Руссо туристо, облико морале - Елена Логунова

– А ты как думаешь? – насупился Кулебякин. – Конечно, я ревную, и не только к Мане и Муне. Подумать только, моя любимая девушка мне изменила!

– Как, тебе тоже?! – Я громко изумилась такому совпадению, но, осознав, что чуть не выдала себя, прикусила язык.

К счастью, Денис не понял смысла моей реплики. Он был занят собственными переживаниями и в отличие от меня очень хотел ими поделиться.

С суровыми парнями, которых в просторечии называют грубым словом «менты», я знакома не только по популярному телевизионному сериалу, но и лично. Капитан Денис Кулебякин вхож в мой дом на правах жениха лучшей подруги, с его коллегами я частенько встречаюсь в общей компании, а еще один милицейский старлей с полгода числился моим собственным бойфрендом (потом я уволила его за несоответствие занимаемой должности). Короче говоря, я видела немало милиционеров, и они никогда не казались мне существами с тонкой и ранимой психической организацией. И вот теперь капитан Кулебякин меня здорово удивил. Его неподдельные муки имели поводом не физическую боль, а исключительно душевную!

– Ах, Трошкина! – скорбно вздохнул он. – Боюсь, Кузнецова меня разлюбила.

– Да не разлюбила она тебя, – жалостливо сказала я. – Просто забыла! Ты же видел, она никого вспомнить не может, даже меня. Даже брата! А уж он-то близко знаком с ней не год-другой, а добрых тридцать!

– А! Ты отстала от жизни, – проворчал Кулебякин. – Добрая память к Инке уже вернулась, она всех вспомнила – и Зяму, и тебя, и меня.

– Правда?! – Я очень обрадовалась. – А как это случилось?

– Тебе с подробностями или без? – Денис самодовольно ухмыльнулся. – Если вкратце, то я просто последовал твоему бесценному совету и как следует ее всколыхнул.

– Это теперь так называется? – Смекнув, что мне только что сообщили новый синоним к неприличному слову, я смутилась.

Еще больше меня смутило утверждение Дениса, будто это я посоветовала ему что-то такое. Я разговаривала о сексе? Я?! И с кем – с Денисом?! Да быть того не может!

Однако воспоминание о моем ночном позоре с Эдиком заставило меня умолкнуть. Похоже, я как-то незаметно для себя самой развратилась сильнее, чем думала. Мысленно я тут же дала себе клятву не соблазнять хотя бы жениха подруги и на всякий случай пересела подальше от Дениса – на подоконник.

Обмахнув разгоревшееся лицо занавеской, я несколько сварливо спросила:

– Так чем же ты недоволен? Инка тебя вспомнила, ваш роман раскочегарился с новой силой – вы ведь вместе ночевали, разве не так?

– Так-то оно так, – Кулебякин снова вздохнул, как хворая буренка. – Но ведь в тот момент, когда твоя подружка укладывалась со мной в постель, она еще не вспомнила, что я – ее жених. Так?

– И что?

– А то, что я для нее был незнакомцем.

– Неотразимо привлекательным незнакомцем! – сказала я, думая ему польстить.

Как бы не так! Капитан совсем помрачнел:

– То есть какой-то незнакомец ее так привлек, что она изменила с ним своему любимому мужчине, своему жениху! Ты понимаешь? Она мне изменила!

– И эти люди ругают женскую логику! – Я всплеснула руками и загремела с подоконника на пол. – Денис! Она же изменила тебе с тобой! То есть получается, вообще никому не изменила!

– А если бы я был не я, а какой-нибудь другой неотразимый незнакомец? Типа Мани или Муни?! Это тоже не было бы изменой?! – склонившись надо мной, устрашающе вскричал Денис.

– Вот и мне интересно, что ты скажешь на это, милая Аллочка, – под аккомпанемент дверного скрипа притворно ласково произнес знакомый голос.

– Зямочка, ты вернулся! – пропищала я, спешно поднимаясь с ковра, чтобы мой ревнивый милый, не дай бог, не подумал, что я пала на пол жертвой мужского обаяния Дениса. – Ой! Что с тобой случилось? Ты с кем-то подрался?

– С кустами, – буркнул Зяма, потрогав пальцем свежую царапину на щеке. – А до этого – с бочками. Но это неважно, ты не меняй тему, дорогая. Что вы там говорили о неотразимости незнакомцев? Как их там – Мэня и Мыня?

– Маня и Муня, – жалко пискнула я.

И взмолилась:

– Зямочка! Давай сейчас не будем об этом, ладно? Потом поговорим, тет-а-тет: мы с тобой отдельно, Инка с Денисом отдельно…

– Кстати, а где май систер? – Зяма вопросительно взглянул на Кулебякина.

– Там же, где наша машина, – сердито ответил тот.

