным тоном, поворачиваясь к ней всем корпусом. – Ну, вот и добре.

Что именно доброго было в травме шеи, Катя не поняла. Несмотря на жесткую повязку, Горошко все время что-то жевал, на столе стояла быстро пустеющая вазочка с карамельками и мандаринами.

– Угощайтесь, – он придвинул вазочку поближе к девушке. -Можно я вас буду звать Катей? У меня вот дочь тоже вашего возраста, красавица, вся в мою жену… Так отож…

Катю конфеты не вдохновили, а Горошко продолжал растекаться мыслью по древу:

– Я хочу поговорить с вами, как отец с дочерью, как старший товарищ, беседа эта неофициальная, нигде не фиксируется…

– И долго это будет еще продолжаться? – тяжело вздохнув, осведомилась Катя.

Горошко осторожно потрогал корсет:

– Нет, врачи говорят, что через пару дней можно будет снять.

– Я имею в виду эти ваши бесконечные разговоры. Сколько можно пережевывать одно и то же?!

Вместо ответа Горошко развернул очередную карамельку.