Красная Шапочка - Александр Иванович Красильников

Гуренко, у которых жили Галя и Нина с мамой, тоже знал я, по мальчишкам их, Женьке и Толику. Толика мы дразнили двуголовым. Толик, говорят, теперь инженером на заводе работает, где — не знаю. Так что не зря двуголовым его называли, оправдал наши надежды. А Женьку года три назад неожиданно встретил в Астрахани, куда ездил по делам службы. Иду из гостиницы по центральной улице на набережную, вдруг останавливает меня морячок в фуражке с кокардой-крабом, в белом-белом кителе с золотыми пуговицами.

— Здрасте…

— Здорово, Женька! Ты как тут оказался? — И, конечно, известное в таких случаях «сколько лет, сколько зим!».

— На корабле я штурманом, прибыли вот в Астрахань, разминку делаю.

— Штурманом?.. Ну, даешь! Рио-де-Жанейро, Сарагоссово море, Канарские острова?..

Женька смущенно улыбается. Помнит он, как раньше завирал насчет своих путешествий, а мы издевались над его мечтами. Больно уж не походил Женька на морского волка. Потому мы все — и романтики и реалисты — относились к нему несколько снисходительно… А он, Женька-то, на тебе — штурман!

— По Каспию, по Волге плаваем, — отвечая на мое «Рио-де-Жанейро», сказал Женька, — с Апшерона в Тарту нефть вожу…

Мы долго стояли с ним тогда, разговаривали, и мне показалось, что в чем-то он совсем не изменился.

…Десять лет жила во мне история про двух сестричек, а потом все-таки попросилась на волю. Сел было за пишущую машинку, но понял, что не помешают в работе кое-какие подробности, поэтому надо снова встретиться с Красной Шапочкой.

Когда я так решил, работала Галя уже в другой организации, и у нее был собственный кабинет на первом этаже, а в кабинете, в углу стоял тяжелый металлический сейф, вделаны в стену шкафы с полированными ящиками, а справа от стола на тумбочке два телефонных аппарата.

Галя, когда я вошел к ней в кабинет, сидела за столом в белой кофточке, коротко подстриженная, совсем еще молодая и красивая. Она, по-моему, обрадовалась, так как мы, в общем-то, редко видимся и не очень надоедаем друг другу. Пригласила меня садиться, что я и сделал. Сначала поговорили о том, о сем. Я рассказал о семье, о делах своих, она мне — о своей семье. А потом незаметно перебрался в разговоре к старому. Не хотелось говорить ей, что это для дела нужно и что пришел я не просто так. Но в конце концов сказать пришлось, так как я хотел не только Галю послушать, но и маму ее, Полину Андреевну, а чтобы с Полиной Андреевной поговорить, надо домой напроситься. Значит, никуда не денешься, придется открывать, как говорится, свои карты.

Уже на следующий день утречком созвонился с Полиной Андреевной, и она пригласила приходить к одиннадцати часам. Погода стояла не знойная, наоборот, небо заволокли серые тучи, но дождя не было. Хорошая для нашего жаркого лета погода, желаемая, особенно если учесть, что было это в середине августа.

Вот еще на что, между прочим, хочу обратить внимание.

События, о которых собирался я рассказать, происходили тоже в августе. Двадцать третьего августа немцы совершили массированный налет на город, длившийся четыре часа. А за день до того налета, разрушившего центр города, и выехали за Волгу Галя и Нина. Так что им повезло. Можно себе представить, что было, если бы они не успели до налета выбраться из города!.. И писать я стал повесть тоже в августе, только через тридцать три года. Не специально это, просто так получилось.

Однако мне в какой-то мере такое обстоятельство и помогало. Я все время ориентировался на погоду, чтобы ненароком чего не перепутать.

Довоенного Сталинграда я не знаю, был он совсем другим, даже улицы не так тогда проходили, но дом, в котором жили Беляковы, как сказала мне потом Полина Андреевна, стоял там, где теперь гостиница «Волгоград». А эвакогоспиталь находился на том месте, где сегодня стоит здание, в котором работает Галина Ивановна. А машину, на которой Полина Андреевна отправила дочек, нашла она у Саратовской улицы, значит, где-то около сегодняшнего Главпочтамта.

Когда я постучался в их квартиру, мне открыла — сразу понял это, хотя ни разу в жизни не видел ее, — Нина. Она вообще-то в Краснодаре живет, но как раз приехала к сестре погостить, маму повидать. Нина уже знала о моем визите и не удивилась. Полина Андреевна пригласила в кресло за журнальным столиком, и мы тут же разговорились, будто знали друг друга очень давно.

Вот только с Иваном Филипповичем познакомиться не успел…

Ну а как же с диверсантом все кончилось? Женька на него налетел. И так неожиданно для диверсанта и для самого Женьки, что, свалившись с берега из кустов, Женька ненароком повалил того дядьку. А тут и вооруженный дядя Петя подоспел. Ракетницы у того дядьки не обнаружили и вообще по его словам выходило: я ничего не знаю, моя хата с краю. Здесь он не соврал — хата его и на самом деле оказалась с краю, за оврагом, и был он слободским жителем. Может, настоящего диверсанта упустили?.. Ничего подобного! Потом на чердаке у него нашли оружие, в тряпочку завернутое и в опилки запрятанное. А ракетницу он успел выбросить в воложку.

Галю тогда спасли. И еще других диверсантов ловили. Немного позже. А если не верите, спросите у самой Гали. Она, между прочим, теперь живет на Краснопитерской.

* * *

Окна моей квартиры смотрят на Волгу. И я тоже смотрю на Волгу!

Я плавал на Волге в затонах,

Нырял и выныривал: — Ах!

И Волга, как мать на ладонях,

Качала меня на руках…

Вовек на Волгу мне не наглядеться.

Вдруг в Волге годы сгрудятся, плотины,

Перед окном моим, как бы из детства,

Плывут с верхов медлительно плоты…

Как в Волге воды, много лет утекло со времени войны. Но снова тянет меня на родину. Надумаю — ноги в руки и — в Николаевск! Если лето — «Метеором», зима — автобусом…

Когда строили гидроэлектростанцию имени XXII съезда КПСС, старую слободу переселили. Обновили ее пятиэтажными зданиями, асфальтированными улицами, зелеными парками, садами и назвали городом. Многие дома из старой слободы перевозили на новое место целиком. Дом моего отца тоже так перевезли: подвели под него огромные санные полозья, и два мощных гусеничных трактора стронули его с места. Двигался степью громоздкий, неуклюжий домина, совсем непривычный к путешествиям, суслики замирали столбиками