– Это где же? – осмелилась спросить я.

– А хрен ее знает! – рявкнул капитан. – Сообщаю вам, что разлюбезная наша Индия свет Борисовна, гражданка Кузнецова, была замечена за рулем серебристой малолитражной машины, выехавшей за пределы данного населенного пункта…

Он коротко взглянул на часы:

– Три с половиной часа тому назад.

Мы с Зямой переглянулись, откровенно озадаченные. Он нашелся первым:

– Дюха опять смылась в неизвестном направлении?! Ну все, мне это надоело! Предлагаю ее больше не искать. Набегается – вернется.

– Спокойствие, только спокойствие! – призвала я, сама уже сильно волнуясь. – Знаете, что я думаю? Боюсь, Кузнецова опять потеряла память. Ну снова все и всех напрочь позабыла, потому и уехала среди ночи, никому ничего не сказав!

– Как это – опять потеряла память, ты что?! – Кулебякин с великой претензией воззрился на меня. – Я ж ее всколыхнул!

– Значит, плохо всколыхнул! – запальчиво ответила я.

– Плохо?! Знала бы ты, как «плохо»!

– Но, но! Вы это о чем говорите? О том, о чем я думаю? – насторожился мой милый.

– Точно, ты всегда об этом думаешь! – Я отвернулась от Дениса и набросилась на Зяму. – Больше вообще ни о чем думать не можешь! Развратник!

– Я?! – изумился он. – Да ты на себя посмотри! Распутница!

– Тихо!!! – дико рявкнул на нас Денис и даже кулаком замахнулся.

Крепкий милицейский кулак – это, я вам скажу, аргумент. Мы с Зямой послушно притихли и услышали, как Кулебякин по-немецки курлыкнул в трубку мобильника:

– Халле? – а потом замолчал минуты на две.

Уже и нерусская речь в его телефоне стихла, и гудки пошли, а Кулебякин все стоял и стоял, как мраморная статуя – такой же белый, тихий и неподвижный.

– Денисочка! – позвала я, осторожно подергав его за рукав. – Что-то случилось?

Капитан очнулся, бешено взглянул на гудящий мобильник, выключил его, спрятал в карман и, освободив себе руки, схватился за голову:

– Е-п-р-с-т!

– Не ругайся, – машинально попросила я.

Не люблю, когда матерятся.

– Е-к-л-м-н! – не послушался меня грубиян.

– Да что случилось-то, е-мое?! – вспылил Зяма.

– Что случилось, что случилось! Инку похитили!

– Е-п-р-с-т! – опускаясь мимо кресла, сказала я.

5. Инна

– Не дергайся! – говаривал мне инструктор по вождению, когда я бесилась от необходимости все время что-то делать за рулем.

Приплясывать на педалях, дергать рычаг переключения скоростей, включать и выключать сигнал поворота, смотреть на дорогу, не забывая одаривать своим вниманием зеркала, да еще баранку крутить – мне казалось, это слишком много забот для одного человека.

– Со временем все будешь делать автоматически, – успокаивал меня инструктор.

Он оказался прав. С момента получения мной водительских прав прошло немногим больше месяца, обширной практики я за это время не имела, а вот поди ж ты – действительно научилась управлять автомобилем, как робот! Может, не так хорошо, но столь же невозмутимо. За полтора часа, проведенных за рулем, мозги мои одеревенели не меньше, чем спина, и все необходимые действия я совершала не задумываясь, на полном автопилоте. И никого не сбила, никуда не врезалась, не слетела с дороги в кювет! Инструктор мог бы мной гордиться.

Мое поразительное хладнокровие было сродни оцепенению кролика, который морально готовится стать сытным мясным завтраком удава. Кошмарное пресмыкающееся устроилось на заднем сиденье и периодически чувствительно жалило меня в шею чем-то острым. Это было не столько больно, сколько страшно. А ну как тварь разыграется и вонзит эту острую гадость мне глубоко в горло? И все, адью, Индия Кузнецова, можешь попрощаться с этим миром и забыть все его радости в диапазоне от шопинга до секса.

Прощаться с жизнью, с родными и любимыми, которых я едва успела обрести после беспамятства, ужасно не хотелось. Именно поэтому я не дергалась, даже когда ощущала прикосновение смертоносного металла к своей нежной коже. Внутренний голос советовал сохранять спокойствие, тянуть время и дожидаться удобного момента для буйного бунта или тихого бегства. Бунт казался более вероятным (я по природе своей нетерпелива и напрочь лишена кротости), но бегство (особенно тихое) было предпочтительнее. Бунты – они, как правило, кровавые, а мне совсем не хотелось, чтобы кто-то пострадал.

Особенно не хотелось, чтобы пострадала я сама, но в этом смысле не все зависело от моего желания.